– Дело сложнее, чем ты представляешь, – возразил Белов. – Я к тебе пришел с предложением. Переезжай в Кытрын. Будешь работать у меня в газете. Я тебя не буду утруждать. Предоставлю полную свободу.
– Я уже сегодня получил свободу, – с горькой усмешкой отозвался Айвангу. – Ты мне уже говорил такое. И я тебе объяснил, почему я не могу поехать в Кытрын. Я не буду повторять тех слов.
Белов что-то еще говорил, но Айвангу не слушал его. Он думал о Раулене, о том, что бумажка оказалась сильнее любви. Если бы была бумажка!
16
Айвангу зажил как во сне. Он ходил на охоту, приносил добычу.
Он подолгу оставался в море и следил оттуда за солнцем, которое набирало силу и с каждым днем поднималось все выше и выше. Впервые в жизни Айвангу не радовался весне.
Порой ему казалось, что он спит с открытыми глазами и синие разводья и голубые мазки айсбергов тоже всего лишь сон.
Сэйвытэгин предостерегал сына:
– Будь осторожен. Весеннее море – коварное море. Может оторвать вместе со льдиной. Унесет. Остерегайся встречи с умкой. Правда, нынче он сыт, но может попасться самка с детенышами.
Айвангу молча выслушивал отца и снова уезжал на своих сытых и ухоженных собаках в море.
Сегодня был особенно радостный день. Айвангу улыбнулся и крикнул вожаку:
– Длинный день идет!
Полундра оглянулся и как бы понимающе моргнул скошенным глазом.
Когда нет сил быть с людьми, слушать их разговоры и ощущать на себе сочувственные взгляды, хорошо иметь вот такого преданного друга, как Полундра, который не задает глупых вопросов и не выказывает жалости к безногому.
Недавно Айвангу узнал новость, которая вонзилась в сердце острым гарпуном: Раулена в Кытрыне вышла замуж и ждет ребенка. Сначала он не поверил, но потом, набравшись смелости, приковылял в ярангу Кавье.
– Это правда, – сказала Вэльвунэ. – Моя дочь выходит замуж за Рахтуге. Он занимает большой пост в Кытрыне. У нас будет внук.
И все же Айвангу надеялся, что Раулена вернется. Он встречал каждую нарту, идущую с юга, но каждый раз Кавье возвращался один и, проезжая мимо Айвангу, делал вид, что не замечает парня.
В этот день Айвангу занял свое обычное место возле разводья. Иногда гладкая поверхность воды вспарывалась круглой, будто полированной, головой нерпы. Занятый своими мыслями, Айвангу поздно хватался за ружье – на разводье уже расходились широкие гладкие круги. Он не жалел, что опоздал выстрелить, – нынче нерпы много…
Хорошо сидеть на солнце. Лучи ласково касаются лица, обожженного морозом, а вокруг царит величайшее спокойствие, разлитое от мыса до мыса, от океана до неба. Но что это за жизнь, когда бежишь подальше от людей, чтобы остаться наедине с холодным морем? Зачем жить человеку, которого может обидеть любой? Вот так – прямой насмешкой и грубой силой, как Кавье, или настойчивым призывом к легкой, беззаботной жизни, которую не раз предлагали и Белов и школьные учителя – Лев Васильевич и добрейшая Пелагея Калиновна.
И снова приходила мысль, навязчивая, жестокая: зря тогда в тундре Сэйвытэгин не удержал винчестер и разом не избавил сына от страданий. Есть обычаи и правила, которые созданы опытом жизни всего народа… может быть, в этом и заключаются высшая мудрость и справедливость, одинаково нужные и для того, кто должен уйти в небытие, и для тех, кто остается жить.
Опять показалась нерпичья голова. Она плыла наискось по разводью, к торосу, за которым сидел Айвангу. Нерпа не спеша осматривалась вокруг огромными выпуклыми глазами. Айвангу прицелился и нажал на спусковой крючок. Вода в разводье забурлила, пошла широкими кругами, окрашенными кровью.
Вытащить нерпу на лед – дело двух-трех минут. Айвангу приноровился бросать акын без промаха из любого положения. Он оттащил нерпу от края разводья, уселся на лед и принялся набивать трубку. Над морем, залитым солнцем, снова повисла тишина. А почему бы и не быть тишине? Ведь ничего не случилось: из огромного множества живущих перестало биться только одно сердце.
Айвангу безучастно смотрел на красную полосу, тянущуюся по разводью, как вдруг послышалась какая-то возня возле упряжки.
Айвангу вскарабкался на высокий торос неподалеку от разводья и увидел сбившуюся в клубок упряжку. Он не сразу разглядел среди разъяренных собак желтоватую шкуру белого медведя.
Айвангу скатился с тороса, схватил винчестер и закричал на собак, но они увлеклись борьбой и не слышали его, а стрелять отсюда нельзя: можно попасть в собаку.
Айвангу пополз к нарте. Вблизи медведь оказался совсем небольшим, точнее, это был медвежонок. Он стоял весь в крови и яростно отбивался от наседавших на него собак. Айвангу схватил ближнего к нему пса, пытаясь оттащить его в сторону, но пес огрызнулся, вцепился клыками в рукавицу. Придется все-таки стрелять. Айвангу вскинул винчестер, и в ту же секунду кто-то огромный и сильный оторвал его от льдины и отбросил далеко в сторону. Острые когти прошли сквозь толстый меховой воротник кухлянки и вонзились в тело.
Айвангу упал на спину, перевернулся и увидел большую медведицу, которая кинулась раскидывать собак, вызволяя из-под них своего детеныша. Медведица, видимо, считала, что с охотником покончено, и поэтому она даже не оглядывалась. Айвангу потянулся к винчестеру, и в эту секунду медведица обернулась. Большие острые клыки отчетливо вырисовывались на фоне черных губ. Почему-то в голову пришла совершенно ненужная мысль: «У животных в отличие от человека губы черные». Медведица дышала прямо в лицо Айвангу, в ее маленьких глазах не было ни ярости, ни гнева. Айвангу почувствовал, как страх расслабляет его тело. Он не мог поднять руку и дотянуться до винчестера, который лежал совсем рядом. Глаза сами закрылись, и тело замерло в ожидании чего-то страшного и непоправимого.
Медведица взревела. Айвангу открыл глаза и увидел, как она покатилась по снегу, стараясь стряхнуть с себя вцепившегося в загривок Полундру. Страх неожиданно прошел. Айвангу прицелился и, поймав на мушку маленькое ухо, нажал спусковой крючок. Медведица оглянулась. Теперь в ее глазах появилось какое-то осмысленное и даже немного удивленное выражение. Она медленно повалилась на левый бок. Вторую пулю он снова послал в медведицу, а третьей добил медвежонка, наполовину загрызенного собаками.
Подождав недолго, Айвангу выпрямился, вздохнул и услышал собственное сердце. Оно бешено колотилось, словно просясь на свободу.
– Стучи! Стучи! – крикнул Айвангу и приложил ладонь к груди. – Громче стучи, чтобы все слышали: безногий Айвангу победил умку!
Рядом с нартой лежали поверженные собаки: у двух были распороты животы, и они не подавали признаков жизни, другие повизгивали, зализывая раны.
Терять время было нельзя. Даже в весенний солнечный день мороз достаточно силен и через час так прихватит тушу, что ее не возьмет обыкновенный охотничий нож.
Разделка длилась недолго. Айвангу положил окороки на снятые шкуры, скатал их и погрузил на нарту. Наверх он посадил раненых псов, а убитых собак закопал в мягкий снег за большим торосом.
Полундра тихо скулил.
– Что же делать? – Айвангу развел руками. – Такова жизнь. А тебе большое спасибо. Если бы не ты…
Охотник прижал морду собаки к своему лицу.
Тяжело нагруженная нарта едва шла по подтаявшему снегу. До Тэпкэна добрались только в час самых длинных теней.
– Айвангу добыл умку! – понеслась весть по селению.
Она обогнала Айвангу и дошла до яранги Сэйвытэгина.
Росхинаут вышла навстречу сыну с полным ковшом холодной, со льдом воды. Так встречают в любой чукотской семье охотника.
Айвангу бережно взял ковш в руку. Ковш был старый, эмаль на почерневшем дне давно выщербилась. В колеблющемся круге чистой воды Айвангу увидел свое отражение: на него смотрел зрелый мужчина с седыми волосами.
В середине лета вельбот Сэйвытэгина послали в районный центр за горючим. В колхозе кончался бензин. Выехали, как водилось, рано утром, к полудню обогнули мыс Дежнева и вышли в Тихий океан. В зеркале спокойной воды отражались высокие прибрежные скалы; эхо моторной песни отскакивало от них и уносилось на широкий простор.
К ночи прошли Нунямский мыс и вошли в Кытрынский залив. По левому борту показались огоньки селения. При ровном свете летней ночи отчетливо виднелись многочисленные деревянные дома. Они тянулись по берегу залива и убегали на холм.
На рейде стоял, сияя огнями, большой пароход.
Несмотря на поздний час, на берегу царило оживление. От парохода к берегу ходил кунгас, перевозя ящики с консервами, галетами, мешки с мукой, сахаром, солью, бочки с горючим, тюки мануфактуры, каменный уголь.
Вельбот подплыл к берегу и ткнулся носом в прибрежную гальку. Мынор спрыгнул и закрепил конец за большой камень.
