Роджера неприятно кольнуло это «суперкоманда», но он только сказал:
— Я ни словом не обмолвился с Генриеттой.
— Да… потом она тебе это еще припомнит. Затем — Фарик Фэнон и его дружки. Бомбардир тоже не отличается сдержанностью. Парень вообще порядочный идиот.
— Что ты имеешь в виду?
— Что имею в виду? Этот кретин считает, что делает тебе огромное одолжение, позволяя стоять рядом и рассматривать стекляшки у него в ушах.
Роджер встревожился:
— Полагаю, ты не…
— Да нет, — успокоил его мэр, — это я так, к слову. У нас в мэрии человеку не отказывают в защите на том лишь основании, что он — идиот. Я только хочу, чтобы ты понял — неизвестно, как долго удастся сохранить все в тайне. Есть ведь еще и девчонка… как ее… Элизабет. Элизабет Армхольстер. А у нее — друзья… подружки… Да и Армхольстер этот, жирный боров, — горячая голова, долго все в себе держать не сможет.
— Тем более важно переговорить с ним как можно быстрее.
Уэс, усмехаясь цинично и с укоризной, окинул Роджера взглядом:
— Будь добр, передай своим коллегам: что бы я ни предпринял, это произойдет очень скоро. Скажи им, что тебе, старинному приятелю мэра, удалось заручиться поддержкой Уэсли Доббса Джордана.
Затем он вдруг посерьезнел, лицо его сделалось каменным — Роджер никогда не видел Уэса таким.
— А еще передай: что бы я ни предпринял, я не буду держать в уме ни твоего клиента, ни Армхольстера. Я буду действовать исключительно в интересах Атланты.
Роджер все ждал, что Уэс скривит губы в своей пресловутой усмешке… но так и не дождался.
ГЛАВА 5. Морозильная камера самоубийц
Склад компании «Крокер Глобал Фудз», разместившийся в Сан-Франциско, находится совсем не в той живописной части залива, которая способна вдохновить поэта. Или даже путешествующего писателя, пусть даже тот и совершает вояж в отчаянных поисках новой темы. Склад находился в совсем другой части залива, на востоке, не со стороны Сан-Франциско, а со стороны Окленда, ближе к Эль-Серрито, округ Контра-Коста, прямо в низине у болот.
В те волшебные вечера, когда тихоокеанский туман заползает в город, а постояльцы отелей Ноб-Хилл бесстрашно отправляются на прогулку по невероятно крутым подъемам и спускам Пауэлл-стрит — наслаждаются вечерней прохладой, слушают задорные трели и металлический лязг трамваев, скорбные гудки сухогрузов в тумане, — словом, когда жизнь в этой части залива напоминает красивую оперетку 1910 года, всего в пяти милях к востоку, в округе Контра-Коста, нещадно пропекаемом солнцем по тринадцать-четырнадцать часов в сутки, над крышей склада скорее всего еще колеблется жаркое марево. Несмотря на позднее время — уже и звезды видны, — ртуть в градуснике застревает у отметки в девяносто градусов по Фаренгейту, опускаясь с трех часов дня всего на четырнадцать делений, и стоянка для работников склада — немощеная грунтовая площадка — до того прокаливается, что напоминает потрескавшуюся, запыленную и бесплодную поверхность Марса. Иначе говоря, «Крокер Глобал Фудз» представляет собой часть машинного отделения, водопроводный узел, технический отсек этого райского уголка — приморского побережья Сан-Франциско.
И вот именно в такой вечер, минут без пятнадцати девять, на складскую стоянку въехала «хонда», семейная легковушка, за рулем которой сидел молодой человек по имени Конрад Хенсли. Под фланелевой рубашкой и джинсами у него был полный комплект теплого белья, и потому кондиционер в машине ревел. Машина, поднимая столбы пыли, объехала рядов шесть или семь, пока водитель не нашел место у ячеистого забора с колючей проволокой. Глянув поверх забора в необъятное, усеянное звездами калифорнийское небо, молодой человек разглядел очертания канализационной подстанции, дымовой трубы завода «Болка Рэндеринг», сваленных в штабеля свай для строящейся скоростной автострады; прямо на него — казалось, рукой подать — надвигалось большое брюхо самолета, с ворчанием скользившего по воздушному пути к Оклендскому международному аэропорту. Таков был вид по эту сторону живописного побережья Сан-Франциско.
Парень открыл дверцу легковушки и вылез, отворачиваясь от мощных прожекторов на складской крыше. Упершись руками в поясницу, он сделал несколько наклонов, прямо как борец перед поединком. На первый взгляд парень и в самом деле мог сойти за атлета — высокий, молодой и, несмотря на стройность, крепкий. Рукава рубашки у него были закатаны, и под длинными рукавами футболки бугрились мышцы. Длинные пальцы на руках, еще полгода назад тонкие, теперь так раздались, что обручальное кольцо врезалось в кожу — непонятно, как же он теперь его снимет в случае надобности. У парня были темные глаза, длинные черные ресницы, светлая кожа и тонко очерченные губы; его принимали то за француза, то за испанца, итальянца, португальца, а то и грека, словом, за выходца со Средиземноморья — уж больно красив.
Поэтому он отпустил длинные усы — обычное дело среди молодых людей, стремящихся казаться старше, крепче и… грубее. Рубашка и выцветшие джинсы говорили о принадлежности их владельца к легиону молодых калифорнийских парней, занятых тяжелым физическим трудом, однако одежда была тщательно отутюжена. Судя по всему, в жизни Конрада Хенсли порядок играл не последнюю роль.
Однако в следующую секунду этот образчик четкости и безупречности со средиземноморским налетом смазывался — в нижнем белье и фланелевой рубашке парень обливался потом. На погрузочной платформе стояли двадцать, а то и тридцать фур с огромной надписью «КРОКЕР» по бокам; рев моторов болезненно отдавался у Конрада в голове, громкое шипение пневмотормозов раздражало до безумия. Ничего… надо взять себя в руки…
Он упал обратно в кресло «хонды». В плечи и поясницу болезненно стрельнуло. Нос заложило, и Конрад отхаркнул слизь в открытую дверцу машины. Нервная система протестовала против того, что ожидало ее в самом ближайшем будущем: восемь часов в морозильной камере самоубийц.
Взгляд Конрада затуманился — он смотрел дальше забора, завода и штабелей, дальше залива Сан-Франциско и Калифорнии вообще. Обычно такой взгляд появляется у человека, когда он задумывается о ничтожности собственной жизни-песчинки в необъятном и непостижимом замысле всего сущего. Если, конечно, этот замысел есть.
«Малиш у малиш!»
Понятно, что Сьюки об этом и думать забыла, но вот у Конрада фраза никак не шла из головы. «Малиш у малиш». Перед ужином они с Джил, захватив детей, отправились в круглосуточный магазинчик недалеко от дома. Джил несла Кристи, а он держал за руку Карла. Сьюки сама стояла за кассой; она увидела их и, расплывшись в широкой улыбке, воскликнула: «Малиш у малиш!» Конрад не сразу понял, что она имела в виду: «Малыши у малышей!»
Он даже покраснел — до того смутился. Ну да что возьмешь с камбоджийки, которая едва говорит на чужом языке. К тому же продавщица относится к нему с явной симпатией. Тогда почему его задели слова этой добродушной женщины? Да потому, что она оказалась близка к истине! «Малыши у малышей». Обоим родителям было по двадцать три; Джил так и вообще выглядела на шестнадцать, не больше. Разве это дело — двое детей в таком возрасте, да еще в наше время? Ко всему прочему Джил и сама иногда вела себя не лучше ребенка. Но тут же Конрад подумал, что ни к чему пытаться переделать Джил. И так не на кого опереться — в целом мире у него ни единой души. У других есть родители или там родственники, но у него… Его родители сами просят у сына взаймы! За те полгода, что Конрад работает на складе, и отец и мать — правда, по отдельности, потому как уже семь лет не разговаривают друг с другом, — пытались взять у него денег взаймы. «Взаймы». О жалких четырнадцати долларах в час они рассуждали как о целом состоянии.
Что ж, в какой-то мере это и было состоянием, по крайней мере для него, Конрада. Он сидел в старой дребезжащей «хонде» и в который уже раз занимался совершенно бессмысленным делом — прокручивал в уме свои ошибки. Если бы только Джил не забеременела, когда обоим было всего по восемнадцать! Если бы только он не предложил, да что там, не настоял на свадьбе! Если бы только они не завели второго ребенка! Он мог бы поступить в университет штата Сан-Франциско, а может, потянул бы и на берклийский филиал, а не прозябал бы два года в местном колледже. Имел бы уже настоящую работу… шагал бы вверх по карьерной лестнице… Сейчас же оставалась одна мечта: заиметь собственный домик в Дэнвилле и жить там всем семейством… Сидя в «хонде», Конрад отчетливо представил себе Дэнвилл — приятное, утопающее в зелени местечко с красивыми домиками и магазинчиками, оазис в двух шагах от тех трущоб, где они сейчас снимают квартиру… Сегодня день зарплаты, а это значит, что еще сто пятьдесят долларов прибавятся к уже накопленным четырем тысячам шестистам двадцати двум долларам восьмидесяти пяти центам. Конрад помнил сумму до цента. Еще год, и хватит на первый взнос… а остальное — в рассрочку. Собственный домик в Дэнвилле…
