Убегает.
Сцена девятая.
Григорий, Шубин, Акулина.
Акулина. Она все так же не в себе, несчастная женщина!
Шубин (Григорию, тихо). Будь уверен, она сразу его признала.
Григорий. Какого черта ему делать в Москве?
Шубин. Главное, упаси тебя Бог хоть словом об этом обмолвиться!
Кремль. Палаты во дворце Бориса.
Сцена первая
Князь Федор Мстиславский, князь Василий Шуйский, бояре, депутация донских казаков.
Федор. Слишком долго государь сегодня в своем кабинете.
Василий. Он заперся с благородным Семеном Годуновым, а тебе ведомо, что Семен всегда долго говорит.
Федор. Всегда слишком долго для русских.
Василий. Семен умелый министр, радеющий об общем благе… Он знает обо всем, что происходит в этой обширной империи… Он уши нашего славного государя.
Федор. Хоть бы небу было угодно, чтобы у нашего государя были менее жадные до наветов уши!
Василий. Семен дворянин… Это радость — знать, что благочиние этой империи в таких хороших руках… Какое счастье для нашей Святой Руси, что в знаменитой семье Годуновых объединилось столь много разных талантов, да каких замечательных!
Федор. Экий ты льстец, Василий Иванович! А что ты думал о Семене, когда три месяца назад покидал свой прекрасный дворец в Москве, дабы отправиться в Сибирь? Не Семен ли Годунов хотел погубить тебя?
Василий. Это от его чрезмерного рвения. Каждый может ошибиться.
Федор. Я думал, ты более памятлив, Василий.
Василий. Я? Менее, чем кто-либо другой!.. Впрочем, к чему это в наше время?
Федор. Досадно, что ты ничего не помнишь. Я хотел было кое о чем у тебя спросить, но речь идет о царствовании Федора Ивановича, и ты, конечно, все забыл.
Василий. О чем ты хотел спросить?
Федор. Когда в 7099 году ты возглавлял следствие в Угличе, ты видел тело царевича…
Василий. Конечно, а как же. Все, что я тогда видел, все, что случилось в Угличе, было записано в рапорте, который мы со товарищи направили государю… Но чему ты улыбаешься и что за бумагу вытащил из-за пазухи?
Федор. Загадка, в которой я ничего не понимаю. Эту грамоту вчера вечером мне передал незнакомец.
Василий (читает). «Князю Федору Мстиславскому, первому боярину совета. Мы, Дмитрий Иванович, милостию Божией…» Что это такое?
Федор. Ты на печать взгляни. Да простит меня Бог, это печать усопшего царевича!
Василий. Передашь это письмо государю?
Федор. Думаешь, я должен?
Василий. Ты должен был бы отнести ему это письмо вчера, коли вчера получил… Взгляни, а я получил вот это сегодня поутру.
Федор (читает). «Князю Василию Шуйскому. Мы, Дмитрий…»
Василий. Такое же письмо. Он говорит… Самозванец дерзнул сказать, что он жив… что царевич Дмитрий жив, спасся от всех врагов…
Федор. Странно. А кто принес эту грамоту?
Василий. В церкви кто-то незаметно положил в мою шапку. Помешательство!.. Но надобно спешить, дабы предупредить нашего повелителя.
Федор. Невозможно, чтобы царевич был жив, ибо…
Василий. Обсуждать это, Федор Иванович, опасно, преступно.
Федор. Кой же черт мог написать это письмо?
Василий. Не знаю… может, кто-то, дабы нас испытать.
Федор. Бьюсь об заклад, это…
Василий. Несомненно, нет. Семен дворянин, и ему хорошо ведома наша преданность… А вот взгляни на этих дикарей, этих донских атаманов, сидящих на корточках, словно татары. Похоже, им не терпится. Послушаем, о чем они говорят.
Первый атаман. Брат Пантелейко, неужто ты не голоден? Мне досадно, что я оставил на ленчике седла мешок с мукой и фляжку… Сказать вам, братья атаманы… над нами насмехаются.
Второй атаман. И мне мстится, правда твоя. Уж за полдень, а царь не выходит.
Третий атаман. Я же говорил старейшинам, бесполезно идти в Москву.
Первый атаман. Во времена Грозного такого не случалось… Я был в депутации, которую донское войско отправило к нему в 7080 году с твоим отцом, Пантелейко, и твоим, Сережка. Только мы спешились, царь нас и принял. «Казаки, — сказал он, — это передовое войско нашей армии. Они должны быть первыми во всем». А там были послы Папы Римского и король безбожников[27]. Надо было видеть их лица, когда мы прошли вперед их… Эх, хороший правитель был этот Иван Грозный!
Второй атаман. Жаль, он не оставил этой стране наследника.
Третий атаман. Жаль, ему не оставили наследника.
Первый атаман. Тише, братья, мы в татарской степи. Поверьте, дети, кровь Мономаха и святого Дмитрия не иссякла. Поживем — увидим. (Шуйскому, разглядывающему его.) Господин боярин, не скажете ли, скоро ли появится царь?
Василий. Надеюсь, что скоро, дядя[28]. Вы пришли с Дона? Спокойно ли там?
Первый атаман. Когда конь оседлан, пищаль заряжена, сабля на боку, когда дети стоят в дозоре в степи, что мешает немного отдохнуть?
Василий. Между царем, нашим славным государем, и ханом мир и дружба.
Первый атаман. Да уж верно, дружба!
Василий. У вас прекрасный край, прекрасная река, прекрасные стада, много еды и питья… чего вам боле?
Первый атаман. Да, хочешь пить — вот тебе Дон Иванович…
Василий. Кроме донской воды, батюшка, у вас есть квас, водка…
Первый атаман. Водка, батюшка? Кто-то не хочет, чтобы мы ее пили.
Василий. Напротив, царь специально для вас ее делает.
Первый атаман. А ты, когда хочешь веселья, пьешь ли цареву водку?
Василий. Вы хотели бы снова иметь перегонные аппараты, как бывало?
Первый атаман. Всяк тем дорожит, что ему принадлежит.
Василий (Федору, тихо). Недовольны, шельмы. (Громко.) Ну что же, друзья, обратитесь к царю; конечно, он дозволит все, о чем вы попросите. И когда вы станете сами гнать свою водку, мы приедем к вам ее пить и есть осетров.
Федор. Коли Семен Годунов дозволит нам отправиться в путешествие.
Первый атаман. Вам нужно дозволение, чтобы идти куда вздумается?
Василий. А как же? Или ты принимаешь нас за ничтожных людишек?
Первый атаман. Видишь ли, батюшка, я не променял бы мою баранью шкуру на твою шубу из черной лисы, коли бы мне пришлось носить ее в Кремле… Но не патриарх ли это входит? На колени, дети, и попросим его благословения. Может, я и ошибаюсь, но это все, что мы принесем с собой в курень.
Сцена вторая
Те же, патриарх Иов в сопровождении Юрия в монашеской рясе.
Атаманы. Пресвятой отец, благословите нас, бедных грешников!
Иов (Юрию). Взгляни, сын мой, на смирение этих воинов. Эти казаки, коих ты так боишься, истинные православные христиане, поверь мне. Вчера я дал тебе прочесть легенду о сотском, который спасся, ибо уверовал. Господь призовет этих храбрых атаманов в свою охрану.
Федор (Шуйскому, тихо). И да охранит он их в свое удовольствие!
Иов. Князь Федор Иванович, вы учинили большой скандал.
Федор. Я, пресвятой отец?
Иов. Вы соблазнили Марию Александровну, дочь честного дворянина этого города. Вся семья в слезах пришла ко мне просить справедливости…
Федор. А не дал ли я им денег, мехов и кусков парчи?
Иов. Да, но честь семьи, князь, кто смоет с нее это пятно? Научитесь ли вы когда-нибудь управлять своими страстями?
Федор. Я молод, пресвятой отец. И вы знаете, что государь не дозволяет мне жениться[29].
Василий. Те же запреты существуют и для меня; но я соблюдаю седьмую заповедь. Что это за юноша с вами, пресвятой отец?
Иов. Юный сын Украины, которого латинисты преследовали, дабы заставить поддаться ереси. Господь осенил его. Он убежал и явился ко мне молить об убежище. Ежели по воле Божьей он приобретет большие знания, то составит гордость православной церкви. У него прекрасный почерк, пригодный для моих занятий. Ему знаком польский язык, и при его посредстве я надеюсь распространить свет среди наших братьев, притесняемых королем-безбожником.
Василий. Он кажется смышленым.
Иов. Главное, он набожен и послушен.
