— А что за кавалерийский офицер в белом жилете стоит там с бородатым евреем? — осведомился полковник.
— О, это еще один известный литератор, стряпчий по профессии. Но он променял юриспруденцию на служение музам. Можно подумать, что эти девять сестер отдают предпочтенье усатым мужчинам.
— В жизни не сочинил ни строчки, — смеется полковник, покручивая усы.
— А я замечал, что большинство писателей носит усы! Бородатый еврей, как вы изволили его назвать, это герр фон Лунген, знаменитый гобоист. Три джентльмена, неподалеку от него, это мистер Сми, член Королевской Академии (тот, что бритый), мистер Мойз и мистер Кроппер (те, что бородатые). У рояля поет синьор Меццофорте, великий римский баритон. Ему аккомпанирует мадемуазель Лебрюн. Профессор Кварц и барон Кристаль, знаменитые немецкие геологи, беседуют в дверях со своим прославленным коллегой сэром Робертом Минераллом. А видите того полного джентльмена — у него еще манишка в табаке? Это знаменитый своим красноречием доктор Макбрех из Эдинбурга, а разговаривает он с доктором Этторе, который недавно, переодевшись прачкой, бежал из застенков римской инквизиции. Его несколько раз допрашивали под пыткой тисками и дыбой и наутро, говорят, должны были сжечь на Большой площади. Но по чести сказать, дорогой полковник, я не очень верю во все эти россказни о мучениках и обращенных. Ну где еще встретишь такого здоровяка, как профессор Бредниц, а ведь он был узником Шпильберга — выбрался оттуда через дымоход и дальше — через окно. Промедли он там еще, и не сыскалось бы окна, в которое он мог бы пролезть. А этот ослепительный мужчина в красной феске — Курбаш Паша — тоже вероотступник, как ни прискорбно мне об этом говорить. Он прежде жил в Марселе, был там парикмахером и звался мосье Буклю, но потом уехал в Египет и променял там щипцы на тюрбан. А разговаривает он сейчас с мистером Пилигримом, одним из наших талантливейших молодых поэтов, и Десмондом О'Тара; сыном досточтимого епископа Балинафадского, который, незадолго до кончины, впал в римско-католическую ересь. Ваша родственница, скажу по секрету, любит собирать у себя знаменитостей. Сегодня, я слышал, здесь ожидался один друг моей юности — краса и гордость Оксфорда по прозвищу "Голубок"; в свое время, когда мы были на третьем курсе, он получил ньюдигетский приз, а нынче должен был прибыть сюда уже под именем отца Бартоло, босоногий и обросший бородой, в рясе капуцина, — да, видно, аббат не пустил его. Это — мистер Пуфф, знаток политической экономии. Его собеседник — мистер Макдуфф, депутат парламента от Гленливата. Вон там — акцизный чиновник графства Миддлсекс; с ним рядом — знаменитый хирург, сэр Лансет, а милая хохотушка, что сейчас болтает с ними, — не кто иная, как знаменитая мисс Агу, автор романа "Ральф — похититель трупов", имевшего такой шумный успех после того, как его разнес критик из "Триместриал ревью". Довольно смелое сочинение — я просматривал его как-то в клубе (ведь и пастору после часов, посвященных делам прихода, дозволено порой desipere in loco [29], не так ли?) — весьма рискованные описания, кое-какие мысли о семье и браке не совсем общепринятого свойства… Но ведь она написала свой роман, можно сказать, еще в младенчестве, и он прогремел по всей Англии прежде, чем ее папаша, доктор Агу, узнал имя автора. Вон он спит там в углу, этот мистер Агу, возле американской писательницы мисс Рэдж, которая, наверно, толкует ему о различии между двумя формами правления. Я вот тут пытаюсь, дражайшая миссис Ньюком, коротко охарактеризовать моему зятю кое-кого из бесчисленных знаменитостей, собравшихся нынче в вашем салоне. Какое восхитительное развлечение вы нам доставили!
— Стараюсь по мере сил, дражайший полковник, — сказала хозяйка дома. — Надеюсь, вы будете у нас частым гостем, а также и Клайв, когда он, как я уже говорила утром, подрастет и научится ценить подобные удовольствия. Я не привержена моде. Пусть ей поклоняются другие в нашей семье, — я поклоняюсь талантам. И если бы с моей помощью — с моей скромной помощью — сблизились одаренные люди, дабы великие умы могли общаться друг с другом и представители разных наций объединились бы в братский союз, я знала бы, что жила не напрасно. Нас, светских женщин, частенько называют легкомысленными, полковник. В отношении иных это, быть может, справедливо. Не стану отрицать, даже в нашей семье кое-кто ценит не человека, а его титул, и гонится лишь за модой и развлечениями, но для меня и моих детей это, смею утверждать, никогда не будет жизненной целью. Мы всего лишь коммерсанты и на большее не притязаем. Когда, оглядываясь вокруг, я вижу, — и она обвела веером гостиную, так и сиявшую знаменитостями, — вижу перед собой — вот хотя бы Носки, чье имя неотделимо от истории Польши, или, например, Этторе, который отказался от своего сана и побывал на дыбе, чтобы попасть в нашу свободную страну; или вот господ Кварца и Кристалл, нашу заокеанскую сестру мисс Рэдж (надеюсь, в своем новом сочинении об Европе она не станет описывать мой скромный салон), или мисс Агу, чей талант я высоко ценю, хоть и не разделяю ее убеждений; когда я вижу, что мне удалось собрать вместе поэтов, путешественников, князей, художников, завоевателей Востока, проповедников, знаменитых своим красноречием, я чувствую, что моя скромная миссия выполнена, и Мария Ньюком принесла пользу своим современникам. Не желаете ли немного подкрепиться? Дайте же вашей сестре свою доблестную руку, чтоб, опираясь на нее, она могла спуститься в столовую. — И она окинула взором свою восхищенную общину, возглавляемую пастором Ханименом, поиграла веером, вскинула голову и — воплощенная Добродетель — выплыла из комнаты, повиснув на руке полковника.
Угощение было довольно скудное. Заезжие художники толпой кинулись вниз по лестнице и вмиг уничтожили мороженое, кремы и все, что им было предоставлено. Опоздавшим остались цыплячьи косточки, лужицы растаявшего мороженого на скатерти, стаканы с опивками хереса да хлебные крошки. Полковник сказал, что никогда не ужинает, и ушел вместе с Ханименом — его тянуло в постель, а его шурина, как ни грустно мне говорить об этом, — в клуб: он был большим гурманом, любил покушать устриц, поболтать до полуночи и в завершение дневных дел выпить стаканчик чего-нибудь горячительного.
Полковник пригласил его позавтракать вместе на следующий день, часиков в восемь или в девять, и мистер Ханимен скрепя сердце пообещал прийти к девяти. Настоятель часовни леди Уиттлси редко когда вставал раньше одиннадцати, ибо, сказать по правде, ни один из аббатов французского короля Людовика XV не предавался так безоглядно неге и лени, как наш обходительный бакалавр и проповедник.
Среди попутчиков, с коими полковник Ньюком возвращался из Индии, был мистер Джеймс Бинни, общительный молодой холостяк, лет сорока двух, проведший почти половину жизни на гражданской службе в Бенгалии и желавший вторую ее половину пожить в свое удовольствие где-нибудь в Европе или на родине, если ему здесь понравится. Традиционного набоба, известного вам из книг, уже больше не встретишь. Теперь он не так сказочно богат и вообще мало похож на того желтолицего злодея из романов и комедий, что под пыткой вымогал у несчастных раджей рупии, а потом скупал на них земли разорившихся английских дворян; носил несказанной цены бриллианты, курил на людях кальян, страдал печенью, а в одиночестве терзался угрызениями совести; нет у него жены-грубиянки, помыкающей толпою туземных слуг, и детей, которые полны лучших побуждений, но мало образованны, очень желали бы, чтоб семья их зажила по-другому, и безмерно страдают от сумасбродства своих родителей. Сегодня в доме какого-нибудь джентльмена из Индии вы не услышите больше: "Запрягайте двуколки — гостей развозить!" — как говаривал знаменитый набоб из Станетед-парка. Теперешний набоб едет на Леденхолл-стрит в омнибусе, а возвращается из Сити пешком — для моциона. Я даже знавал таких, которым еду подавали служанки, и могу назвать немало бывших индийских жителей с румянцем во всю щеку, как у доброго английского сквайра, никогда не расстававшегося с дедовской землей и родным ростбифом. Они уже не носят летом нанковый сюртук, печень у них в порядке, а что до кальяна, то, ручаюсь, вам теперь не сыскать ни одного в целом Лондоне. Джентльмены, возвратившиеся из Индии, так же мало помышляют о курении кальяна, как их вдовы о смерти на погребальном костре мужа на кладбище Кензал-Грип, близ Тайбернского квартала того города, где теперь обитают наши бывшие индусы. Прежде эти магнаты обитали на Бейкер-стрит и Харли-стрит, до этого на Портленд-Плейс, еще ранее — на Бедфорд-сквер, но все эти твердыни постепенно утрачивали свое былое великолепие, подобно тому как тускнели Агра, Бенарес, Лакнау или столица султана Типу.
Когда после двадцатидвухлетнего отсутствия мистер Бинни возвратился в Лондон на империале Госпортского дилижанса, при нем были шляпная картонка и саквояж, обычная пара платья, здоровый румянец на бритых щеках, отменный аппетит и ни намека на чернокожего слугу. У погребка "Белая лошадь" он нанял кеб и поехал в гостиницу "Нирот" на Клиффорд-стрит. Он дал кебмену восемь пенсов, а когда тот стал ворчать, разъяснил, что от Бонд-стрит до Клиффорд-стрит меньше двухсот ярдов и, значит, он заплатил ему по тарифу пять шиллингов четыре пенса за милю, считая в миле тысяча шестьсот ярдов. В гостинице он осведомился у официанта, на какое время полковник Ньюком заказал обед, и, узнав, что в его распоряжении еще целый час, отправился искать себе по соседству квартиру, где ему жилось бы покойней, чем в отеле, или, как он говорил, на "заезжем дворе". Мистер Бинни был родом из Шотландии; его отец служил письмоводителем в городской канцелярии Эдинбурга и за услуги, оказанные им на выборах одному из директоров Ост-Индской, компании, тот исхлопотал его сыну гражданскую должность в Индии. Бинни вышел в отставку с хорошей пенсией, да к тому же сумел отложить половину своего жалованья за время службы. Он был человеком начитанным, довольно способным и образованным и в избытке обладал здравым смыслом и хорошим характером. Любители пускать пыль в глаза называли его скрягой, а меж тем он раздавал больше денег, чем тратили многие из них. Он был последователем Давида Юма, коего ставил превыше всех смертных, и люди строгомыслящие объявили его человеком опасных взглядов, хотя среди них самих частенько встречаются личности куда опаснее Джеймса Бинни.
