– У тебя те же самые духи, что и в прошлом году, когда ты приходила ко мне в гости?
– Да.
– Вот именно в тот день я и подумал о тебе как о недосягаемой!
– Да-а?.. Наверно, из-за духов. Они вам не нравятся?
– Как раз наоборот! Тогда… на следующий день я пошел в чайный павильон. Мне казалось, там стоит запах твоих духов…
Юкико удивленно на него взглянула.
– Понимаешь, – продолжал Кикудзи, – я пришел туда и неожиданно подумал, что должен от тебя отказаться… Ты стала для меня вдруг абсолютно недосягаемой.
– Не говорите так, мне это больно. То есть, можно, конечно, об этом говорить, но не мне… Пусть эти слова будут для других, если вы кому-нибудь будете обо мне рассказывать… Я все понимаю, но… Сегодня мне хочется слышать слова, предназначенные для меня одной.
– Ну, как бы сказать по-другому… Вы были моей мечтой…
– Мечтой?..
– Да! Ведь мечта – это всего только мечта. Она недостижима. И я примирился с этим – с недостижимостью.
– Мечта… Это слово меня поразило… Все так и есть. Я тоже должна была примириться с действительностью… тогда… Наверно, я тоже мечтала о вас… Но именно эти слова – мечта, примирение, – они не приходили мне в голову.
– Видите ли, наверно, такие слова принадлежат к лексикону грешников, а вы…
– Да ну вас! Опять вы говорите о других!
– Нет, не о других.
– Ну, пожалуйста, не надо! Впрочем, я и сама думала, что смогла бы полюбить даже женатого мужчину, – сказала Юкико, сверкнув глазами. – Правда, правда! Но то, о чем можно только мечтать, страшно. И не будем больше об этом, ладно?
– Хорошо. А ночью сегодня я испытал такое необычное чувство. Я думал, не только Юкико сама, но даже аромат ее духов отныне принадлежит мне…
– ?
– И все равно – вы моя мечта. Вечная…
– Ну да, а вдруг скоро разочаруетесь!
– Никогда и ни за что!
Кикудзи сказал это с полной уверенностью, потому что испытывал глубочайшую благодарность к Юкико.
Юкико, кажется, чуточку испугалась, но тут же произнесла с необыкновенной силой:
– И я никогда и ни за что в вас не разочаруюсь! Клянусь!
Однако сколько времени осталось до разочарования Юкико? Часов пять-шесть, не более. И если она даже не разочаруется, а всего-навсего преисполнится сомнением, не наступит ли разочарование для него, Кикудзи? Глубокого, ледяного разочарования в самом себе?..
Кикудзи боялся и всячески оттягивал тот момент, когда надо будет ложиться спать. Но дело было не только в страхе. Ему нравилось беседовать с Юкико. Она держалась гораздо свободнее, чем вчера. Они засиделись допоздна. В ее голосе, в движениях не осталось никакой скованности. Она весело и непринужденно приготовила и разлила чай.
Когда Кикудзи после купания и бритья втирал крем, Юкико подошла и попробовала его крем пальцем.
– Я всегда покупала крем для папы. Но другой…
– Может, мне сменить крем? На такой же, как у твоего отца?
– Нет, пусть будет другой.
И сегодня Юкико, так же как вчера, держала в руках халат и, так же как вчера, поклонилась, направляясь в бассейн. А вернувшись, она сказала:
– Спокойной вам ночи!
Сказала, поклонилась, легонько коснувшись татами кончиками пальцев, и скользнула в свою постель. От ее девичьей чистоты у Кикудзи забилось сердце.
Наступил мрак, глубокий, как морское дно. У Кикудзи дрожали веки, он плотно закрывал глаза и пытался увидеть Фумико. Да, она тогда не сопротивлялась. Сопротивлялась только ее невинность. Сопротивлялась низости, подлости, разврату. И он все равно растоптал невинность Фумико. И после этого осквернить Юкико, такую же чистую и невинную, какой раньше была та, другая?.. Эти мысли отравляли душу, как яд. Что он мог поделать? Юкико, чистейшая, незапятнанная, воскрешала в нем образ Фумико. Может быть, это отчаяние?..
Память плоти – страшная вещь. Он вспомнил Фумико, и сквозь воспоминание о ней пробились другие волны – волны женщины, госпожи Оота. Что это – бесовское проклятие или человеческое естество?.. Ведь госпожа Оота умерла, Фумико исчезла… И если они не питали к нему ненависти, а любили его, почему он теперь трусит, так жалко трусит?..
Некогда Кикудзи горько каялся, побежденный телом госпожи Оота, равнодушный к другим чувствам. А сейчас ему было страшно – может быть, он ни на что больше не способен? Может, все в нем умерло и никогда уже не воскреснет?..
Вдруг Юкико шевельнулась.
– Расскажите что-нибудь, – сказала она.
Кикудзи испугался.
Рука злодея простерлась… Для чего? Чтобы только обнять святую невинность?.. Кикудзи вдруг почувствовал, как горячие слезы обжигают ему веки.
Юкико мягко уткнулась лицом в его грудь и всхлипнула.
Едва сдерживая дрожь в голосе, Кикудзи прошептал:
– Ну что ты?.. Тебе грустно?..
– Нет. – Она покачала головой. – Но… Я так любила Митани-сана, что ничего не могла с собой поделать, а со вчерашнего дня стала любить его еще больше… Потому и заплакала.
Кикудзи взял Юкико за подбородок и приблизил губы к ее губам. Он уже не скрывал своих слез. Воспоминания о госпоже Оота и Фумико мгновенно улетучились.
Почему нельзя провести с невинной женой несколько невинных дней?..
И на третий день на побережье стояла такая же теплынь. И опять Юкико встала первой и одетой поджидала Кикудзи.
Она сообщила ему утренние новости – по словам горничной, вчера в гостиницу прибыли шесть пар молодоженов. Но чайный павильон был почти у самого моря, далеко от главного здания, и сюда голоса не доносились. Бродячий певец-скрипач тоже к ним не заглядывал.
Сегодня море выглядело по-иному: сияющие звездочки не появились на волнах ни утром, ни после полудня. Должно быть, лучи падали не так, как вчера. Звездочек не было, зато появилась маленькая флотилия рыбачьих лодок. Они уходили вдаль, выстроившись цепочкой. Первая, самая большая, тянула остальные на буксире. Замыкала цепь самая маленькая.
– Смотри, настоящая семья, – улыбнулся Кикудзи.
Администрация преподнесла им гостиничный сувенир – «супружеские хаси» в упаковке из розовой рисовой бумаги с рисунком журавлей.
Кикудзи вспомнил фуросики и спросил:
– Ты взяла с собой фуросики с тысячекрылым журавлем?
– Нет. У меня абсолютно все новое. Даже стыдно немного. – Юкико залилась краской, ее безупречно очерченные веки тоже порозовели. – И прическа другая… Но среди подарков есть вещи с рисунком журавлей.
Около трех часов пополудни они уехали. Машина должна была доставить их в Кавана. В порту Адзиро теснились рыбачьи лодки. Среди них были и нарядные, выкрашенные белой краской.
Юкико долго смотрела в сторону Атами.
– Какое море… – сказала она. – Розоватое, как мой розовый жемчуг. Правда, точно такой же цвет.
– Розовый жемчуг?
– Да. Серьги и ожерелье. Показать?
– Когда приедем в отель.
Складки гор Атами постепенно темнели. Впадины между ними под вечер казались особенно глубокими.
Им повстречались мужчина и женщина. Мужчина толкал перед собой прицепную велосипедную коляску, нагруженную хворостом.
– Как хорошо! – воскликнула Юкико. – Вот и нам бы так жить…
Кикудзи подумал, что сейчас она готова жить с ним даже в шалаше. От этой мысли стало немного неловко, но приятно.
У самого моря, над сосновой аллеей, летела стая каких-то маленьких птичек. Пичуги летели удивительно быстро, почти не отставая от машины.
Потом Юкико увидела ту самую рыбачью флотилию, которая в полдень ушла в море, снявшись с якоря у подножия горы Идзу, неподалеку от их гостиницы. Сейчас семь лодок все в том же порядке – впереди большая, позади самая маленькая – следовали вдоль береговой линии.
– Какая прелесть! – снова воскликнула Юкико. – Они идут на свидание с нами!
Юкико радовалась, как дитя, всему на свете, даже этим лодкам, ставшим частицей ее праздника. Восторженность Юкико умиляла Кикудзи, он подумал, что будет вспоминать этот день как самый счастливый в своей жизни.
В прошлом году, уже осенью, когда Кикудзи, вконец измученный поисками Фумико, продолжавшимися с лета, впал в какое-то странное состояние не то одержимости, не то нервного истощения, к нему вдруг пришла Юкико. Она пришла одна. Тихая, но до того ослепительная, словно нежданное солнце в ненастье. Он был поражен и даже хотел зажмуриться, испугавшись этого нестерпимо яркого света. Держался он с ней суховато. Но Юкико пришла еще раз и еще.
А вскоре Кикудзи получил письмо от ее отца. «Кажется, моя дочь имеет удовольствие проводить время в вашем обществе, – писал господин Инамура. – Меня интересует, сохранилось ли у вас намерение на ней жениться? Ведь в свое время ваше предложение было сделано через Тикако Куримото. Что касается нас, родителей Юкико, мы бы хотели, чтобы наша дочь нашла счастье в браке с тем человеком, который с самого начала пришелся ей по сердцу…»
Это письмо можно было счесть полуофициальным предложением отца, обеспокоенного сближением дочери с молодым человеком, но все было проще: отец пришел на помощь дочери, не осмеливавшейся сказать о своем заветном желании, и в письме выразил ее мысли.
