Наконец кто-то из гостей попросил ее осчастливить общество пением и игрой на рояле. Сперва леди Зельзия отказывалась, но стоило Альбиону поддержать уговоры, встала, взяла со стола маленький томик стихов и открыла на произведении маркиза Таргуса. Она подобрала к нему мелодию и пропела, искусно аккомпанируя себе на фортепьяно:
Луна в сиянии лучей,
Покоем мир объят.
Я вспомнил блеск твоих очей,
Твой благосклонный взгляд.
Вот лебедь белый, словно снег,
По лону вод скользит,
И ветер сдерживает бег —
Наряд его щадит.
Я вспомнил: так он замирал
Пред красотой твоей
И мягко, ласково играл
Красой твоих кудрей.
Я вспомнил: утреннюю тишь
Тревожат соловьи.
Белей лилеи ты стоишь,
Не внемля их любви.
О, как мечтаю я скорей
Взглянуть в твои глаза!
Но между нами глубь морей,
Текучая стезя,
Где океан
Вздымает вечный ураган,
Бушуя и грозя.
Этот романс Альбион сочинил вскоре по прибытии в Витрополь и посвятил Марине. Глубокий, выразительный голос леди Зельзии воздавал должное героине, и маркиз в соответствующих выражениях выразил благодарность за оказанную честь.
Она закончила, и общество разошлось, поскольку было уже поздно.
По пути домой Альбион, сам того не сознавая, думал о могучем очаровании леди Зельзии Элрингтон и невольно сравнивал его с тихой прелестью Марины. Он даже слегка колебался, кому отдать предпочтение, ибо хотя по-прежнему боготворил Марину, четырехлетняя разлука слегка обесцветила в воспоминаниях ее образ. Погруженный в свои мысли, он вдруг услышал мягкий печальный шепот: «Альбион!»
Поспешно обернувшись, он увидел вблизи фигуру, полностью схожую с Мариной, отчетливо различимую в лунном свете.
— Марина! Моя милая Марина! — вскричал Альбион, бросаясь к ней с переполненным радостью сердцем. — Как ты сюда попала? Не ангелы ли тебя перенесли?
Говоря так, он простирал к ней руки, но она уклонилась от его объятий и медленно скользнула прочь со словами: «Не забывай меня; когда ты вернешься, я буду счастлива».
Видение исчезло, как если бы Марина явилась лишь затем, чтобы утвердить свое превосходство над соперницей, ибо, разумеется, въяве узрев ее красоту, Альбион тотчас же понял, что она несравненна. Им овладело смятение. Загадку нельзя было объяснить иначе, нежели сверхъестественным воздействием, каковое устаревшее суеверие его просвещенный разум до сего случая отрицал. В одном, впрочем, ошибиться было невозможно, а именно в повторении прощальных слов: «Когда ты вернешься, я буду счастлива». Значит, Марина жива, и то, что видел он, не могло быть призраком. Тем не менее Альбион записал для памяти день и число: 18 июня 1815 года, 12 часов ночи.
С этого дня его природная меланхолия усилилась; терзаемый ужасной мыслью, что не застанет Марину в живых, юноша с удвоенной силой стремился к встрече. Наконец, не в силах больше выносить беспокойство, он поделился тревогою с отцом, и герцог, тронутый его скорбью и верностью, разрешил сыну съездить в Англию и вернуться в Африку с Мариной.
Не стану обременять читателя подробностями путешествия Альбиона, перейду сразу к тому, что случилось по его возвращении в Англию.
Он достиг Стрателлерея чудесным вечером 15 сентября 1815 года и, не заходя в родительский дом, сразу же устремился в Оуквуд-Хаус. На пути туда его внезапно пронзила мысль, что Марины, может быть, уже нет в живых, но Альбион призвал на помощь надежду; поддерживаемый ею, юноша пересек луг и направился к стеклянной двери гостиной.
Едва он приблизился, его слуха коснулась нежная мелодия арфы. Сердце затрепетало от радости: Альбион знал, что лишь пальцы Марины способны создать такое созвучие музыкальных нот, с коим ныне сливалась гармония нежного и печального, но знакомого голоса. Он отодвинул виноградную лозу, затенявшую дверь, и увидел возлюбленную: ее тонкие персты скользили по струнам арфы.
Она сидела вполоборота; Альбион незаметно вошел, сел, опустил голову на руки и закрыл глаза. С упоенным восторгом внимал он следующим словам:
Ухо чутко ловило звук
Тех шагов, что не прозвучат,
Мое сердце сжималось вдруг,
И слеза туманила взгляд,
Но теперь я тиха.
Окутался трауром лес,
И цветы, что вечерней порой,
Словно ясные звезды небес,
Провожали меня домой,
Совсем поникли.
Из ущелий, скал и теснин
В дубраве, венчающей холм,
От ручьев, родников и стремнин
Тихий шепот, предчувствий полн,
Сулит утраты.
Ветр в лесу, завывая, рыщет,
Заблудившись среди стволов.
Ворон кличет, коршун свищет,
Вещих птиц тоскливый зов
Вьется вкруг меня.
Каждый шорох бросает в дрожь,
Страшно мне услыхать ответ:
Он ли это, кого ты ждешь,
Или весть, что его уж нет,
Принесли издалека?..
День за днем, день за днем в слезах
Безнадежность терзала мысль.
Время шло на свинцовых ногах,
Муки длились, мечты не сбылись.
Сердце разбилось.
Внезапно музыка и пение смолкли. Альбион поднял голову. Все вокруг было темно, лишь луна серебрила покинутое и разрушенное жилище там, где несколько минут назад радовала взор изящная гостиная. Ни следа Марины, ни арфы, никакого иного инструмента; холодный лунный свет лился в пролом на месте стеклянной двери. Альбион вскочил, громко крича: «Марина! Марина!» — но отвечало лишь эхо пустых помещений. Почти обезумев, он бросился наружу. На садовой дорожке стояло одинокое дитя, которое приблизилось и сказало:
— Я провожу тебя к Марине Ангус. Она сменила этот дом на другой.
Вслед за ребенком Альбион прошел вдоль длинного ряда высоких дерев на кладбище. Дитя исчезло, оставив его перед мраморным надгробием, на котором было начертано:
МАРИНА АНГУС
Умерла
18 июня 1815 года
в 12 часов ночи
Сердце его пронзила невыносимая боль, тело свело судорогой. С громким стоном он упал на могилу и долго лежал без чувств, пока наконец из мертвого забытья не пробудило его видение Марины, которое возникло рядом с ним и, прошептав: «Альбион, я счастлива, ибо я покоюсь в мире», исчезло…
Несколько дней он бродил вкруг ее могилы, затем покинул Стрателлерей, и больше там о нем никогда не слышали.
Расскажу вкратце, отчего умерла Марина. Через четыре года после отъезда Альбиона в селение донесся слух о его смерти. Известие разбило нежное сердце Марины. На следующий день ее не стало.
Лесная чаща, под деревьями леди Зенобия Элрингтон в своем обычном наряде из алого бархата с черным плюмажем.
Леди Элрингтон.
Вот вечер; как пронзил закатный луч
Дриадами переплетенный свод!
Как озаряет мшистые стволы
Могучих вязов этот яркий блеск,
Преображая лес в просторный зал
Собора древнего или дворца!
О да, они прекраснее колонн,
Воздвигнутых трудами многих рук,
Чтобы стеречь величие святынь.
Стократ нежней, чем гармоничный звук
Гремящего хорала, что плывет
Под сводом, шепот леса, тихий звук
Порхающего ветра и листвы
И соловья иль жаворонка песнь,
Чьи трели и мелодии звучат
Сладчайшей музыкой, чтобы увлечь
Дух утомленный в тихие мечты.
О счастье прошлых дней, что скрыл туман
Минувшего. Да, самый воздух здесь
Смирял волненье у меня в душе,
Покуда вновь явилась мысль, что я
Сижу в лесу, покинута… но нет,
Я не вполне покинута, есть друг,
Таю надежду, он мне озарит
Мой скорбный путь через долину слез;
Пока сияет он, иных светил
Паденья с неба не заметит взор.
И все же он не более чем друг.
(Испускает глубокий вздох.)
Да, мысль печальна, но надежда есть.
Кто мне соперница? Она дитя.
Ни стати, ни величия, каким
Отмечен дух возвышенный. Глаза
Не отражают глубину души.
Где локоны, что черною волной
Роскошно оттеняют гладкий лоб,
Что с мрамором поспорит белизной?
(Пролетает белый голубь.)
Прелестное созданьице! В тени
Исчезло, меж склонившихся ветвей.
Как мило крылышки мелькали! Пусть
Зовется духом сих пустынных мест…
Что это? Шорох листьев, звук шагов
О плотском возвещают существе.
Из просвета между стволами появляется юная девушка в зеленом, с гирляндой цветов, вплетенной в каштановые волосы. Подходит к леди Зенобии.
