Этот еврей, приехавший в Париж из Бордо, уже в 1835 году отошел от коммерции, но, как и большинство евреев, не изменил своего внешнего нищенского облика, ибо такова уж традиция этой нации. В средние века гонения побуждали евреев, не желавших вызывать излишних подозрений, ходить в лохмотьях, вечно хныкать, жаловаться и прикидываться нищими. Таким образом, то, что было необходимостью в прошлом, превратилось, как это всегда бывает, в национальный инстинкт, в свойства целого народа. Элиас Магус заработал огромное состояние на скупке и перепродаже брильянтов, картин и кружев, древностей, эмалей, изящных статуэток и старинных драгоценностей — ибо эта отрасль торговли процветала. В таком городе, как Париж, куда стекаются редкостные произведения искусства со всего света, число антикваров за последние двадцать лет возросло больше чем в десять раз. А если говорить о картинах, то их можно приобрести только в трех городах: в Риме, в Лондоне и в Париже.
Элиас Магус проживал на шоссе Миним, короткой, но широкой улице, которая выходит на Королевскую площадь, в старинном особняке, приобретенном им в 1831 году, как говорится, задаром. Это было великолепное здание с роскошными покоями времен Людовика XV. Дом, построенный славным председателем высшего податного суда Моленкуром, не был разорен во время Революции благодаря своему местоположению. Если старый еврей решился вопреки законам Израиля сделаться домовладельцем, поверьте, что на это были свои основания. У старика, как и у всех смертных, к концу жизни развилась мания, граничащая с безумием. Хотя он был так же скуп, как его покойный друг Гобсек, он все же не мог устоять перед прелестью произведений искусства, куплей-продажей которых он занимался; но его требовательный, ставший с годами изысканным, вкус могли удовлетворить лишь такие произведения, которым место в коллекциях королей, если эти короли богаты и любят искусство. Старый антиквар, ушедший на покой, питал пристрастие к первоклассным полотнам безупречной сохранности и не реставрированным, в этом он походил на второго прусского короля[49], который одобрял гренадера лишь в том случае, если в нем было не меньше шести футов росту, и за такой экземпляр он платил бешеные деньги, только бы заполучить его в свою живую коллекцию гренадеров. И надо сказать, что Элиас Магус не пропускал ни одной распродажи, бывал на всех аукционах, ездил по всей Европе. Подлинное произведение искусства приводило в трепет этого холодного, как ледышка, человека, всей душой преданного наживе, совсем так же, как чистая девушка приводит в волнение пресыщенного женской любовью развратника, и он снова пускается в погоню за совершенной красотой. Этот Дон-Жуан картинных галерей, поклонник прекрасного, созерцая шедевры, испытывал блаженство более сильное, чем наслаждение, которое испытывает скупец, созерцающий золото. Он жил среди своих картин, словно султан в серале.
Первоклассные произведения искусства, как и подобало их сану, занимали весь второй этаж особняка, который Элиас Магус отделал заново, и если бы вы только знали с какой роскошью! На окнах висели портьеры из чудесной венецианской золотой парчи. Пол устилали великолепные ковры мануфактуры Савонри. Картины — около ста полотен — были вставлены в роскошные рамы, искусно позолоченные мастером Серве, по мнению старого еврея, единственно добросовестным среди парижских позолотчиков, которого он сам научил золотить английским золотом, значительно превосходящим по качеству материал французских золотобитов. Серве был художником столь же страстно влюбленным в искусство позолоты, как Тувенен был влюблен в свое переплетное мастерство. Все окна в этом помещении были снабжены ставнями, обитыми листовым железом. Сам Элиас Магус устроился на третьем этаже в двухкомнатной мансарде, убого обставленной всяким хламом и насквозь еврейской, ибо и на старости лет он жил все так же, как и в молодости.
В первом этаже, отведенном под картины, перепродажей которых Магус все еще занимался, и загроможденном ящиками, прибывавшими из-за границы, помещалась огромная мастерская, где постоянно работал, причем почти исключительно на Магуса, Морэ, самый искусный из наших реставраторов, к услугам которого не мешало бы прибегнуть музеям. Там же находились и комнаты дочери бывшего антиквара, озарившей своим появлением на свет его старость, прекрасной, как и все еврейки, если они сохранили в чистоте свой благородный восточный тип. Ноэми жила под присмотром двух верных служанок-евреек и под охраной польского еврея Абрамки, сторожившего вход в этот безмолвный, мрачный и безлюдный дом. Этот самый Абрамка по совершенно невероятной случайности оказался в свое время замешанным в польских событиях, и Элиас Магус спас его из корыстных побуждений. Теперь Абрамка жил в сторожке с тремя свирепыми псами — ньюфаундлендом, пиренейской овчаркой и английским бульдогом.
Приняв такие меры предосторожности, старый еврей мог быть спокоен: без всякого страха надолго отлучаться из дому, спать крепким сном и не опасаться покушений ни на дочь, главное свое сокровище, ни на картины, ни на золото. Абрамка прошел школу старого еврея: занимался ростовщичеством в своем квартале. Каждый год он получал на двести франков больше жалованья, но знал, что в своем завещании Магус не отказывает ему ни гроша. Абрамка никому не открывал дверь, не посмотрев предварительно сквозь забранное крепкой решеткой оконце. Этот привратник, равный по силе Геркулесу, боготворил старика Магуса, как Санчо Панса боготворил Дон Кихота. По приказу предусмотрительного еврея собак, запиравшихся на день, не кормили; ночью Абрамка выпускал псов, одного в сад, где он не отходил от столба, наверху которого был привязан кусок мяса, другого во двор, где стоял такой же столб, а третьего в прихожую первого этажа. Вы легко поймете, что псов, которым уже по их собачьему инстинкту положено стеречь дом, самих стерег голод; они не покинули бы своего поста даже ради самой красивой суки, не отошли бы от мачты с призами, чтобы свести приятное знакомство. Если появлялся чужой человек, все три собаки воображали, что он покушается на их кусок, который Абрамка спускал со столба только утром. В такой дьявольской выдумке было одно огромное преимущество: собаки никогда не лаяли; изобретательный еврей превратил их в хищников, столь же злых и коварных, как могикане. Вот что случилось однажды: полная тишина в доме придала смелости неким злоумышленникам, и они решили, что без труда обчистят кассу старого еврея. Один из шайки, которого отрядили на разведку, перелез через ограду и собирался спрыгнуть в сад; бульдог не залаял, хотя сразу почуял вора, но, как только тот спустил ногу, собака отгрызла ему ступню и тут же ее сожрала. Вор нашел в себе силы перелезть обратно, на огрызке ступни доковылял до своих приятелей и свалился без сознания, а они на руках унесли его домой. «Судебные ведомости» не преминули сообщить в отделе парижских происшествий об этом любопытном ночном эпизоде, но никто ему не поверил.
Магус, которому тогда было семьдесят пять лет, мог свободно дотянуть до ста. При всем своем богатстве он жил не лучше Ремонанка. Все его расходы, включая и подарки дочери, укладывались в три тысячи франков. Он вел поразительно правильный образ жизни. Вставал со светом, съедал кусок хлеба, натертый чесноком, и этого завтрака ему хватало до самого обеда. Обедал он всегда дома и удовлетворялся монашески скудной пищей. С утра до полудня старый маньяк проводил в залах, блистающих шедеврами. Сам стирал пыль с мебели и с картин и не уставал любоваться своими сокровищами; затем шел к дочери и там упивался отцовским счастьем, оттуда — в город, на аукционы, на выставки. Когда он находил произведение искусства, соответствующее его требованиям, он весь оживал. Надо было подготовить выгодную покупку, умело обстряпать дело — словом, выиграть сражение при Маренго. Он изощрялся в хитростях, чтоб по дешевой цене приобрести в свой гарем новую султаншу. У Магуса имелась карта Европы, где были отмечены все первоклассные картины, а в каждом, городе среди единоверцев у него были свои люди, которые за известную мзду зорко следили, чтобы картина не уплыла из его рук. Сколько хлопот, но зато и какая награда!
Магус приобрел два полотна Рафаэля, которые упорно разыскивались рафаэлеманами, так как следы этих картин были потеряны. Магус приобрел подлинный портрет возлюбленной Джорджоне, той самой, из-за которой погиб художник. Все остальные портреты, считающиеся оригиналами, — только копии этого шедевра, оцененного самим антикваром в пятьсот тысяч франков. Старому еврею принадлежит первоклассное полотно Тициана «Положение во гроб», написанное для Карла V и посланное великим художником великому императору вместе с собственноручным письмом; это письмо Тициана даже приклеено внизу картины. Ему же принадлежит оригинал, вернее, образец, по которому были написаны тем же художником все портреты Филиппа II. Остальные девяносто семь картин не уступают этим в талантливости и красоте. Магус презирал Лувр, где замечательные полотна гибнут от солнца, лучи которого проникают сквозь окна, как сквозь линзу. Картинные галереи должны освещаться сверху. У себя в музее Магус собственноручно открывал и закрывал ставни, уделяя своей коллекции не меньше забот и внимания, чем своему другому кумиру — дочери. Да, старый маньяк, влюбленный в свои картины, хорошо знал законы живописи! Он считал, что произведения искусства живут своей особенной жизнью, непрестанно меняются, красота их зависит от освещения, оживляющего краски. Он говорил о картинах так, как когда-то говорили о тюльпанах голландцы; специально приходил полюбоваться дорогим его сердцу шедевром в те часы, когда он сиял во всей своей красе, когда небо было безоблачно и ясно.
