Милан, — с невозмутимым спокойствием сказал кучер. — Они едут из своего поместья Грианта. Вот эта дама — графиня Пьетранера, а та — маркиза дель Донго.
Огорошенный вахмистр подошел к жандармам, державшим под уздцы лошадей, и стал совещаться с ними. Совещание длилось минут пять, но графиня прервала его, попросив, чтобы кучеру разрешили проехать несколько шагов и поставить коляску в тень. Солнце палило нещадно, хотя было только одиннадцать часов утра. Фабрицио зорко поглядывал во все стороны, отыскивая путь к бегству, и увидел, как полевой тропинкой на пыльную большую дорогу вышла молоденькая девушка лет четырнадцати — пятнадцати, которая тихонько плакала, закрывая лицо платком. Она шла между двумя жандармами, а за нею также под конвоем двух жандармов с подчеркнутой важностью выступал сухопарый высокий человек, словно префект в торжественной процессии.
— Где это вы их нашли? — спросил вахмистр, которого совсем разобрал хмель.
— Бежали через поле, и паспортов никаких при них нет.
Вахмистр, видимо, совсем потерял голову: вместо двух пленников, которых надобно было захватить, у него оказалось целых пять. Он отошел со своим штабом на несколько шагов, оставив только двух человек: одного, чтобы стеречь величественного арестанта, и другого — держать лошадей.
— Останься! — шепнула графиня Фабрицио, видя, что он выскочил из коляски. — Все обойдется.
Слышно было, как один из жандармов кричал:
— Все равно! Паспортов у них нет? Нет. Значит, правильно мы их задержали.
У вахмистра, казалось, не было такой уверенности, — фамилия графини Пьетранера встревожила его: он знал графа Пьетранера, но о смерти графа ему не было известно.
«Генерал не такой человек, чтоб простить обиду, ежели я некстати арестую его жену!» — думал он.
Во время этих долгих обсуждений графиня завязала разговор с молодой девушкой, стоявшей около коляски на пыльной дороге, — графиню поразила ее красота.
— У вас заболит голова от солнца, синьорина. Этот славный солдат, — добавила она, посмотрев на жандарма, державшего лошадей, — конечно, позволит вам сесть в коляску.
Фабрицио, который бродил вокруг экипажа, подошел, чтобы помочь девушке. Он поддержал ее под руку, и девушка уже ступила на подножку, как вдруг ее величественный спутник, стоявший в шести шагах от коляски, крикнул сиплым от важности басом:
— Стойте на дороге, неприлично садиться в чужой экипаж.
Фабрицио не расслышал этого приказа. Девушка сразу повернулась и спрыгнула с подножки, а так как Фабрицио все еще поддерживал ее, она упала в его объятия. Он улыбнулся, она густо покраснела, и, когда соскользнула на землю, они еще одно мгновение глядели друг на друга.
«У меня была бы очаровательная подруга в тюрьме! — подумал Фабрицио. — Какая глубина мысли начертана на ее челе!.. Она рождена для большой любви».
Подошел вахмистр и спросил властным тоном:
— Которая из дам Клелия Конти?
— Я, — ответила девушка.
— А я — генерал Фабио Конти, — воскликнул важный старик. — Я камергер его высочества принца Пармского. Я считаю просто недопустимым, чтобы с человеком моего звания обращались словно с каким-нибудь вором.
— Позавчера, когда вы садились в лодку на пристани в Комо, вы послали к черту инспектора полиции за то, что он потребовал у вас паспорт. А сегодня он вас пошлет прогуляться под конвоем.
— Мы тогда уже отплыли от берега, я спешил, потому что надвигалась гроза. Какой-то человек в штатском крикнул мне с пристани, чтобы я вернулся, я ему назвал себя, и мы поплыли дальше.
— А нынче утром вы убежали из Комо.
— Люди моего звания не берут паспортов, когда едут из Милана посмотреть на озеро. Сегодня утром в Комо мне сказали, что на заставе меня арестуют. Я вышел из города пешком вместе с дочерью, надеясь встретить на дороге какой-нибудь экипаж, который довезет меня до Милана, а там я немедленно подам жалобу генерал-губернатору провинции.
У вахмистра, видимо, гора с плеч свалилась.
— Ну, генерал, вы арестованы, и я отвезу вас в Милан. А вы кто такой? — спросил он Фабрицио.
— Мой сын, — ответила графиня. — Асканьо, сын дивизионного генерала Пьетранера.
— Без паспорта, графиня? — спросил вахмистр, сразу смягчившись.
— Он так молод, что еще не брал паспорта. Он никогда не путешествует один, а только со мной.
Во время этого допроса генерал пререкался с жандармами, выказывая все более и более оскорбленное достоинство.
— Что столько слов тратить? — сказал один из жандармов. — Вы арестованы. И баста.
— Скажите еще спасибо, — заметил вахмистр, — что мы разрешаем вам нанять у какого-нибудь крестьянина лошадь, а то, несмотря на пыль и жару и на ваше камергерское звание, пришлось бы вам шагать пешком, а мы ехали бы по бокам у вас на лошадках.
Генерал начал браниться.
— Эй, замолчи лучше! — оборвал его жандарм. — Где твой генеральский мундир? Этак всякий проходимец может генералом назваться.
Генерал совсем вышел из себя. А в коляске тем временем дела шли превосходно.
Графиня уже распоряжалась жандармами, словно своими слугами. Она дала экю одному из них и послала его в таверну, видневшуюся в двухстах шагах, велев принести оттуда вина и, главное, холодной воды. Улучив минутку, она успокоила Фабрицио, который упорно хотел удрать в лес, покрывавший холм. «У меня хорошие пистолеты», — говорил он. От разгневанного генерала графиня добилась, чтобы он разрешил дочери сесть в коляску. По этому поводу генерал, любивший поговорить о себе и своей родне, сообщил дамам, что его дочери исполнилось только двенадцать лет, ибо она родилась 27 октября 1803 года, но она такая умница, что все дают ей четырнадцать и даже пятнадцать лет.
«Какой ограниченный человек!» — говорили глаза графини и маркизы. Благодаря графине все уладилось после переговоров, тянувшихся целый час. У одного из жандармов вдруг оказалось какое-то дело в соседней деревне, когда графиня сказала ему: «Получите десять франков», — и он уступил свою лошадь генералу Конти.
Вахмистр уехал с генералом, а все остальные жандармы расположились под деревом в компании четырех большущих бутылей, оплетенных соломой, которые принес с помощью крестьянина жандарм, посланный в таверну. Надутый камергер разрешил Клелии Конти занять место в коляске любезных дам, чтобы возвратиться в Милан, а «сына» храброго генерала Пьетранера блюстители порядка и не подумали арестовать. После первых минут пути, посвященных обмену учтивыми словами и обсуждению нежданного происшествия, Клелия Конти заметила, что графиня, такая красавица, смотрит на Фабрицио странным, восторженным взглядом, — разумеется, она не мать ему, Особенно же пробудили в ней любопытство неоднократные намеки на какой-то героический, отважный и в высшей степени опасный поступок, который он недавно совершил; но при всем своем уме Клелия не могла угадать, о чем шла речь.
Она с удивлением рассматривала юного героя, и ей казалось, что
