– Ну, на это фисташковых не купишь, — возразил торговец.
Когда Фоускова отошла в сторону, бабушка догнала ее и сказала, что есть тут еще один торговец, у которого цены посходнее. И, вправду, торговец этот отдавал товар прямо за бесценок. Фоускова на свои деньги купила не только фисташковые четки, но еще и образки и много разных безделушек.
Отведя бабушку от прилавка, Барунка шепнула ей:
– А ведь вы, бабушка, доплатили торговцу; я видела, видела, как вы подморгнули ему, когда Фоускова выбирала ...
– Ну, если видела, так молчи, никому не сказывай: что делает правая рука, того пусть не ведает левая, — отвечала бабушка.
Кристла купила серебряное колечко с изображением двух пылающих сердец; Мила купил перстень, на котором были изображены две соединенные руки. Все свои покупки богомольцы отнесли святить; освященные четки, кольца, образки, молитвенники хранились, как реликвии.
Справив все свои дела, они поблагодарили хозяев за гостеприимство, еще раз помолились у целебного ключа и, вверив себя попечению матери божьей, двинулись в обратный путь. В Ртинском лесу, недалеко от девяти крестов, остановились отдохнуть у ручья. Томимые жаждой, все устремились к воде; увидав, что Кристла поит Милу из пригоршни, стали ее просить, чтобы она и их напоила: та охотно согласилась. Старики, усевшись на траве, показывали друг другу покупки и толковали о богомольцах из других мест, повстречавшихся им в Святоновице. Девушки разбрелись по лесу рвать цветы для венков, а парни начали поправлять стоявшие на высокой могиле деревянные кресты.
– Анчинка, расскажите нам, почему поставили тут девять крестов? — попросила Барунка Анчу, подбирая ей цветы для венка.
– Ну, хорошо, слушайте. Неподалеку отсюда есть развалины старого замка, назывался он раньше Визембург. Жил когда-то в том замке один оруженосец по имени Гержман. В соседней деревне жила его любимая девушка. К ней сватался другой, но тот ей не нравился, и она дала слово Гержману. В день свадьбы пришла к Гержману утром мать, принесла румяных яблок и спросила, почему он не весел. Ответил ей Гержман, что и сам не знает причины своей грусти. Мать стала просить его никуда не ездить в этот день и рассказала, какой ей приснился недобрый сон. Но Гержман не послушался, простился с матерью, вышел во двор и вскочил на своего гнедого коня. Уперся гнедой, не хотел идти со двора ... «Сын мой, это худая примета, быть беде! Послушай меня, останься дома!...» — молила мать. Отвернулся Гержман, пришпорил коня и въехал на мост. Встал гнедой конь на дыбы и закрутился на месте. Мать в третий раз стала просить сына остаться, но Гержман не обратил на ее мольбы внимания и поехал к невесте. Вот отправились они венчаться и доехали как раз до этого ручья: откуда ни возьмись выскочили из леса отвергнутый жених со своими товарищами. Началась между ними драка, и Гержман был убит. Как увидела это невеста, в отчаянии вонзила себе нож в сердце, а поезжане убили соперника Гержмана. Погибло, говорят, в этой драке девять человек. Всех их зарыли в одну могилу и в память того поставили девять крестов. С той поры каждый год кто-нибудь эти кресты поправляет, а когда летом мы идем мимо, вешаем на них венки и читаем «Отче наш» за упокой их души.
Так рассказывала Анча. Но старая Фоускова, которая поблизости собирала грибы, покачала головой:
– Не так, Анча; Гержман был оруженосцем из Литоборжского, а не из Визембургского замка, а невеста была святоновицкая. А убили его в то время, когда он ехал к невесте с дружкой и сватом. Ждала-ждала невеста, никак не могла дождаться. Сели за стол. Вдруг слышат, гудит похоронный колокол; невеста спрашивает, по ком звонят. А мать все ее успокаивала. Наконец, привела она невесту в горницу, где лежал убитый жених. Тут-то невеста и вонзила себе нож в сердце. Так по крайней мере я слыхала, — добавила Фоускова.
– Кто теперь нас разберет, ведь это было давно . . . Так или иначе — нехорошо получилось. Лучше бы они поженились и были счастливы!
– Тогда бы о них никто и не узнал, и не вспомнил, и не украшали бы их могилу венками .. . — заметил Томеш, выпрямляя покосившийся сосновый крест.
– Да что проку? Избави меня бог быть на месте несчастной невесты, — вздохнула Анча.
– Я бы тоже не хотела, — согласилась Кристла, выходя из-за деревьев с готовыми венками.
– Да и у меня мало охоты быть зарезанным в день свадьбы! — вмешался Мила. — Но все-таки Гержман счастливее своего соперника. Тяжело бывает тому, кто видит, как другой ведет любимую к себе в дом... Вот за него и надо больше молиться; он умер со злобой и ненавистью в сердце, а Гержман со счастливой, легкой душой.
Девушки повесили венки на кресты, а оставшиеся цветы разбросали по могильному холму, поросшему травой. Помолившись, они вернулись к остальным путникам. Вожак взял посох, мальчик поднял крест, и шествие двинулось к дому. Недалеко от Жернова на перекрестке богомольцев уже ожидали родные. Услыхав пение и увидав развевающуюся вдалеке красную ленту, дети не выдержали и бросились навстречу матерям. Не успела процессия войти в деревню, а мальчики играли уже на новых дудках, свистели в свистульки, носились с деревянными лошадками, девочки бережно нянчили куколок, несли корзиночки, образки и пряничные сердечки. Помолившись у часовни, помощник Мартиница поставил крест на место, повесил венок с красной лентой на алтарь, и богомольцы, поблагодарив своего вожака, разошлись по домам.
Прощаясь, Анча с улыбкой заметила Кристле, что на руке у нее не то колечко, которое она себе покупала.
Кристла смутилась немножко, но за нее ответил Мила:
– Она отдала мне сердце, а я ей обе свои руки.
– Выгодный обмен, дай вам бог счастья! — кивнула Анча.
Возле мельницы, у статуи под липами, сидела семья Прошковых и мельник; поджидая путников, они время от времени посматривали на Жерновский холм. Когда последний луч заходящего солнца позолотил вершины могучих дубов и стройных ясеней, на тенистом пригорке, пониже зарослей кустарника, забелели среди зелени платки и замелькали соломенные шляпы. «Идут!» — закричали дети, внимательнее всех наблюдавшие за косогором, и опрометью бросились все втроем к мосту через реку. Супруги Прошковы и пан отец, по обыкновению вертевший табакерку и щуривший один глаз, пошли за детьми, навстречу бабушке и пани маме. Дети уже целовали бабушку и прыгали, словно целый год ее не видали. Барунка уверяла родителей, что нисколечко не устала. Бабушка допрашивала ребят, вспоминали ли они о ней. Пани мама выпытывала у мужа, нет ли чего нового.
– Беда приключилась, милая пани мама: плешивого остригли, — пресерьезно отвечал мельник.
– От вас никогда толку не добьешься, — засмеялась пани мама, стукнув его по руке.
– Когда вы дома — дразнит, а чуть вас нет, бродит, как потерянный, места себе не находит, — заметила Терезка.
– Это всегда так, кума; мужья начинают ценить жен, только когда их дома нет.
Тут начались бесконечные рассказы. Святоновицкое богомолье не было в диковинку жителям уединенной долины: в Святоновице ходили из года в год, но каждое путешествие давало пищу для разговора на целые две недели. Если же кто из соседей выбирался в Вамбержице, об этом толковали месяца три до похода и месяца три после возвращения. Что касается богомолья к Марии Цельской, то о нем люди рассказывали целый год.
11
Уехали из замка княгиня с Гортензией, уехал и пан Прошек; улетели из-под крыши щебетуньи-ласточки. На Старой Белильне несколько дней было грустно, как после похорон: мать то и дело плакала; глядя на нее, и дети начинали всхлипывать.
– Не плачь, Терезка, — утешала бабушка дочь. — Слезы не помогут, ведь ты знала, что тебя ждет, когда выходила замуж; вот и терпи теперь. А вы, ребятишки, перестаньте хныкать, помолитесь лучше, чтобы отец был здоров; даст бог, весной вернется . . .
– Когда прилетят ласточки, правда? — спросила Аделька.
– Вот-вот ... — кивнула бабушка, и девочка утерла слезы.
В окрестностях Белильни тоже становилось тихо и скучно. Лес просвечивал, и, когда Викторка спускалась с горы, ее было видно издалека. Пожелтел косогор, ветер и волны бог весть куда уносили груды опавших листьев; все дары сада убрали в кладовую. В палисаднике доцветали астры, иммортели и анемоны. На лугу за плотиной алели безвременники; по ночам на нем резвились светлячки. Когда бабушка шла с детьми на прогулку, мальчики брали с собой бумажных змеев и пускали их с пригорков. Аделька гонялась за змеями, старалась подцепить прутиком носящиеся в воздухе тонкие волокна паутины — верный признак бабьего лета. Барунка по склонам собирала для бабушки красную калину и терновые ягоды, рвала шиповник для всяких домашних надобностей, делала Адельке из рябины коралловые браслеты и ожерелья.
