С тех пор на кирпичный двор к Стенфорду повалил народ; кое-кто приезжал на мулах, и они увозили кирпич, изготовленный его руками, а ему оставляли деньги.
Стенфорд не раз задумывался над тем, что он многого недопонимает в кирпичном деле. Вот, например, он не видел, как кладут стены и для чего еще применяют этот камень. Он решил побывать на местах, где используется труд его рук. Тут уже говорилось, что новопоселенцы в Испанской Вилке — исландцы, валлийцы, датчане — стали такими зажиточными, что спешили скорее разрушить бревенчатые хижины, которые построили их святые прадеды, странствовавшие по пустыне, взамен своих первых землянок.
Как и следовало ожидать, потомок целого поколения отличных мастеров по кладке стенной изгороди в Стейнлиде, в распоряжении которых не бывало иного материала, кроме падающих с гор камней, быстро постиг искусство аккуратпо укладывать кирпич к кирпичу, форму которым он придавал сам.
Вскоре всем пришлись по вкусу дома, построенные Стенфордом. Некоторые даже говорили, что редко где увидишь такую красивую кладку, камень к камню; подобным мастерством владел разве только епископ Тьоудрекур. В Испанской Вилке ходила старинная немецкая поговорка: дело мастера боится. Поэтому многие часто удивлялись, как это случилось, что безвестный пришелец научился с таким мастерством возводить стены. Стоун П. Стенфорд отвечал: «По милости господней кирпич — драгоценнейший камень человечества, потому что он четырехугольный. Так учил меня епископ Тьоудрекур, когда мы пили вместе с ним воду в Дании».
— Ты мормон или ты поклоняешься кирпичу? — спрашивали его.
— В доме Брайяма Янга много дверей, — смеясь, отвечал Стоун П. Стенфорд.
Поскольку мастерство всегда высоко ценилось в Испанской Вилке, каменщику приходилось работать не покладая рук день и ночь, чтобы угодить другим святым. Хотя он частенько ощущал, в особенности вначале, жжение в ладонях, когда ему — желал он того или нет — приходилось зажимать в них серебро, все же он считал, что вопреки его ожиданиям высшее провидение оказалось к нему милостиво в последнее время.
Однажды на вечерней службе в церкви, когда его попросили выступить, он сказал:
— «Вот оно, это место», промолвил, как мне говорили, избранник господа, когда долина Соленого озера открылась перед измученными быками с окровавленными копытами и перед взорами людей, пересекших пустыню, но оставивших жен своих и детей в песках. Порой мне кажется, что я умер и попал в страну вечного блаженства. Об этой стране рассказывается в псалме, который я когда-то знал: там стоит дворец, покоящийся на колоннах, он покрыт золотом и сияет ярче солнца. Я не мечтал о таком дворце для себя. Я не из тех людей, кому богом предназначено полное блаженство. Я мечтал о нем для своих детей, которых покинул безмятежно спящими, и для своей жены, всегда и во всем покорной и послушной мужу. Когда я оглядываюсь назад через океан, на то место, откуда пришел, я различаю пустынный берег, точь-в-точь как сказано в том псалме. Там на берегу стоит моя семья и с печалью глядит через океан.
Поколения приходят и уходят, и у каждого своя судьба, но в Испанской Вилке до сих пор еще стоят дома, тщательно выложенные Стенфордом. Его кладка невольно привлекает внимание, так и хочется подойти и погладить стенку. И он, смастеривший для королей и царей шкатулку, оказался не худшим каменщиком, чем краснодеревщиком.
Однажды, когда Стоун П. Стенфорд, как всегда, возился на кирпичном дворе, мимо забора прошла женщина. Она была статная и хорошо одета, не первой молодости; лицо у нее было бледно, волосы черные. Хотя глаза ее были какие-то затуманенные, взгляд казался острым. Она остановилась, оперлась об изгородь и задумчиво поглядела на Благословенную гору. Солнце клонилось к закату. Стенфорд приветствовал женщину. Когда она ответила: «Добрый вечер», то в голосе ее, тихом и нежном, прозвучали тоска и жалость к самой себе, мало подходящие к данному случаю.
— Кто ты, добрая женщина? — спросил Стенфорд.
— Вот этого я не знаю, — ответила женщина. — Может быть, я здешний эльф? Во всяком случае, верно одно: ты никогда не замечаешь меня, а я ведь каждый день в это время хожу мимо твоего двора в лавку.
— Здесь проходит много народа, улица широкая и красивая.
— Ну да, где тебе заметить такую песчинку, как я, — сказала женщина.
— Признаться, мое внимание привлекают куда больше мулы — я не привык к ним, — сказал Стенфорд. — Удивительные создания!
— Жалко, что я не мул. — И она залилась таким смехом, будто у нее что-то развязалось внутри. — Роунки говорит, что тебя зовут Стоунпи. Это правда?
— Прости, я больше не знаю себя, во всяком случае не больше, чем ты. А еще меньше я знаю свое имя. Хе-хе-хе.
— Разве можно ожидать, чтобы ты знал себя, — сказала женщина, посерьезнев. — Тот, кто не знает других, не может знать и себя.
Каменщик оторвался на минуту от работы, подошел к женщине и, перегнувшись через изгородь, прошептал свое старое имя:
— Стейнар Стейнссон из Лида. Как будто. — И, вновь возвратись к своим кирпичам, философски добавил: — Говорят, так я назывался.
— Меня когда-то звали Торбьорг Йоунсдоухтир, — сказала женщина. — А теперь меня зовут Борги, а дочь мою — и вовсе никак.
— Ну и дела, — промолвил каменщик. — Гм… До чего хорошая погода стоит этим летом!
— Погода? Что это тебе пришло в голову?
— Я хотел сказать, что мы никогда в полной мере не воздаем богу должное за погоду и за многое другое.
— Ты считаешь, что здесь мало обращаются к богу? Я что-то не заметила, чтобы тут скупились на молитвы да восхваления. Даже глоток воды из минерального источника сопровождается молитвой. По мне, добрая чашка кофе хороша и без молитвы.
— Истину ты говоришь, благочестивый, как сказала женщина привидению или, быть может, самому дьяволу, — сострил каменщик. — А теперь я расскажу тебе, что со мной произошло с тех пор, как я попил воды в Дании: у меня пропала всякая охота к кофе. С тех пор прошло уже более года.
Женщина грустно вздохнула:
— Так всегда: только собираешься доставить кому-либо удовольствие, как оказывается, что в нем не нуждаются. Раз уж все стали святыми и попали в царство небесное, больше никому нельзя сделать добро. Да и зло тоже. У всех есть все, что нужно. А я-то думала, что совершу доброе дело, если время от времени буду потчевать тебя кофе — ну, хотя бы разок в неделю.
— Прости, но я не такой уж святой, чтобы отказаться от чашечки кофе, предложенной мне от доброго сердца, — сказал каменщик и рассмеялся. — Царство небесное — это не только пресная вода. Но вот раз в неделю — не слишком ли часто? Не лучше ли, ну скажем, раз в год? Может быть, и я при случае смогу чем-нибудь помочь тебе: например, ссудить кирпичом, если в стенках образуется трещина… гм… Пожалуй, поговорим о другом. Скажи, я правильно тебя понял, милая? Ты не в ладу с Евангелием?
— Я верю в то, что мне нравится, — сказала женщина, жалобные нотки переставали звучать в ее голосе, только когда она смеялась. Она продолжала смотреть через забор, устремив взор на гору и не замечая своего собеседника. — Однажды, когда я была маленькой, мне пытались объяснить Евангелие. Я так смеялась, что пришлось меня выносить на носилках. Я вышла замуж за иезуита.
— За кого? Прости мое невежество. Во что верит твой муж? — спросил каменщик.
— Он верил в скорое возвращение Спасителя. Верил, что когда Спаситель вернется, то первым делом разыщет человека — забыла его имя, — который живет в Индепенденсе, штат Миссури. Но так ли это?
— Во всяком случае, мысль замечательная, — сказал каменщик. — Ну, раз у тебя есть муж, я с удовольствием встречусь с ним, мы все вместе попьем кофейку и поболтаем о всяческих премудростях.
— Чего захотел — выпить кофе с ним! Как бы не так! Вот уже восемнадцать лет, как он подался в Индепенденс, штат Миссури, дожидаться, когда Иисус Христос спустится с неба.
— Индепенденс, Миссури… Какие странные названия! Должно быть, замечательные места. У нас в Исландии всегда учили, что если Иисус вернется, так непременно в долину Иосафат.
— Если Спаситель вообще вернется, то почему бы ему и не спуститься в Индепенденсе, штат Миссури? Хотя мне все равно, куда он пожалует. Я знаю только одно: мой муж сбежал.
— Вот как! — сказал каменщик. — Сбежал!.. Соболезную тебе, славная женщина.
— Здесь это не впервой. Они толпами бегут отсюда. Не к лицу святым мужчинам, тем, кто еще живет здесь, в долине, отказать в помощи одинокой женщине, оставить меня и мою дочь в руках лютеран. Послушай-ка, тут никто не припрятал среди камней бутылку водки? Если да, покажи, где она лежит, я расколочу ее вдребезги.
Глава двадцать первая. Хороший кофе
С этого дня раз в неделю женщина регулярно приходила к каменщику с кофе в бутылке. Она натягивала на бутылку чулок и прятала ее под пальто. Всякий раз каменщик в торжественных выражениях благодарил ее за доброту и протягивал кружку, из которой обычно пил воду. Он никогда не выпивал больше половины бутылки, остальное возвращал женщине, чтобы она унесла домой.
