На плотине было очень жарко, и я поставил банку с червями в тень, рядом с мешком, достал книгу и уселся под деревом почитать, дожидаясь, когда Билл придет завтракать.
Было немного за полдень, и тени маловато, но я сидел, прислонившись к стволу двух сросшихся деревьев, и читал. Читал я А.Э.Мэзона — замечательный рассказ о том, как один человек замерз в Альпах и провалился в ледник и как невеста его решила ждать ровно двадцать четыре года, пока тело его покажется среди морен, и ее возлюбленный тоже ждал, и они все еще ждали, когда подошел Билл.
— Много наловил? — спросил он. Он держал и спиннинг, и сачок, и мешок с форелями в одной руке и был весь в поту. За шумом плотины я не слыхал, как он подошел.
— Шесть штук. А ты?
Билл сел, раскрыл мешок, положил крупную форель на траву. Он вынул еще три — одна больше другой — и положил их рядышком в тени дерева. Лицо у него было потное и счастливое.
— А твои какие?
— Помельче.
— Покажи.
— Я уже убрал их.
— Все-таки скажи, какие они?
— Они все с твою самую маленькую.
— Врешь!
— К сожалению, нет.
— Всех на червяка брал?
— Да.
— Вот лентяй!
Билл положил форели в мешок и пошел к реке, размахивая открытым мешком. Брюки его промокли до самого пояса, и я понял, что он удил, стоя в воде.
Я поднялся на дорогу и достал наши бутылки вина. Они были холодные. Пока я возвращался под деревья, влага бусинками выступила на бутылках. Я разложил завтрак на газете, откупорил одну бутылку, а другую прислонил к дереву. Билл подошел, вытирая руки, с мешком, набитым папоротником.
— Ну, посмотрим, что это за вино, — сказал он. Он вытащил пробку, поднял бутылку и отхлебнул. — У-у! Даже глаза щиплет.
— Дай попробовать.
Вино было холодное как лед, с горьковатым привкусом.
— Не так уж плохо, — сказал Билл.
— Спасает то, что холодное, — сказал я.
Мы развернули свертки с едой.
— Курица.
— А вот крутые яйца.
— Соль есть?
— Сначала яйцо, — сказал Билл, — потом курица. Это даже Брайан понимал.
— Он умер. Я прочел вчера в газете.
— Ну? Не может быть!
— Верно. Брайан умер.
Билл положил наполовину очищенное яйцо.
— Джентльмены! — сказал он, развертывая кусок газеты и доставая куриную ножку. — Я действую в обратном порядке. Во имя Брайана. В честь Великого Гражданина. Сначала курица, потом яйцо.
— Интересно, в какой день бог сотворил курицу?
— Ах, — сказал Билл, обсасывая ножку, — откуда нам это знать? Не нужно задавать вопросы. Короток наш жизненный путь на земле. Будем же наслаждаться, веровать и благодарить.
— Съешь яйцо.
Билл жестикулировал, держа куриную ножку в одной руке, а бутылку в другой.
— Насладимся благословенными дарами. Попользуемся птицами небесными. Попользуемся плодами виноградных лоз. Хочешь немножко попользоваться, брат мой?
— Пей, брат мой, прошу тебя.
Билл сделал большой глоток.
— Попользуйся, брат мой. — Он передал мне бутылку. — Отгоним сомнения. Не будем рыться обезьяньими руками в священных тайнах курятника. Примем это чудо на веру и возгласим в простоте души — прошу тебя, присоедини свой голос к моему, — что же мы возгласим, брат мой? — Он ткнул в меня куриной ножкой и продолжал: — Я скажу тебе. Мы возгласим — я лично горжусь этим и хочу, чтобы ты, брат мой, преклонив колена, возгласил вместе со мной. Да не устыдится никто преклонить колена здесь, среди великой природы! Вспомни, что леса были первыми храмами господа. Преклоним колена и возгласим: не ешьте этой курицы, ибо это Менкен.
— Возьми, — сказал я, — попользуйся немножко вот этим.
Мы откупорили вторую бутылку.
— А в чем дело? — спросил я. — Ты не любил Брайана?
— Я любил Брайана, — сказал Билл. — Мы были как родные братья.
— Где ты с ним познакомился?
— Я с ним учился в школе Святого Креста, с ним в с Менкеном.
— И с боксером Фрэнки Фричем, — сказал я.
— Неправда. Фрэнки Фрич учился в Фордхэмском университете.
— А я учился в школе Лойолы вместе с епископом Мэннингом.
— Неправда, — сказал Билл. — Это я учился в школе Лойолы с епископом Мэннингом.
— Ты пьян, — сказал я.
— От вина?
— Вероятно.
— Это от сырости, — сказал Билл. — Нужно убрать эту собачью сырость.
— Выпьем еще?
— Это все, что у нас есть?
— Только две бутылки.
— Знаешь, кто ты? — Билл с нежностью смотрел на бутылку.
— Нет, — сказал я.
— Ты агент Лиги трезвенников.
— Я учился в школе Богоматери с Уэн Б.Уилером, главой Лиги.
— Неправда, — сказал Билл. — Это я учился в Коммерческом училище Остина с Уэн Б.Уилером. Он был нашим старостой.
— Все равно, — сказал я, — долой кабаки!
— Ты прав, дорогой одноклассник, — сказал Билл. — Долой кабаки, и я погибну вместе с ними!
— Ты пьян.
— От вина?
— От вина.
— Все может быть.
— Хочешь вздремнуть?
— Давай.
Мы легли головами в тень и смотрели вверх, сквозь сучья деревьев.
— Спишь?
— Нет, — сказал Билл. — Я думаю.
Я закрыл глаза. Приятно было лежать на земле.
— Послушай, — сказал Билл. — Что у тебя с Брет?
— А что?
— Ты был когда-нибудь влюблен в нее?
— Был.
— И долго это тянулось?
— С перерывами, а вообще очень долго.
— О черт! — сказал Билл. — Прости, милый.
— Ничего, — сказал я. — Теперь уже мне наплевать.
— Правда?
— Правда. Только я предпочел бы не говорить об этом.
— Ты не сердишься, что я спросил?
— Чего ради я стал бы сердиться?
— Я буду спать, — сказал Билл. Он закрыл лицо газетой. — Послушай, Джейк, — сказал он, — ты правда католик?
— Формально.
— А что это значит?
— Не знаю.
— Ну ладно, я буду спать, — сказал он. — Не болтай, пожалуйста, ты мне мешаешь.
Я тоже уснул. Когда я проснулся, Билл укладывал рюкзак. Было уже поздно, и тени деревьев вытянулись и легли на плотину. Я не мог разогнуться после сна на земле.
— Что с тобой? Ты проснулся? — спросил Билл. — Почему ты уж заодно не проспал всю ночь?
Я потянулся и протер глаза.
— Мне приснился чудесный сон, — сказал Билл. — Ничего не помню, но сон был чудесный.
— Мне как будто ничего не снилось.
— Напрасно, — сказал Билл. — Все наши крупнейшие бизнесмены были сновидцами и мечтателями. Вспомни Форда. Вспомни президента Кулиджа. Вспомни Рокфеллера. Вспомни Джо Дэвидсона.
Я развинтил наши спиннинги и уложил их в чехол. Катушки я положил в мешок со снаряжением. Билл уже собрал рюкзак, и мы сунули туда один из мешков с форелями. Другой понес я.
— Ну, — сказал Билл, — как будто все взяли.
— А червяки?
— Ну тебя с твоими червяками. Клади их сюда.
Он уже надел рюкзак, и я положил банки с червями в один из наружных карманов.
— Теперь все?
Я посмотрел кругом, не осталось ли чего на траве под вязами.
— Все.
Мы пошли по дороге, ведущей в лес. До Бургете было далеко, и уже стемнело, когда мы лугами спустились на дорогу и шли к гостинице между двумя рядами освещенных домов.
Мы пробыли в Бургете пять дней и хорошо порыбачили. Ночи стояли холодные, а дни знойные, и всегда дул ветерок, даже в самое жаркое время дня. Приятно было в такую жару входить в холодную воду, а потом сидеть на берегу и обсыхать на солнце. Мы нашли ручей с такой глубокой заводью, что в ней можно было плавать. Вечерами мы играли в бридж втроем — с англичанином, любителем рыбной ловли, по фамилии Харрис, который пришел пешком из Сен-Жан-Пье-де-Пор и жил в нашей гостинице. Он оказался очень славный и два раза ходил с нами на реку Ирати. Ни от Роберта Кона, ни от Брет и Майкла не было ни строчки.
Когда я в то утро спустился вниз к завтраку, Харрис, англичанин, уже сидел за столом. Надев очки, он читал газету. Он взглянул на меня и улыбнулся.
— Доброе утро, — сказал он. — Вам письмо. Я заходил на почту, и мне дали его вместе с моими.
Письмо, прислоненное к чашке, ждало меня у моего прибора. Харрис снова углубился в газету. Я вскрыл письмо. Его переслали из Памплоны. Письмо было помечено «Сан-Себастьян, воскресенье»:
"Дорогой Джейк!
Мы приехали сюда в пятницу, Брет раскисла в дороге, и я привез ее на три дня сюда к нашим старым друзьям, отдохнуть. Выезжаем в Памплону, отель Монтойи, во вторник приедем, в котором часу, не знаю. Пожалуйста, пришлите записку с автобусом, где вас найти в среду. Сердечный привет, и простите, что запоздали, но Брет правда расклеилась, а ко вторнику она поправится, и она почти здорова и сейчас. Я так хорошо ее знаю и стараюсь смотреть за ней, но это не так-то легко. Привет всей компании.
Майкл."
— Какой сегодня день? — спросил я Харриса.
— Кажется, среда. Да, правильно: среда. Удивительно, как здесь, в горах, теряешь счет дням.
— Да. Мы здесь уже почти неделю.
— Надеюсь, вы не собираетесь уезжать?
— Именно собираюсь. Боюсь, что нам придется уехать сегодня же дневным автобусом.
