— Как ты быстро бегаешь, мальчишка, — сказала принцесса, — прямо быстрее ветра!
— Принцесса, — сказал Вашек, — хотите, я вам подарю этот кораблик?
— Давай сюда, — сказала принцесса. — А что тебе сегодня дать за Мурку?
— Не знаю, — отвечал Вашек и покраснел до корней волос.
— Ну скажи, — прошептала принцесса и покраснела еще сильнее его.
— Не скажу.
— Нет, скажи.
— Нет, не скажу.
Принцесса опустила голову и стала ковырять пальцем кораблик.
— Может быть, — спросила она наконец, — может быть, то же, что вчера?
— Может быть, — выпалил Вашек.
И, получив свое, он, довольный, побежал домой. Только в ивняке он немного задержался, чтобы вырезать хорошенькую звонкую дудочку.
А когда он пришел домой — Мурка сидела на пороге и разглаживала себе лапкой усы.
Утром Вашек опять побежал во дворец.
— Принцесса! — закричал оп еще в дверях. — Мурка опять к нам прибежала.
Но принцесса рассердилась и ничего не сказала.
— Погляди-ка, принцесса, — продолжал Вашек, — какую я хорошенькую дудочку вчера сделал.
— Давай сюда, — сказала принцесса, но личико у нее все еще было сердитое.
Вашек переминался с ноги на ногу, не понимая, на что принцесса сердится.
Принцесса попробовала дудочку и, услыхав, как она красиво звучит, сказала:
— Ты хитрюга. Я знаю, что ты нарочно это с кошкой устраиваешь, чтобы… чтобы… чтобы опять получить то же, что вчера.
Тут Вашек очень огорчился, схватил свою шапку и сказал:
— Ну, если вы так думаете, принцесса, что ж, хорошо, тогда я больше никогда не приду.
Грустный-прегрустный побрел Вашек домой. Но едва он туда пришел, как увидел Мурку. Вашек сел на порог, взял ее на руки и молчал.
И тут вдруг — цок-цок-цок — прискакал королевский гонец.
— Вашек! — крикнул он. — Король велел тебе сказать, чтобы ты принес Муру в замок.
— А зачем? — сказал Вашек. — Кошка ведь все равно возвращается туда, где она родилась.
— Но принцесса велела тебе сказать, Вашек, — сказал курьер, — что тогда ты приноси кошку каждый день.
Вашек покачал головой:
— Я же ей сказал, что больше не приду!
Тут старушка вышла из дому и сказала:
— Господин гонец, собака привыкает к человеку, а кошка привыкает к дому. И, видно, наша Мурка никуда из этого домика не уйдет.
Гонец повернул коня и поскакал во дворец.
А на следующий день огромный, запряженный целой сотней лошадей воз остановился перед бабушкиной избушкой. Кучер слез с козел и закричал:
— Бабушка! Король-батюшка повелел вам сказать, что если кошка привыкла к дому, то я должен привезти вместе с кошкой и домик, и вас, и Вашека заодно. Во дворцовом парке хватит места для вашего домишка.
Пришло множество людей, они помогли погрузить домик. Кучер щелкнул кнутом, крикнул «но!», сотня лошадей тронулась, и воз и домик поехали во дворец, а на возу перед домиком сидели бабушка, Вашек и Мура. Тут-то бабушка и вспомнила, что когда-то матушка короля видела во сне, что Мурка приведет во дворец будущего короля и приедет он со всем со своим домом. Вспомнить она вспомнила, но сказать ничего не сказала. Встретили их во дворце с большой радостью, домик поставили в саду, и, уж конечно, Мурка теперь и не думала никуда убегать. Она жила с бабушкой и Вашеком, как у себя дома. А принцесса, когда хотела с ней поиграть, сама отправлялась в маленький домик. И, видно, она очень любила Мурку, потому что приходила каждый день. Принцесса и Вашек стали лучшими друзьями.
А что случилось потом, то уже к нашей сказке не относится. Но если Вашек и вправду стал потом королем в этой стране, то случилось это, ребята, не из-за кошки и не из-за его дружбы с принцессой, а из-за больших и славных дел, которые Вашек, став взрослым, сделал для блага всей страны.
Собачья сказка
© перевод Д. Горбова
Пока телега моего дедушки, мельника, развозила хлеб по деревням, возвращаясь обратно на мельницу с отборным зерном, Воржишека знал и встречный и поперечный… Воржишек, — сказал бы вам каждый, — это собачка, что сидит на козлах возле старого Шулитки[28] и смотрит так, будто это она лошадьми правит. А ежели воз помаленьку в гору подымается, так она давай лаять, и, глядишь, колеса завертелись быстрей, Шулитка защелкал кнутом, Ферда и Жанка — лошадки дедушки нашего — влезли в хомуты, и весь возик весело покатил до самой деревни, распространяя вокруг благовоние хлеба — дара божия. Так разъезжал, милые детки, покойник Воржишек по всему приходу.
Ну, в то время не было еще автомобилей этих шальных; тогда ездили полегоньку, чинно и чтоб слышно было. Ни одному шоферу так не щелкнуть кнутом, как покойный Шулитка щелкал, — царство ему небесное, — и языком на коней не причмокнуть, как он умел это делать. И ни с одним шофером не сидит рядом умный Воржишек, не правит, не лает, не наводит страху — ну ровно ничего. Автомобиль пролетел, навонял — и поминай как звали: только пыль столбом! Ну, а Воржишек ездил малость посолидней. За полчаса люди прислушиваться, принюхиваться начинали. «Ага!» — говорили. Знали, что хлеб к ним едет, и на порог встречать выходили. Дескать, с добрым утром! И глядишь, вот уже подкатывает дедушкина телега к деревне, Шулитка прищелкивает языком, Воржишек лает на козлах, да вдруг — гоп! — как прыгнет Жанке на спину (и то сказать: спина была — будь здоров: широкая, как стол, за который четверо усядутся) и давай на ней плясать, — от хомута до хвоста, от хвоста до хомута так и бегает да пасть дерет от радости: «Гав, гав, черт меня побери! Ребята, ведь это мы приехали, я с Жанкой и с Фердой! Ура!» А ребята глаза таращат. Каждый день хлеб привозят, и всегда такое ликование — помилуй бог! Будто сам император приехал!.. Да, говорю вам: так важно давно уж никто не ездит, как в Воржишеково время ездили.
А лаять Воржишек умел: будто из пистолета стрелял. Трах! — направо, так что гуси от страху бегут, бегут со всех ног, пока не остановятся в Полице на рынке, сами не понимая, как они там очутились. Трах! — налево, так что голуби со всей деревни взовьются, закружат и полетят куда-нибудь к Жалтману, а то и на прусскую сторону. Вот до чего громко умел лаять Воржишек, эта жалкая собачонка. И хвост у него чуть прочь не улетал, так он махал им от радости, что ловко напроказил. Да и было чем гордиться: такого громкого голоса ни у одного генерала и даже депутата нет.
А было время, когда Воржишек совсем лаять не умел, хоть был уже большим щенком и зубы имел такие, что дедушкины воскресные сапоги изгрыз. Надо вам рассказать, как дедушка к Воржишеку или, лучше сказать, Воржишек к дедушке попал. Идет раз дедушка поздно из трактира домой; кругом темно, и он, оттого что навеселе, а может, чтоб нечистую силу отогнать, дорогой пел. Вдруг потерял он впотьмах верную ноту, и пришлось ему остановиться, поискать. Принялся искать — слышит кто-то плачет, повизгивает, скулит на земле, у самых его ног. Перекрестился дедушка и давай рукой по земле шарить: что такое? Нащупал косматый теплый комочек, мягкий как бархат, — в ладони у него поместился. Только он взял его в руки, плач перестал, а комочек к пальцу дедушкиному присосался, будто тот медом намазан.
«Надо рассмотреть получше», — подумал дедушка и взял его к себе домой, на мельницу. Бабушка, бедная, ждала дедушку, чтобы «доброй ночи» ему пожелать; но не успела она рот раскрыть, как дедушка, плут эдакий, говорит ей:
— Погляди, Элена[29], что я тебе принес.
Бабушка посветила: глядь, а это щеночек; господи, сосунок еще, слепой, желтенький, как молодой орешек!
— Ишь ты, — удивился дедушка. — Чей же это ты, песик?
Песик, понятное дело, ничего не ответил: знай дрожит, горький, на столе, хвостиком крысиным трясет да повизгивает жалобно. Вдруг, откуда ни возьмись, — под ним лужица; и растет, растет, — такой конфуз!
— Эх, Карел, Карел, — покачала головой бабушка с укоризной, — ну где твоя голова? Ведь щеночек без матери помрет.
Испугался дед.
— Скорей, — говорит, — Элена, согрей молочка и дай булку.
Бабушка все приготовила, а дедушка намочил хлебный мякиш в молоке, завязал эту тюрю в уголок носового платка, и получилась у него славная соска, из которой щенок до того насосался, что животик у него как барабан стал.
— Карел, Карел, — опять покачала головой бабушка, — ну где твоя голова? А кто же будет щеночка согревать, чтобы он от холода не помер?
Что же дед? Ни слова ни говоря, взял щеночка и прямо с ним на конюшню. А там, сударик, тепло: Ферда с Жанкой здорово надышали! Они спали уж, но слышат — хозяин пришел, голову подняли, глядят на него умными, ласковыми глазами.
— Жанка, Ферда, — сказал дедушка, — вы ведь Воржишека обижать не станете? Я вам его поручаю.
И положил щеночка на солому перед ними. Жанка это странное созданьице обнюхала, — пахнет приятно, хозяйскими руками. Шепнула Ферде:
