— Спасибо! — поблагодарил Даулетов. — Пройдем, сядем. А что, — поинтересовался он, — кроме вас, поди, никого больше нет на полевом стане?
— Отчего же нет, — возразила повариха. — Все есть…
— И бригадир?
— Бригадира, верно, нет. Бригадир на обед уезжает в контору. Жалгас есть. Он вам про все расскажет… Жалгас — муж мой.
Шофер, подошедший следом за Даулетовым к навесу, решил внести ясность и торжественно объявил:
— Женщина! Открой глаза. Это — новый директор совхоза, товарищ Даулетов. Обращайся к нему, как к руководителю, — Жаксылык Даулетович.
— Ой как трудно! — покачала головой повариха. — Можно называть начальника Жаксылык-ага?
Наивная простота подруги Жалгаса рассмешила Даулетова.
— Можно, можно… Можно никак не называть.
— Никак? А вы не обидитесь?
— Не обижусь.
— Э-э! — возмутился шофер. — От двух слов у тебя язык не переломится… Говори: Жаксылык Даулетович!
— Хорошо, хорошо… Жаксылык… Жаксылык… — запнулась все же на втором слове жена Жалгаса.
— Жаксылык Даулетович! — подсказал шофер и зло глянул на упрямую степнячку. Он догадался, что женщина нарочно упрямится.
— Не мучь ее, — все еще смеясь, попросил Даулетов шофера. — Пусть она поднесет нам чаю и пригласит мужа. Мы ведь не воспитывать чужих жен сюда приехали, а выяснять положение дел в бригаде.
— Я сам приглашу, — сказал Реимбай и направился было в сторону навесов.
— Не надо! — остановил его Даулетов. — Жена это лучше сделает.
Женщина тем временем залила кипятком чайник и поставила его перед Даулетовым. Улыбнулась ему, извиняясь. На шофера даже не взглянула, даже пиалу не протянула своему требовательному учителю.
— Вот это кстати! — кивнул благодарно Даулетов. — Жара нынче отчаянная.
Женщина поправила платок и пошла к соседнему навесу. Остановилась и крикнула каким-то взволнованным высоким голосом:
— Эй, Жалгас, иди чай пить!
Чай пить позвала. Не к начальству, не для доклада о положении дел в бригаде. Гордый, своенравный народ эти жаналыкцы.
То ли крик жены был слишком истошным, то ли в самом деле Жалгас давно хотел почаевничать, но через минуту голова его появилась в проеме войлочного полога. Увидев директора, Жалгас поправил рубашку, которая выбилась из-под ремня, и зашагал к кухне. Зашагал неторопливо и вроде бы не к директору, а к столу, где стоял чайник. Подошел, сказал сухо: «Здравствуйте!» Даже кивка, каким одарила гостя его жена, Даулетов не удостоился.
— Извините! — попросил прощения Даулетов. — Прервал отдых ваш.
— Ничего, — по-прежнему сухо ответил Жалгас. — Если дело, то можно и плюнуть на отдых.
— Дело, естественно, есть, но касается ли оно вас?
— Всякое дело меня касается, — сказал Жалгас. — Тут нет посторонних людей. Все — бригадные.
«Занозистый парень, — подумал Даулетов. — С ним по-свойски не поведешь разговор. И шуткой не отделаешься». -Приятно слышать, — похвалил Жалгаса директор. — Вот у непостороннего человека я и хочу спросить: почему не начат полив карты?
— Завтра начнем.
— Почему завтра?
— Надо бы еще на той неделе, но ведь приказ…
— Чей приказ? — удивился Даулетов.
— Чей? Ваш!
Тут уж не удивляться следовало, а возмущаться.
— Не путаете, дорогой Жалгас?
— Не путаю. Калбай-aгa так сказал.
— Невероятно! Не давал я такого приказа ни Калбаю, ни Елбаю, ни другому кому.
Жалгас пожал плечами.
— Не знаю. Не верить бригадиру не могу. Он хозяин поля.
— Хозяин поля объяснил, почему задерживается полив?
— А как же! Надо экономить воду, чтобы спасти Арал. «Вот как! — изумился Даулетов. — Скажи «арба» — за тебя
доскажут «арбуз» и еще будут уверять, что именно это ты и говорил».
— Экономить, а не отказываться от полива, — пояснил Даулетов и добавил строго: — Ну вот что, Жалгас, приказа не поливать я не давал и дать не мог. Надо начинать полив. И немедленно.
Жалгас опять пожал плечами.
— Как это немедленно? Дотемна не успеем.
— А вечер, а ночь? Вода течет и при луне.
— Мы ночью не поливаем…
— Не поливали, хотите сказать?
— Ну да…
— Раньше и посевы не губили, а теперь губите. Душа ваша не болела, когда шли по сухой бороздке?
Жалгас нахмурился.
— Болела! Как не болеть? Только душу, товарищ директор, давайте оставим, а то ведь в ней много чего…
— Ладно, — согласился Даулетов. Действительно, нечего в душу лезть. Не мальчишка же перед ним, хватит читать нотации. Сам небось все понимает. А вот Калбай… Дурак или хитрец? Неужто так можно было истолковать приказ довести расход воды до среднего по республике уровня? Свои же посевы губит. Ничего не разберешь. Дурость какая-то, и только.
— Сколько думаете взять с этого поля? — спросил он Жалгаса, доливая чай.
— Центнеров по пятнадцать-шестнадцать.
Это выходило почти вдвое меньше плановой цифры.
— А по тридцать можно брать?
— А как же? Конечно.
— И что для этого нужно делать?
— Чтоб по тридцать? — переспросил Жалгас. — А ничего такого делать не нужно. Просто не халтурить, и все. Вот после тридцати — там точно, соображать надо, а до тридцати земля сама даст, если ей не мешать.
Хотелось спросить: так кто ж вам мешает, уж не сами ли себе? И еще хотелось узнать: с чего ж вы план собираетесь давать, если вместо расчетного урожая половину соберете? Но вместо этого Жаксылык неожиданно для себя задал другой вопрос:
— А что, дорогой Жалгас, если мы вас бригадиром сделаем? Думаю, и для дела это лучше, да и вам интереснее. О зарплате я уже и не говорю.
— А вот свой интерес, товарищ директор, я сам знаю. Третий раз вас слушаю («Откуда?» — удивился Даулетов, он-то Жалгаса видел впервые) и замечаю, что любите вы людям счастье навязывать. Так не надо этого. Покажите его сперва, ваше счастье. Понравится — сам попрошу. Тогда уж не обделите. А так — не надо.
Вспылил Жаксылык, но сдержал себя, решил не заводиться, по опыту знал, что в перепалках толку мало. Медленно отхлебнул глоток из пиалы, медленно произнес:
— Общий у нас интерес, Жалгас. Общий. Вы хотите, чтоб поле вдвое больше давало, и я — за то же.
— Нет, не общий, — Жалгас набычился. — Я за хлопок перед вами отвечать буду, а вы передо мной за что? Давайте так, — он поставил на стол локоть и поднял растопыренную пятерню, предлагая то ли ударить по рукам, то ли потягаться на локотках, кто кого пережмет, — выделяйте мне клин. Возьму урожай сверх плана — моя удача. Нет — сам себя накажу, еще и вы можете вычесть, позволяю. Но, если вы мне не те семена поставите, удобрений недодадите, техника хоть на день запоздает, или вот с водой как сейчас, я вас оштрафую. Давайте?! Что? То-то и оно. А пока все надо выбивать, клянчить да выколачивать, то пусть Калбай-ага и бригадирствует. Ему это привычно. А мне и даром не надо. Я за Кал баем как за каменной стеной, меня начальству не видать, но и я его, хвала аллаху, не вижу.
— Хорошо поговорили, — улыбнулся Даулетов. В словах Жалгаса было что-то, что требовалось обмозговать, но не сейчас, а после, одному. Сейчас же нужно было ехать.
— Ну вот что, Жалгас. Вы бригадиром быть не хотите, а Калбая мне дожидаться некогда. Поэтому все же вам лично приказываю начать полив участка.
— А бригадир? Он не поверит.
— Поверит! — Даулетов вынул из сумки блокнот и, пристроив его на неструганых досках стола, написал: «Начать полив участка немедленно! Даулетов». Поставил дату и время — два часа пятнадцать минут дня. Вырвал листок, протянул его Жалгасу: — Вот… Я надеюсь, все будет сделано хорошо.
Бумажка озадачила Жалгаса. Он долго рассматривал ее, потом сказал:
— Калбай-ага обидится…
Не по душе пришлась Даулетову робость Жалгаса. Вроде смелый, уверенный в себе человек, даже решительный, а тут пасует перед Калбаем.
— Лишь бы мы с вами, Жалгас, не. обиделись, и земля тоже.
— Не знаете вы Калбая…
— Узнаю. Время есть.
Шофер уже ждал директора в машине, включил мотор и отворил дверцу. Ему не терпелось покинуть этот полевой стан, это поле и этих людей, так неуважительно относящихся к директору. Не привык Реимбай видеть начальника, распивающего чай с подчиненными. «Конечно, людей надо ценить, но дистанцию терять нельзя, — рассуждал он. — Дистанция, как и между машинами, предотвращает аварию».
Даулетов наконец закончил разговор и поторопился к машине. Садясь уже, помахал рукой Жалгасу:
— Приступайте!
Реимбай с места рванул «газик», и тот запрыгал на буграх и выбоинах, как джейран.
— Побереги меня, братец! — засмеялся Даулетов. — Я еще нужен жене и дочке.
— Я-то поберегу, — сердито буркнул Реимбай. — Они бы поберегли, — он кивнул в сторону полевого стана.
