года буквально привел в восторг европейскую «демократию». Ее пресса помещала систематически обширные материалы о нем. Даже такая периферийная газета, как рижская «Русская жизнь», восторженно писала: «Эррио, Эррио, Эррио... это слово теперь ежедневно произносится сотни раз. На него устремлены взоры всей Европы. От него ждут чудес... Он буквально кажется центром, осью, вокруг которого вертится вся жизнь. Он всем нужен, все его ищут, все делается его именем» (1924. 15 июня).
Не скрывала своей радости по поводу победы во Франции левого блока и «русская демократия», центром которой стал Париж. Марк Алданов так писал по этому поводу в милюковских «Последних новостях» 13 июня: «Если верить газете «Котидиен», с приходом к власти Эррио начинается чуть ли не новая эра в политической истории мира. До сих пор политика была безнравственна, теперь она станет символом нравственности... Эррио спасет Францию!.. Как европейцы, мы можем только порадоваться приходу к власти левого блока... Мы не имеем решительно никаких оснований сожалеть о поражении Национального блока... Но приветствия русской демократии в почтовом ящике Эррио встретились бы с телеграммой Г. Чичерина...» Забегая вперед, заметим, что после признания правительством Эррио Советской России в почтовом ящике французского премьера действительно оказалась телеграмма Г. Чичерина, начинавшаяся словами: «Я счастлив, что наша старая персональная дружба много способствовала столь желанным результатам...»
Но не оказалось в почтовом ящике Эррио поздравлений от русского национального блока. Приход к власти во Франции левых партий был воспринят русскими монархистами-патриотами мрачно. 18 мая «Новое время» поместило по этому поводу следующие строки: «Мы потеряли Родину. О чем мы можем еще жалеть, какие еще потери могут нас трогать? И все же уход Пуанкаре нас глубоко трогает... Уход Пуанкаре — это уход одного из последних могикан от погружения в социалистическую тьму Европы...» Но подлинный взрыв негодования произошел в эмигрантских правых кругах после официального признания французским правительством большевистской России. В передовой статье «Нового времени» (1 ноября) говорилось: «Октябрь продолжает благоволить большевикам... 29 октября Франция, в лице г. Эррио, признала советскую власть над русским народом, который, если верить г. Эррио, признает авторитет ее «как наследника бывших русских правительств». Если же верить русскому народу, то, как известно всем, а в том числе и г. Эррио, что со дня воцарения этой власти в России и до настоящего дня признания ее Францией не прекращалась, не прекращается и, конечно, не прекратится борьба не только русского, но и всех народов, населяющих русское государство, кроме одного-единственного — еврейского, с этой подлою властью завоевателей. Ведь только что в потоках крови потонул восставший грузинский народ. Только что в таких же потоках крови захлебнулось восставшее крестьянство Харьковской губернии, доведенное до отчаяния этой властью... Зачем же надо было лгать на русский народ?.. Ведь этот плевок в лицо русского народа... останется запечатленным навеки».
Затем в газете «Новое время» стали появляться материалы, вскрывающие подоплеку происходивших событий. Уже 2 ноября в статье «За кулисами франко-советских переговоров» сообщалось, что главными действующими лицами в этой драме были сенатор Де Монзи (известнейший масон) и «его приятель, известный аферист и бывший австрийский шпион Дмитрий Рубинштейн». Это при их содействии группа французских биржевиков скупила у большевиков крупные партии российских ценных бумаг. Эти бумаги, после надлежащего оформления, получили доступ на французскую биржу. Но резкий подъем российских ценных бумаг на французской бирже возможен был лишь после официального признания Советов и заключения соответствующего торгового договора. Поэтому Де Монзи и Митька Рубинштейн активно способствовали заключению франко-советского соглашения. 16 ноября в статье «Как Франция идет к своей гибели» раскрывалась враждебная по отношению к французскому и русскому национальным блокам деятельность масонских лож — «Великого Востока» и прочих. Убедительно доказывалось, что решение о признании СССР было принято в ложах, и Эррио пошел туда, куда влекла его «неведомая сила масонов». Впрочем, вся деятельность левого правительства Эррио вытекала, по мнению газеты, «из его обязательств масонству», а последнее вырабатывало единый путь и для III Интернационала, и для еврейского большевизма. В статье отмечалось также, что «среди французских масонов есть и русские люди, так называемые «демократы», которые остались, как и были с 1908 года... масонами; не довольствуясь тем, что они разрушили Россию, они обещают не щадить своих благородных усилий, чтобы посодействовать гибели Франции. А эта гибель ей... предуготовлена по тому же рецепту, как и гибель России. Из одной... сатанинской кухни выходят те и другие яды». В таком же духе были выдержаны и многие другие статьи.
Как мы видим, взгляды русских монархистов во многом перекликались с мыслями Булгакова, и их опасения, как показали последующие исторические события, оказались не напрасными.
По иронии судьбы именно Эррио, находясь в 1933 году в СССР и посетив Художественный театр, выразил Булгакову свое восхищение после просмотра «Дней Турбиных» и любезно пригласил драматурга посетить Францию.
...полоумная баба... приходила к посольству Красина стрелять... — Это удивительная история, которая несколько месяцев была в центре внимания европейской прессы. 14 декабря «Известия» сообщили, что на Красина была предпринята попытка покушения. Инспектор полиции задержал подозрительную женщину, прогуливавшуюся возле советского посольства. У нее был изъят револьвер. При допросе она назвалась «вдовой Диксон, урожденной Егорьевой», а также заявила: «Оскорбительно видеть Красина в Париже. Я приехала, чтобы его убить, так как он совершит революцию во Франции так же, как совершил ее в России».
Выпустил ее за границу... Луначарский... — В том же номере «Известий» А. В. Луначарский выступил с объяснениями. Вкратце они сводились к следующему: Луначарский знал мадам Диксон с 1919 года как писательницу. Она часто приставала к нему с навязчивыми идеями и удивительными историями. Так, она рассказала, что П. Н. Милюков заманил ее сына на пароход и совершил убийство на сексуальной почве, причем выцедил из него всю кровь, и вообще проделал как раз то преступление, в котором так облыжно обвиняли Бейлиса.
Пересказав еще несколько подобных историй, Луначарский заметил: «Для меня стало ясно, что я имею перед собой рехнувшегося человека...»
Однако 19 декабря «Известия» перепечатали следующее сообщение «Последних новостей» о Диксон: «Диксон была хорошо известна в литературном мире Москвы как автор театральных пьес, журналистка и переводчица. Она явилась в Париж из Крыма, через Италию, и так как очень нуждалась, то пользовалась поддержкой русско-парижской колонии и Союза русских писателей в Париже. Однако ее сторонились ввиду несомненной душевной болезни. Еще в Москве Диксон страдала манией преследования, которая развилась у нее после смерти ее сына.
