— Чепстон дал мне понять, что вы не откажетесь платить мне… — начал Крис, переходя прямо к делу.
— Дорогой мой! Дорогой мой! — прервал его мистер Риплсмир. — Прошу вас не говорить со мной о деньгах. Я не выношу подобных разговоров. Они расстраивают меня, я человек слишком чувствительный. Упоминание о деньгах действует на меня так же, как если кто-нибудь царапает ногтями тонкий шелк.
И мистер Риплсмир весь передернулся от своей утонченной чувствительности.
— Тогда мне, пожалуй, лучше… — начал Крис, вставая со стула.
— Да вы меня совсем не поняли! — запротестовал мистер Риплсмир. — Садитесь, прошу вас, садитесь. Я настаиваю!
Крис в замешательстве повиновался, так как ему, по-видимому, не оставалось ничего другого. Мистер Риплсмир продолжал изливаться ему в своих чувствах.
— Я вас не осуждаю. Теперь такая грубость считается почти de rigueur.[10] Но я не одобряю этого, мне это совсем не нравится. Я вырос в кругу, где признаны были правила поведения леди и джентльменов, и я до сих пор придерживаюсь этих правил… К тому же, дорогой мой, когда мы с вами узнаем друг друга поближе, а я в этом уверен…
Здесь мистер Риплсмир приподнялся на один дюйм с кресла и отвесил церемонный поклон, на что Крис, точно в каком-то гипнозе, ответил тем же, чувствуя себя при этом неимоверным дураком…
— Вы поймете, какая у меня чувствительная натура. Напрасно я стал бы притворяться. У меня натура необыкновенная. Я несравненно острее воспринимаю всякие чувства, оттенки, настроения, чем другие. Всю жизнь это было для меня источником неописуемых страданий, и, однако, ни за какие блага я бы от этого не отказался. Вы этого не поймете. Вы принадлежите к ужасному новому поколению, столь холодному, столь черствому, столь эгоистичному, лишенному блестящего остроумия и наших тонких чувств.
— Что хотели бы вы мне поручить? — спросил Крис, решив, что не имеет смысла вступать с ним в спор на эту тему.
— Ну вот, вы опять, дорогой мой, вот опять! — воскликнул мистер Риплсмир, дрожа от своей уязвленной чувствительности. — Ну чего ради такой воспитанный молодой человек, как вы, напускает на себя эту плебейскую грубость. Бессознательно это? Или поза? Скажите мне, я хочу знать.
Крис был совершенно сбит с толку: он не знал, что сказать.
— Это, по-видимому, наиболее эффективный способ достигнуть чего бы то ни было, — рискнул он.
— Эффективный! — самое слово, казалось, оскорбило его. — Дорогой мой! Ну право же! Ну, скажите, на что нам с вами эффективность? Предоставим ее биржевым маклерам, шоферам и всем этим господам… — Он с жеманным пренебрежением сдунул с рукава невидимую пылинку и повторил: этим господам! Наше дело, если уж у нас должна быть такая ужасная вещь, как дело, — это наслаждаться жизнью, поддерживать высокие старые традиции.
— К этому можно подходить по-разному… — начал было Крис, но мистер Риплсмир снова прервал его, проявляя полное пренебрежение ко всему, что мог бы сказать Крис.
— Взглянем сначала на коллекции, — заключил он вставая. — Вы сами решите, доставит ли вам удовольствие привести их в порядок. Я, конечно, знаю их как свои пять пальцев, но не могу, вы понимаете, посвящать свое время тому… чтобы…
Он открыл перед Крисом дверь, и Крис оказался втянутым в утомительный фарс на тему: «Будьте любезны, пожалуйста», «нет, прошу вас», «что вы, что вы», «раз уж вы так настаиваете», который повторялся у каждой двери.
Мистер Риплсмир, важно выступая и разглагольствуя, провел его в конец широкого коридора к лифту. Ливрейный лакей проворно открыл перед ними дверцу.
— Первый этаж, Гардинер, — сказал мистер Риплсмир, улыбаясь очаровательно-ласковой улыбкой.
Лакей поклонился.
— Прошу извинения, дорогой мой, что везу вас в этой ужасной машине, в которой я, к счастью, ничего не понимаю, — сказал мистер Риплсмир, когда они вошли в лифт. — Я ненавижу машины. Они отнимают у жизни ее очарование, ее изящество. Но я так невероятно занят, что мне приходится пользоваться ими для экономии времени. Вот мы и приехали. Facilis descensus Averni.[11] Добрый старый Вергилий, какой поэт! Ха-ха-ха!
И, обращаясь к лакею:
— Благодарю вас, Гардинер.
— Благодарю вас, сэр.
— Вот и моя библиотечка, — сказал Риплсмир, открывая высокую дверь, покрытую обильной резьбой, и заставляя Криса войти первым. — Приятная комната, только, боюсь, сейчас она в некотором беспорядке.
Крис остановился как вкопанный, глядя перед собой в изумлении, почти в ужасе. Он не знал, чего он, собственно, ожидал, но во всяком случае не таких масштабов и не такого хаоса.
Библиотека занимала прекрасную комнату с высоким потолком, выходившую во внутренний двор и расположенную вдоль одной из его сторон. За исключением нескольких ниш с бюстами все стены были заняты книжными полками; к ним были приставлены стремянки, чтобы можно было добраться до верхних полок. На высоте пятнадцати футов, между верхним и нижним рядами окон, шла узкая галерея с резными перилами, по которой тоже были расположены полки. На сводчатом потолке была роспись — Аполлон и музы, подражание Тьеполо. Внизу стояли длинные столы, пюпитры, вольтеровские кресла у огромного камина и даже два старинных глобуса.
Причиной изумления Криса было неожиданное великолепие этого псевдоренессанса. Причиной его ужаса — невероятный беспорядок. Книги всех форматов и в самых различных переплетах стояли или лежали на полупустых полках. Столы и пол были завалены грудами книг, а в одном конце комнаты стояли огромные ящики, частью заколоченные, частью вскрытые, в которых виднелись кое-как уложенные книги. Сизифов труд — привести все это в порядок.
— Ну вот, дорогой мой! — воскликнул мистер Риплсмир. — Как вы полагаете, могли бы вы оказать мне любезность и разобрать все это? Я с удовольствием занялся бы этим сам, нет ничего, что было бы мне так по душе, как проводить все время среди моих любимых книг, но, к сожалению, у меня нет времени. Мне больно, уверяю вас, мне физически больно — и он патетически прижал руку к груди, — когда я вижу, в каком запущенном состоянии находятся все эти сокровища человеческого духа. Ах, дорогой мой, чем были бы мы без книг? Невеждами, чурбанами… Я сказал моему дворецкому привести библиотеку в порядок, но этот болван устроил здесь настоящую кашу. Очевидно, эта задача была не под силу его плебейским мозгам, хотя в других отношениях это весьма достойная личность.
— Как вы думаете, сколько у вас всего книг?
— Дорогой мой! — Мистер Риплсмир был скандализован. — Какой странный вопрос! Неужели вы думаете, что я могу это знать? Когда мне нужна какая-нибудь книга, — к сожалению, у меня не хватает времени прочесть все, что я хотел бы прочесть, — я посылаю за ней в библиотеку. Если этой книги у меня нет, я заказываю ее у книгопродавца. Это страшно просто. Но зачем же считать их?
— А что, собственно, вы хотите, чтобы я здесь делал? — спросил Крис, беспомощно взирая на этот хаос.
— Очень немного, фактически почти ничего. Я хочу, чтобы вы расставили их в каком-нибудь логическом порядке — предоставляю это всецело вам — и составили каталог. В подвале есть еще несколько ящиков с книгами, которые я получил в наследство от различных членов нашего семейства, людей в высшей степени образованных. Ящики нужно будет привезти сюда и обследовать. Всякую макулатуру нужно будет, разумеется, выкинуть. В моей библиотеке должны быть только самые сливки, только то, что есть самого лучшего!
В это мгновение взгляд Криса встретился со взглядом улыбающегося Вольтера работы Гудона. Показалось ему или действительно улыбка великого сатирика была чуточку более сардонической, чем обычно?
— А теперь давайте взглянем на коллекции, — сказал голос мистера Риплсмира.
Его аккуратные лакированные туфли затопали по комнате и вдруг остановились.
— Нам, пожалуй, не пробраться здесь, — сказал он, сердито поглядывая на ящики. — Эти несносные болваны. Я же сказал им, чтобы они приносили сюда ящики по одному. Или я забыл им сказать? Сюда, дорогой мой, сюда!
Если библиотека испугала Криса, то «коллекции» положительно привели его в панику. Он молча следовал за неугомонно болтавшим Риплсмиром из комнаты в комнату по каким-то апартаментам, напоминавшим баснословно богатую антикварную лавку. Тут были бесчисленные картины, масса старинной мебели. Стеклянные шкафы с фарфором, майоликой, греческими и китайскими вазами, слоновой костью и бронзой, расписными веерами и табакерками стояли по стенам в безумном беспорядке эпох и стилей.
В одной из комнат были сложены грудами папки различного формата. Крис открыл наудачу одну из них и увидел серию гравюр Пиранези с видами Рима. Мистер Риплсмир заглянул ему через плечо.
— Что это у вас там? — вкрадчиво спросил он. — Какое-нибудь сокровище?
