Эдуард Вильде - В суровый край

Однажды сани пастора подкатили к лачуге. Пастор Фрик был так закутан в огромную дорожную шубу, что из воротника торчал только кончик его длинного носа. Яан помог ему выбраться из саней и проводил в комнату, а старый седовласый кучер в ожидании пастора стал проезжать лошадь. В лачуге Яан помог пастору освободиться от шубы и высоких галош, в которых тот стоял, словно в двух колодцах.

Пастор Фрик был небольшого роста, у него было маленькое худое лицо, на котором, точно угольки, сверкали черные глазки. Этих глаз все очень боялись. Они, казалось, все видели, умели заглянуть в душу, а когда сверкали гневом, то грешников охватывала дрожь. Желтое треугольное лицо пастора было тщательно выбрито. Острый кончик носа почти соприкасался с тонкими синими губами. Редкие волосы, покрывавшие маленький череп, свисали, как змеи, почти до плеч.

Он сел у постели больной. Кай жадно глядела на целителя душ. К докторам, врачующим тело, она относилась недоверчиво, но в этого врача верила по-детски.

Чтобы не мешать им, Яан вышел из лачуги. Сердце его сжималось от тягостного предчувствия. Всем прихожанам было известно, что пастор Фрик любил в денежных делах образцовый порядок. Чтобы облегчить пастве уплату за требы, он выработал свой минимальный тариф, который, однако, был значительно выше обычного, — и всегда аккуратно его придерживался. Посещение на дому бедных больных он оценивал в рубль. Эта минимальная цена всем была известна. Богатые платили, конечно, больше, и пастор Фрик считал, что это в порядке вещей. К несчастью, Яану удалось занять у соседей для уплаты пастору всего-навсего сорок копеек. Это было плохо. Дурное предчувствие беспокоило Яана, он боялся сверкающих глаз пастора и стыдился его.

Яан вошел в комнату, когда все уже было кончено — и исповедь и причастие. Пастор Фрик быстро сделал свое дело, так как от спертого воздуха в тесной, грязной лачуге у него захватывало дух. Да и вообще у бедных прихожан он выполнял свои обязанности быстрее, чем у богатых. Он и тут любил порядок, ибо какова оплата, такова и работа. Пастор Фрик терпеть не мог несправедливости. Он подозвал Яана, чтобы тот помог ему влезть в шубу и галоши.

Когда пастор оделся и кучер подкатил к лачуге, настал срок расплаты. Бобыль протянул пастору руку — на заскорузлой ладони поблескивали два серебряных двугривенных.

— Не обессудьте, господин пастор, у меня больше нет.

Острые глаза господина Фрика, как два шила, уперлись в руку Яана, скользнули по монеткам и затем вонзились ему в лицо.

— Бессовестный, — как плетью стегнул он парня своим тонким голосом, — как ты осмеливаешься мне, своему духовному пастырю, предлагать сорок копеек! Разве это достойная плата за мой тяжкий труд? Неужели у тебя стыда нет?

Щеки Яана залились краской. Вот она, беда, которую он предчувствовал! Ему действительно было очень стыдно! Он сознавал свое ничтожество. Яан признался в этом пастору, и слезы выступили на его глазах.

— Нужда большая… Больные в доме… Работы нет… — униженно бормотал он.

Но жалобы на бедность и отсутствие работы еще больше рассердили священника. Господин Фрик хорошенько пробрал бобыля и с поразительным знанием дела доказал ему, что в нашей стране, слава богу, работа и хлеб есть у каждого, кому, конечно, не лень двигать руками и ногами, кто не забывает посещать церковь и просить у отца небесного помощи и благословения. А когда такой молодой, крепкий парень, как Яан, смеет утверждать, что у него нет рубля, он просто лжет. Если же это правда, то причиной тому непростительная лень или расточительность. Сам пастор был склонен думать, что его обманывают, и — как ни уверял его Яан, что в доме нет ни гроша — высказал это вслух.

— В таком случае принесешь мне долг в следующее воскресенье, — сказал пастор. — Ты ведь знаешь, мне платят рубль… В следующее воскресенье ко мне домой… слышишь? Стыдно должно быть тому, кто пытается обмануть своего пастора при уплате за требу.

Он, казалось, колебался — взять ли ему сейчас предложенные сорок копеек или же потребовать, чтобы Яан принес рубль целиком. Но затем, видно, подумал: что получено, то получено — и протянул Яану руку, в которую тот положил монеты.

— Итак, шестьдесят копеек в воскресенье… — С этими словами пастор Фрик вышел из лачуги.

«Каждый требует свое, даже пастор, — подумал Яан. — Единственный голодранец, которому не у кого, да и нечего требовать, — это ты».

И его охватило горячее желание найти работу, иметь что-нибудь свое, любыми средствами избавиться от мучений и позора нищеты. В голове его один за другим стали рождаться всевозможные фантастические планы. Он сидел у постели матери, сам полубольной, возбужденный до предела. Не удивительно, что мысли Яана скакали, как в бреду. Вот бы раздобыть сразу, без больших усилий, целую кучу денег! Как это осуществить? Так или этак? Или еще как-нибудь? Больное воображение рисовало Яану, как добиться цели, были среди его замыслов и крайне смелые и опасные. Но Яан внушал себе, что не боится никаких опасностей, что причин для беспокойства нет, что он должен поставить на карту все свое счастье, а там будь что будет — жизнь или смерть! Ему нечего было терять, он мог только выиграть. Конец все равно наступит — так или иначе… В своем отчаянии он походил на утопающего, который когтями и зубами хватается за все, что попадется, пусть это будет даже другой утопающий. Понемногу в его сознании стерлись грани между добром и злом, между честными и подлыми средствами к спасению… Теперь он был готов ко всему, он не боялся никаких судей, зримых и незримых. Ему мерещилось, что его планы блестяще удаются. Перед взором его проходили картины будущего; он все больше взвинчивал себя. Он представлял себе, что в кармане у него лежат увесистые пачки денег, с которыми он затевает разные выгодные дела, он видел себя богатым, счастливым, всеми почитаемым и любимым. Прошла пора позора и унижения!

В таких мыслях Яан провел несколько дней и ночей. От возбуждения у него стучали зубы, горела голова, ему наяву стали мерещиться странные видения. Он даже забыл, что мать при смерти. Все, что Яан делал, ухаживая за больными детьми и матерью, он делал машинально, словно во сне.

В болезни Кай неожиданно наступил перелом — ей стало лучше. Смерть, видно, не смогла унести ее. Часто хилые люди очень упорно борются с недугом. Жар у Кай спал, сознание стало проясняться. Ей даже не верилось, что все так повернулось. Хотя она была еще слишком слаба и продолжала лежать в постели, сердце ее билось нормально, она уже могла двигать руками и ногами. И вот наступил день, когда Кай, устав от долгого лежания, наконец поднялась.

Это было счастьем для Яана. Теперь он снова мог свободно уходить из дому, смог возобновить поиски пристанища. Весна приближалась, и надо было торопиться.

Но куда идти? Был бы он один, перед ним открылась бы не одна дорога — близкая и дальняя. Но ведь у него на руках семья, беспомощная, хворая, не способная к труду! Хозяева охотнее берут в работники холостяков, а бобыли, даже самые захудалые, цепко держатся за свои лачуги. На помещичьих мызах, куда заходил Яан, все свободные места были уже заняты — другие опередили его. Податься без гроша в город? С такой семьей? Это было бы безрассудством. Кроме того, перебраться куда-нибудь далеко Яан не мог еще и потому, что обещал кое-кому из местных хуторян уплатить свой долг работой. Он заверил их, что останется в здешних местах и честно отработает им свои «дни», хотя бы ему пришлось делать для этого по десять верст… Трезво взвесив все, Яан решил, что если ни один из его фантастических планов не удастся, то ему останется лишь одно — выпросить у кого-нибудь хибарку и по-прежнему вести нищенскую жизнь бобыля. На милосердие Андреса он не надеялся. Этому святоше он нанес тяжкое оскорбление, явившись пьяным на духовную беседу. К тому же его непокорная дочь все еще дружит с Яаном. Нет, Андрес не станет дольше терпеть его на своем хуторе.

Яану удалось упросить добрую соседку побыть с больными детьми и помочь все еще слабой матери. Он решил пораньше утром отправиться на поиски места в волости Наариквере и Пийвамяэ. Но ночью случилось нечто такое, что нарушило этот план.

Явился Каарель Холостильщик.

Явился Каарель Холостильщик и предложил Яану работу.

— Если захочешь стать настоящим мужчиной, — засопел он на ухо Яану, — сможешь положить в карман добрую пригоршню монет.

— Я хочу быть мужчиной, — быстро ответил Яан, — говори, что надо делать.

— Ничего особенного, — усмехнулся Каарель и, притянув к себе Яана, зашептал ему на ухо: — На дворе стоит сытый меринок, поезжай куда-нибудь подальше и продай… Только и всего.

— Только и всего?.. Руку! — И Яан хлопнул приятеля по ладони.

— Только надо сейчас же отправляться.

Глаза Яана заблестели.

— Я быстро, — с решимостью ответил он.