Два или три английских и латинских стихотворения и написанная по-латыни торжественная речь (ибо мистер Эсмонд несравненно лучше писал на этом языке, чем говорил) стяжали ему кое-какую известность как среди университетских авторитетов, так и среди молодых людей, у которых он прослыл более ученым, чем был на самом деле; а несколько побед, одержанных над общим врагом, мистером Бриджем, снискали ему их расположение и привели к тому, что в нем стали видеть бойца, призванного защищать своих сверстников от начальства. Те из юношей, с которыми он несколько более сблизился, нашли, что он не так уж мрачен и высокомерен, как можно было судить по виду; мало-помалу "Дон Меланхолио", как его прозвали, сделался не последним лицом в колледже, заслужив у университетских начальников славу довольно опасной личности.
Дон Меланхолио был, как и вся его семья, рьяным якобитом и любил изъявлять свои верноподданнические чувства различными нелепыми выходками: в день рождения короля Иакова приглашал друзей поднять бокал за здоровье короля; в день его отречения надевая траур, постился в годовщину коронации Вильгельма Оранского и совершал сотни иных чудачеств, воспоминание о которых вызывает у него ныне улыбку.
Видя подобное безумство, Том Тэшер не раз принимался увещевать его, ибо Том всегда был на стороне властей предержащих, точно так же, как Эсмонд всегда враждовал с ними. Том был вигом, Эсмонд был тори; Том не пропускал ни одной лекции и при встрече с проктором всегда спешил отвесить самый почтительный поклон. Не мудрено, что он сокрушался по поводу необузданных выходок Гарри и досадовал, когда другие смеялись над ними. Если бы не покровительство, оказываемое Гарри виконтом, Том, без сомнения, вовсе отказался бы от этой дружбы. Но честный Том никогда не покидал товарища, покуда этот товарищ был другом высокой особы. Происходило это даже не от расчетливости, но от природного влечения к великим мира сего. Он льстил не из лицемерной хитрости, а по свойству характера, миролюбивого, обязательного и угодливого.
Гарри не терпел недостатка в средствах, ибо не только его дорогая госпожа все время посылала ему деньги, но и вдовствующая виконтесса также превратила свой подарок в ежегодную пенсию, а сверх того каждое Рождество приглашала Эсмонда к себе в Челси; однако, несмотря на все эти щедроты, Гарри постоянно обретался в бедности, тогда как Том Тэшер, получавший от отца лишь ничтожное содержание, каким-то чудом ухитрялся всегда сохранять достаток. Правда, Гарри весьма легко расставался с деньгами, тратил их и давал взаймы, чего Том не делал никогда. В этом он, видимо, походил на славного герцога Мальборо, который в молодости получил пятьдесят золотых в подарок от какой-то дуры, пленившейся его красивой наружностью, и много лет спустя показывал Кэдогану эти деньги, пролежавшие нетронутыми в ящике с тех самых пор, как он получил их в уплату за свою юношескую честь. Этим я не хочу сказать, что Тому когда-либо удавалось извлечь подобную выгоду из своей красоты, ибо природа не наделила его особыми прелестями, да к тому же он всегда был образцом добронравного поведения и никогда не упускал случая снабдить младшего товарища добрым советом, каковые, нужно отдать ему справедливость, он раздавал охотно, нисколько не скупясь. Все же и он умел повеселиться по-своему: любил шутку, если по счастливой случайности ему удавалось понять ее; охотно помогал распить бутылочку, если за нее платил другой и особенно если в компании ненароком оказывался какой-нибудь юный лорд. В подобных случаях мистер Тэшер являл непревзойденный во всем университете пример искусства пить; и поистине поучительно было видеть его наутро в часовне, когда чисто выбритый, со свежим лицом, он возглашал "аминь" во время ранней обедни. Бедный Гарри имел слабость волочиться за всеми девятью музами сразу и поэтому едва ли мог снискать милость хотя бы одной из них, тогда как Том, склонный к поэзии не более деревенского подпаска, ценою упорного труда и настойчивых ухаживаний за божественной Каллиопой, сперва добился награды, затем приобрел некоторый вес в университете и, наконец, за отменное прилежание и успехи удостоился звания действительного члена своего колледжа. Что же до мистера Эсмонда, то он именно в эту пору своей жизни приобрел немногие познания, которыми когда-либо впоследствии мог похвалиться: добрую половину своего времени он проводил, жадно пожирая все книги, попадавшиеся ему под руку. Так, без системы и разбора, произошло его знакомство с творениями большинства английских, итальянских и французских поэтов, и он даже несколько научился испанскому языку, в придачу к древним, которых — латыни, по крайней мере, был недурным знатоком.
Затем, примерно в средине своих университетских лет, он обратился к книгам, непосредственно связанным с той профессией, избрать которую его побуждало скорее житейское благоразумие, нежели природная склонность, и по уши завяз в богословских спорах. По мере того как подвигались его занятия (лишенные, по правде сказать, подобающего им усердия и благочестивого рвения), юноша то оказывался папистом и готов был во всеуслышание заявить о своих убеждениях; то месяц спустя вместе с Чиллингворсом становился протестантом; то еще через месяц вслед за Гоббсом и Бэйлем превращался в скептика. Между тем честный Том Тэшер ни разу не позволил себе отклониться от пути, предписанного университетскими авторитетами, безоговорочно принимал тридцать девять статей англиканского катехизиса и с чистой душой подписался бы, в случае надобности, под другими тридцатью девятью. Своенравие Гарри в этих вопросах, его мятежные мысли и разговоры до того смущали и удручали его старшего товарища, что отчуждение и холодность между ними все росли, и задушевная дружба, связывавшая их при вступлении в колледж, превратилась мало-помалу в простое знакомство. Интересы политические тоже играли немалую роль в университетской жизни, и здесь также молодые люди не сходились во взглядах. Том, хоть и принадлежал к Высокой церкви, был ревностным сторонником короля Вильгельма, тогда как Гарри принес с собой в колледж крепкую семейную традицию тори, к которой примешивалось у него опасное преклонение перед Оливером Кромвелем, и он попеременно защищал то его, то короля Иакова, когда молодые люди, собравшись в комнате одного из товарищей, вели нескончаемые споры о положении в стране, короновали и свергали королей вперемежку с тостами во славу былых и здравствующих героев и красавиц, ради которых откупоривались фляги университетского эля.
Итак, по причине ли обстоятельств своего рождения, или же по меланхолическому от природы складу, но Эсмонд университетские годы свои провел большею частью в одиночестве, не обладая достаточным честолюбием, чтобы домогаться особых отличий в учении, и не стремясь разделять утехи и ребяческие шалости своих сотоварищей, которые все почти были двумя-тремя годами моложе его. Он уверил себя, что товарищи по колледжу косятся на него из-за его происхождения, и поэтому держался от них в стороне. Быть может, в том недружелюбии, которое, как ему казалось, сквозило в их обхождении, был повинен он сам, ибо ныне, когда он оглядывается на пройденный путь, его поведение в те годы представляется ему замкнутым и высокомерным. Но во всяком случае он так же был податлив на ласку, как чувствителен к злу и обиде; и хоть большею частью пребывал в одиночестве, все же к немногим своим друзьям питал самую теплую привязанность.
Одним из этих друзей был некий чудаковатый джентльмен, который проживал при университете, не будучи членом его, и преподавал студентам науку, которой с трудом находилось место в программах университетских курсов. То был француз-офицер, который бежал из родной страны во времена гонений на протестантов и обосновался в Кембридже, где обучая студентов искусству владения рапирой и содержал фехтовальный зал. Хоть он и называл себя протестантом, однако ходили слухи, что monsieur Моро — переодетый иезуит; и в самом деле, он представил партии тори, которая пользовалась в университете большим влиянием, весьма убедительные рекомендации и легко мог оказаться одним из многочисленных агентов короля Иакова. Эсмонду общество этого джентльмена пришлось куда более по душе, нежели беседы университетского духовенства; он никогда не уставал слушать рассказы Моро о походах Тюренна и Конде, в которых тот принимал участие; а так как Эсмонд с детства отлично владел французским языком, не слишком распространенным в университетских стенах, то и он, в свою очередь, полюбился старому учителю фехтования, который охотно беседовал с ним и весьма усовершенствовал навыки мистера Эсмонда в благородном искусстве de l'escrime [22].
В конце следующего семестра Эсмонду предстояло сдать экзамен на степень бакалавра искусств, а затем, в положенное время, надеть священническое платье и белый воротник, согласно желанию его любящей госпожи. Том Тэшер был уже в ту пору пастором и действительным членом своего колледжа; и Гарри чувствовал в душе, что охотно уступил бы Тому свое право на Каслвудский приход и что кафедра проповедника отнюдь не является его призванием. Но так как послушание дорогой госпоже он почитал своей первейшей обязанностью и знал, что огорчит ее своим отказом, он решил даже намеком не выдавать ей своего нерасположения к клерикальной карьере; и, затаив недовольство, отправился в Каслвуд, чтобы в последний раз провести там каникулы перед принятием духовного сана.
