– Что за ерунда?
– Пустяки, – бесстрашно объяснил я. – Всего лишь закрытый перелом. Недель через шесть снимут гипс. Так, во всяком случае, врачи уверяют. – И я со стоном тяжело плюхнулся в кресло, выставив вперед загипсованную ногу.
– Какого черта, как это случилось с вами? – раздраженно спросила она.
– Лыжи не развернулись. – И это была правда, я действительно сегодня не притрагивался к ним. – Они скрестились, и я упал. Был не очень внимателен. Думал о сегодняшнем вечере.
Она смягчилась:
– Ох, бедняжка! Во всяком случае, шампанское мы можем выпить.
– Врачи запретили мне пить. Специально предупредили об этом, так как это препятствует заживлению.
– Все кого я знала, пили и при переломах, – возразила Флора, явно не желавшая расставаться с шампанским.
– Доктор сказал, что у меня хрупкие кости, – уныло объяснил я, сопроводив это гримасой боли на лице.
– Очень больно, милый? – спросила она, ласково взяв меня за руку.
– Да, немного, – мужественно признался я. – Видно, ослабевает действие морфия.
– Но пообедать-то мы, конечно, можем.
– Мне неприятно, Флора, что я расстраиваю все наши планы, но врач велел мне лежать в постели, положив ногу на подушки. Уж простите меня, – закончил я, с трудом поднимаясь, чтобы идти к себе в номер.
– Я приду к вам, чтобы поуютней устроить вас, – предложила Флора.
– Не обижайтесь, но мне бы хотелось побыть некоторое время одному. Когда со мной что-нибудь случится, я всегда уединяюсь. Это у меня еще с детства. – Меня никак не устраивало, чтобы я беспомощно лежал в кровати, а рядом со мной находилась Флора, дающая волю своим чувствам. – Выпейте шампанского за нас обоих. Запишите эту бутылку на мой счет, – обратился я к официанту.
– А попозже можно зайти к вам? – спросила она.
– Я попытаюсь заснуть и сам позову вас, когда проснусь. Не беспокойтесь обо мне, дорогая.
И я оставил ее, это цветущее создание, хотя и надутое, но весьма завлекательное в зеленых в обтяжку брюках и плотно облегающем свитере.
Последние лучи заходящего солнца розовели на далеких вершинах окружающих гор, когда дверь в мою комнату тихонько отворилась. Я спокойно лежал в кровати, глупо уставившись в потолок. Зашла за подносом горничная, но, увы, вскоре следом за ней просунула в дверь голову Флора.
– Я только узнать, не нужно ли вам чего, – сказала она, входя в комнату. Смутно различая ее в сгущавшихся сумерках, я тем не менее остро ощутил резкий запах духов. – Как вы, милый? – Флора подошла к кровати и, словно опытная медицинская сестра, пощупала мой лоб. – Температура нормальная.
– Врач сказал, что к ночи поднимется.
– А день прошел хорошо? – спросила она, усаживаясь на край постели.
– Могло быть и лучше.
Внезапно она обрушилась на меня и стала целовать. Я изогнулся, чтобы иметь возможность дышать, нога в гипсе неловко свесилась с кровати, и я непритворно застонал от боли.
Раскрасневшись и тяжело дыша, Флора поднялась с кровати. В полутемной комнате трудно было разглядеть выражение ее лица, но мне показалось, что она смотрит на меня с подозрением.
– Двое моих знакомых, – начала она, – условились встретиться сегодня вечером. А днем один из них тоже сломал ногу, но это не остановило его, и он придет к десяти часам вечера, как они и условились.
– Видно, он моложе меня, – запинаясь, сказал я. – Или у него кости покрепче. Кроме того, в первый раз – особенно с вами… хочется быть в полной форме.
– Н-да, – сухо сказала Флора. – Ну, мне пора идти. Вечером соберется небольшая компания, и надо одеться. – Она наклонилась и холодно поцеловала меня в лоб. – Если хотите, я загляну к вам после ужина…
– Навряд ли это благоразумно, милая.
– Что ж, возможно. Спокойной ночи, – пожелала она, уходя.
Лежа на спине, я опять уставился в потолок. Да, этот молодой человек, что со сломанной ногой приплетется в их компанию, настоящий герой. Еще один день, решил я, и на костылях или бросив их, но я уеду отсюда. А все же Флора натолкнула меня на одну мысль. Вошла без ключа. Стало быть, дежурная горничная на этаже…
Вечером я ужинал один в ресторане отеля. Издалека видел Флору в ослепительном вечернем туалете в окружении мужчин; некоторых я знал, других видел впервые, каждый из них мог быть обладателем моих семидесяти тысяч. Если Флора и заметила меня, то не подала виду.
Неторопливо поужинав, я поднялся в лифте на свой этаж, преднамеренно не спросив у портье ключ от номера. Коридор был пуст. Подождав, пока появится дежурная горничная, я на костылях проковылял до дверей Слоунов и попросил ее открыть дверь запасным ключом, так как забыл свой. Она достала его из связки и открыла мне дверь. Я вошел и плотно прикрыл за собой дверь.
Постели были уже разостланы, ночники на столиках у кроватей светились мягким, приглушенным светом. Запах духов Флоры наполнял всю комнату.
Прерывисто дыша, я осторожно приблизился к большому шкафу и открыл дверцы. В одном отделении были женские платья, лыжные костюмы. В другом мужские костюмы и сорочки. Около шкафа, на полу, шесть пар ботинок. Коричневые ботинки, которые в поезде я видел на Слоуне, стояли в этом ряду последними. Неуклюже наклонившись, я взял правый коричневый ботинок и сел в кресло, чтобы примерить его. Нога в ботинок влезла лишь наполовину, он, должно быть, был на два номера меньше моего размера. Я так и окаменел с чужим ботинком в руках, тупо уставившись на него. Значит, я потратил целую неделю и кучу денег, идя по ложному следу. Я еще продолжал сидеть в том же положении, когда послышалось звяканье ключа в замке. Дверь отворилась, и вошел Билл Слоун, одетый по-дорожному, с чемоданчиком в руке.
Увидев меня, он остановился и в изумлении выронил чемодан, бесшумно упавший на толстый ковер.
– Какого черта? – довольно беззлобно спросил он, еще не успев обозлиться.
– О Билл, – глупо отозвался я. – А я думал, вы в Цюрихе.
– Я здесь, можете не сомневаться, – он повысил голос. – Где, черт побери, Флора? – Он включил полный свет, словно хотел обнаружить, не прячется ли она где-нибудь в углу.
– Она проводит вечер в компании, – выпалил я, все еще не зная, как мне поступить – подняться и уйти или пока сидеть на месте. Решить это было непросто – ведь левая нога в гипсовой повязке.
– В компании, – угрюмо повторил Билл. – А какого черта вы здесь?
– Забыл свой ключ, – объяснил я, сознавая, как невероятно глупо то положение, в коем я очутился, и как трудно из него выпутаться. – А горничная по ошибке открыла ваш номер.
– А почему у вас в руках мой ботинок?
Вопросы он задавал все более повышенным тоном. Я поглядел на ботинок в руке, как если бы увидел его впервые.
– Честно говоря, не знаю, – ответил я и выронил из рук ботинок.
– Ах, часы! – вдруг вскричал он. – Проклятые часы!
Я машинально взглянул на часы на руке. Было десять минут одиннадцатого.
– Понятно, откуда у вас эти окаянные часы, – угрожающе произнес он. – Подарок моей жены. Моей проклятой дуры.
– Что вы… что вы… это же просто маленькая шутка, – лепетал я, с ужасом сознавая, что мои объяснения лишены всякого правдоподобия.
– Каждый год она влюбляется в какого-нибудь идиота, лыжного инструктора, и дарит ему часы. Подарок открывателю сезона, – с горечью произнес он. – В этом году она выбрала просто лыжника. Вы открываете сезон.
– Нет, это всего лишь часы, Билл.
– Она ловкая сука, – грозя кулаком, воскликнул Билл. – Но я-то думал, что хоть на этот раз она с тем, кому можно доверять.
Неожиданно он начал всхлипывать. Это было ужасно.
– Успокойтесь, Билл. Прошу вас, – умолял я. – Клянусь, ничего не было.
– Клянетесь, – сквозь слезы проворчал он. – Все постоянно клянутся. – Внезапно он схватил меня за руку и рванул часы. – Отдайте их сейчас же, сукин сын!
– Пожалуйста, возьмите, – с достоинством сказал я, расстегнул браслет и вручил ему часы.
Воспаленными глазами Билл оглядел часы и, подойдя к окну, открыл его и выбросил их. Я воспользовался паузой, поднялся и встал на костылях. Билл круто повернулся и вплотную подошел ко мне. От него пахло виски.
– Следовало бы исколошматить вас, но калек я не бью. – Он слегка ткнул меня в гипсовую повязку, и я немного закачался на костылях. – Не знаю, какого черта вы торчали здесь у меня, и не желаю знать. Но чтоб завтра утром духу вашего не было в отеле и вообще в городе. Иначе я сам вышвырну вас. Когда швейцарская полиция займется вами, вы пожалеете, что увидели их горы и снега.
Слоун поднял с полу мой правый ботинок, который я до того снял с ноги, и тоже выбросил его в окно. Странная, причудливая месть.
Потом он тяжело, словно раненый медведь, опустился в кресло и громко зарыдал. А я на костылях поспешно покинул комнату.
На другой день рано утром я был в поезде, увозившем меня в Давос, тоже лыжный курорт в двух часах езды от Сан-Морица. Давос знаменит своими долгими спусками с гор, но я не собирался их опробовать. Мне уже опротивела зима, румяные самодовольные лица, поскрипывание снега под ногами, звяканье колокольчиков на санях, цветастые лыжные шапки. Я тосковал по ленивому теплому югу, где почти любые решения можно с легким сердцем откладывать на завтра. Перед тем как купить билет, я раздумывал, не отказаться ли мне от дальнейших поисков, чтобы отправиться в Италию, Тунис или на средиземноморское побережье Испании, а там разгуляться на последние денежки. Но первый поезд отходил на Давос, и я воспринял это как знамение Божие, обрекавшее меня остаться на зиму в холодной стране.
