него желтое небо и дуб. Я хочу запечатлеть это мгновение, его красоту и начало июля, но чувствую, что если спрошу у него разрешения, он не позволит. И я не решаюсь его сфотографировать без его согласия. Подхожу медленно, заранее отказавшись от этой идеи. Однако, к собственному удивлению, может, потому что слишком уж это была манящая возможность, я все же произношу свою просьбу. Он колеблется, я вижу в его взгляде сомнение, и в конце концов соглашается. Я изумлен, но виду не подаю, а поскорее навожу объектив, пока он не передумал. И делаю снимок. На этом снимке он в джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами, в руке у него по-прежнему травинка. И он улыбается. Открытой, дружеской улыбкой, кажется, даже ласковой. Она еще долго выворачивала мне душу, когда я смотрел на этот снимок. Она выворачивает мне душу и сейчас, когда я пишу эти строки и смотрю на ту фотографию, стоящую на моем письменном столе рядом с клавиатурой. Теперь я знаю. Я знаю, что Тома дал согласие на это единственное фото лишь потому, что он уже понял (точнее, решил), что это наша последняя встреча. Он улыбался, чтобы я взял с собой его улыбку.
А потом был отъезд на остров Ре (это я туда уехал). Как и каждое лето с самого детства. Потому что этот остров был в моей жизни всегда. Почему? У моего отца там жил лучший друг, с которым он познакомился в двадцать лет, когда служил в армии, они говорили «в полку». Если покопаться в памяти, самые давние воспоминания, которые там обнаруживаются, это остров: мне три года, я в коротких штанишках, матроске, в малюсенькой велосипедной каскетке, перед кораблем, на коленях у матери. Солнце бьет мне в глаза, я щурюсь. Этот корабль – парóм, связывающий остров с континентом, Саблансо – и Лапалис. Плаванье длится двадцать минут. Ослепительное сияние, которое я увидел в тот миг, осталось со мной навсегда, и до сих пор, как только я вспоминаю о тех временах, оно меня освещает. Именно этим объясняется та одержимость морем, которая прочитывается в моих романах.
С тех пор я провожу на острове каждое лето. Мы часами ждем своей очереди на причале, жара просто невыносимая, в машине обивка сиденья липнет к голым ногам. Но как только мы въезжаем на паром, все забыто: и очередь, и пот; выходим из машины, и начинается восторг, мы втягиваем в себя воздух, в котором смешиваются запах топлива и морской соли, рассматриваем отблески на поверхности воды. Добравшись до острова, едем в сторону Сент-Мари.
В те времена остров – место простонародное: кемпинги, курортники-отпускники, у дороги – складные столики, панамки с эмблемой автодрома Поль Рикар. Это еще не тот филиал Сен-Жермен-де-Пре, в который остров превратился теперь. Помню бордюры из темного камня и ставни бутылочно-зеленого цвета.
Во второй половине дня купаемся на пляже Сен-Совёр, идем туда пешком, дорогу окаймляют приморские сосны. Обожаю этот пахнущий водорослями берег, теплые и неспокойные морские волны. Кстати, однажды я там чуть не утонул (может, именно оттуда, кто знает, моя мания топить персонажей своих романов, однако мой собственный опыт неприятных последствий не имел).
Когда я встречаю на этом пляже детей, когда вижу, как они носятся по песчаным дюнам или лежат на горячих камнях ограждения, которое также служит и дамбой, я смотрю и улыбаюсь. Вспоминаю, как сам был таким же: вспоминаю эту легкость, беззаботность и солнце. Наше детство всегда остается с нами. Особенно если оно было счастливым.
(Иногда я жалею, что мое детство, мое отрочество прошли так беспечно, так защищенно и невыразительно, ведь нас частенько подбивают выставлять напоказ травмы, уходящие корнями в ранние годы, – как предъявляют документы полицейскому, – чтобы объяснить, почему мы пишем. Но у меня – ни насилия, ни инцеста, ни распадающейся семьи, ни неизвестного отца, ни отца чересчур известного, ни побега, ни срыва, ни тяжкой болезни, ни бедности, ни принадлежности к крупной буржуазии, ничего такого, чтобы состряпать книгу, которая привлечет внимание, ничего на продажу.)
Короче. То лето 1984 года не должно было отклоняться от общего правила. Обнаружились на прежнем месте большой залив Ривду и скалы в бухте Ла-Флот, известняки в Буа-Пляж, болота в Арсе, скалистый мыс Сен-Клеман. Те же мальвы на улочках, сосновые иголки, похрустывающие под ногами в лесу Трусс-Шемиз, зеленые дубы, под которыми можно укрыться. Те же укрепления Вобана, которые защищают меня от воображаемых нападений, руины аббатства, которые так пугали меня по ночам, и маяк Бален, от которого кружится голова. Те же парни, мои ровесники, с которыми мы встречаемся каждый год, только раньше мы вместе ходили на карусели, а теперь – в бар. Всё на месте, всё родное и привычное.
Только я тоскую по Т. Тоскую ужасно. И это меняет всё. Замечали ли вы, как самые прекрасные пейзажи блекнут, если наши мысли не дают нам смотреть на них так, как они того требуют?
Я не пишу ему ни письмá, ни тем более открытки, он мне запретил. Звоню очень редко, это была его настоятельная просьба. В любом случае, днем он работает в поле, дома его не застанешь. А что он делает по вечерам, я не знаю и не хочу знать. Потом он уезжает в Испанию, у них так заведено. И с ним становится вообще не связаться.
В начале августа я сплю с одним парнем, который живет в палатке в кемпинге Гренет. Любовь была там же на месте, под простыней, в тесноте, на пахнущем пóтом спальнике.
Я иду с ним из-за его светлых, выцветших от соли и солнца волос, золотистой кожи, зеленых глаз и еще потому, что это просто. Я не ищу способа отвлечься или утешиться, тем более не ищу замену, нет, действительно меня привлекает лишь то, что это просто, вот и всё.
Я растерян перед этим чужим телом, таким непохожим на Т. В нем нет знакомых мне черточек, что неприятно. И приятно тоже.
Вернувшись в Барбезьё в районе пятнадцатого августа, я звоню Т. Трубку берет его сестра, Натали, которая учится на секретаршу. Она цедит монотонно: он остался в Испании, у нас там родственники, не знаю, в курсе ли вы (она называет меня на «вы», она не знает, кто я, говорит рассеянно, я думаю, она одновременно занимается чем-то еще, например красит ногти или причесывается), они предложили ему работу, он согласился, он не хотел учиться дальше, так что какая разница, здесь или там.
Когда
