– А вы идите и ложитесь в палатке, передохните.
– Они сломают, соберут не так, а перед фирмой я в ответе. Это не самовар, это тонкая и сложная машина.
– А испортили уже что-нибудь?
– Разве я сейчас знаю?
– Вот видите, даже наверное ничего не испортили, а торопиться надо, и без того работа задерживается.
– У кого задерживается? Надо было вовремя части подвезти, а не теперь гнать сломя голову. Я тут две недели без дела сидел…
– Значит, отдохнули. Теперь эти две недели придётся нагнать более интенсивной работой.
Баркер выразительно посмотрел на Полозову:
– Вам нравится, вы и работайте хоть по сорок восемь часов в сутки, а мне на ваши штучки наплевать. У меня есть твёрдые установленные сроки. Фирма считает, что на сборку экскаватора полагается пятнадцать дней, и только с этими сроками я обязан считаться.
Кларк, которому весь этот конфликт и неблаговидная роль Баркера были в высшей степени неприятны, пытался обратить дело в шутку. Он взял Баркера за локоть и отвёл в сторону:
– Не ведите себя, как базарная торговка, чёрт побери! Краснеть приходится!
– Утешьтесь, долго краснеть вам не придётся. Всё равно я больше недели тут не останусь. Мне ещё жизнь мила. Соберу этот экскаватор, и пожалуйте расчёт.
– Не забывайте, дорогой, о кризисе. Фирма вас не погладит по головке, и вряд ли вам дадут другую работу.
– По-вашему, раз у меня нет под рукой другой работы, я должен дать себя прирезать, как баран? Покорно благодарю! Предпочитаю умереть в Нью-Йорке.
– Надеюсь, вы не имеете в виду тех шутливых записок, которые вам подбрасывают?
– Предоставляю вам дожидаться приведения в исполнение этих приятных шуточек, а я не юморист. Не знаю, почему вам так важно разыгрывать меня. Почему вы скрыли от меня, что такие записки получили и вы и Мурри?
– Кто вам сказал?
– Мурри.
– Вероятно, хотел над вами подшутить?
– Шуточки – это уж ваша специальность.
– Когда же вы думаете ехать?
– Через неделю, самое позднее. Советую и вам подумать. Какой смысл рисковать головой?
– Спасибо за совет. Если хотите послушать моего, – я искренне советую вам остаться здесь. Руководство строительства гарантирует нам полную безопасность.
– Такие гарантии в дикой пустыне на границе с Афганистаном не особенно верны. Я лично на них полагаться не могу. Расспросите здешних жителей, сколько работников погибло в прошлом году от басмачей, тогда убедитесь, что шутки не всегда бывают забавны.
– Одним словом, едете безоговорочно? Что ж, кланяйтесь от меня Нью-Йорку.
Кларк повернулся к котловану.
– Алло, Кларк! Я забыл передать вам… Сегодня у Немировских собираются вечером инженеры провожать Четверикова. Прощальный товарищеский ужин или что-то в этом роде. Как-никак, а уезжает руководитель строительства, коллега по профессии. Немировские очень приглашали. Просили передать вам и Мурри.
– Знаете сами, что я на попойки ходить не большой любитель.
– Никакая не попойка, – я вам сказал, прощальный ужин. Если не придёте, будет выглядеть, что сторонитесь здешнего инженерства. Я уезжаю, мне в конце концов наплевать, а вам, раз решили остаться работать, нет смысла портить отношений. Живёте рядом, через веранду; не придёте, будет выглядеть как демонстрация.
– Хорошо, подумаю.
– Неужели из-за каких-то анонимных записок американский инженер может струсить и сбежать со строительства? – раздался рядом иронический голос Полозовой.
Кларка передёрнуло.
– Я бы попросил вас осмотрительнее выбирать выражения, – сказал он резко. – А на будущее время разрешите вам заметить, что, разговаривая с моим коллегой, я не нуждаюсь в переводчике.
Полозова закусила губы.
– Господин Баркер изъяснялся настолько громко, что я волей-неволей слышала ваш разговор. К тому же я не знала, что это секрет.
– Очень жаль.
– Не премину принять к сведению ваше замечание, хотя оно могло бы быть выражено в более любезной форме.
– Я вообще плохо воспитан.
– Я этого не говорила.
– Вы хотели это сказать. Я достаточно понятлив, хотя вы и стараетесь изобразить меня простофилей, – раздражался всё больше Кларк. – Конечно, я не знаю многих вещей, принятых в вашей стране. Я не знал, например, до сих пор, что в обязанности переводчика входит читать иностранцам наставления. К сожалению, в моём возрасте переучиваться уже поздно…
– Переучиваться никогда не поздно.
– Разрешите уж мне самому выбирать себе учителей. Слишком навязчивая наука редко достигает цели.
Полозова покраснела, на глаза её навернулись слёзы.
– Может, заодно вы подыщете себе и переводчика. Я вовсе не намерена навязывать вам свои услуги, – она круто повернулась и пошла прочь.
Кларк в первую минуту пожалел о слишком резкой выходке, но идти на попятную было уже поздно. Да и разве не стоило отчитать эту самонадеянную и дерзкую девчонку?
Он, не оглядываясь, зашагал к котловану.
Полозова шла в городок, исполненная чувства глубокой, незаслуженной обиды. «Работать с этим самодовольным грубияном? Ни за что!» Большие слёзы, подвешенные на ресницах, мешали видеть. Она то и дело смахивала их рукой, громко, по-детски, шмурыгая носом. Надо пойти сейчас же к Синицыну, попросить освободить её от этой идиотской работы. В конце концов она приехала сюда как техник, на практику, проектировать и строить, а не исполнять обязанностей девушки из Интуриста…
В парткоме она Синицына не застала. Зашла к нему на квартиру, но и дома Синицына не оказалось. Валентина Владимировна, открывшая дверь, предложила подождать: скоро должен прийти.
Полозова присела на табуретку. Синицыну она знала мало. Разговоры, которые ходили по строительству о жене секретаря парткома, не настраивали Полозову особенно доброжелательно. Она сидела настороженная, решив поддержать разговор лишь постольку, поскольку это будет необходимо.
– Я вам не мешаю?
– Нет. Я тут читала книжку. Как раз из американской жизни. Джек Лондон. Знаете, мне кажется, все эти Клондайки, по сути дела, как две капли воды похожи на наш пустырь. Нужно много писательской фантазии, чтобы заставить читателя поверить, что всё это замечательно и страшно интересно.
– Вы так думаете?
– А вы нет?
– Нет. Во-первых, я вполне уверена, что наш пустырь – как вы его называете – или, вернее, строительство на этом пустыре нисколько не похоже ни на какие капиталистические Клондайки. А потом для меня то, что здесь делается, действительно замечательно и страшно интересно.
– Вы всегда говорите такими готовыми фразами?
– Что-о?
– Я говорю: вы же очень молоды, неужели вы, когда читаете книжку, ни на минуту не представляете себя в роли той или иной героини, не переживаете вместе с ней по-настоящему, а сразу раскладываете всё прочитанное по полочкам: это – буржуазный индивидуалист, а это – меньшевиствующая идеалистка?
– Не знаю, раскладываю ли я что-нибудь по полочкам, или нет, но знаю зато твёрдо: читая любую буржуазную книжку, я не забываю ни на минуту, что я-то сама – человек советский, и это обязывает меня критически относиться к прочитанному.
– А ведь это, наверное, очень скучно?
– Что скучно? Чувствовать себя всегда советским человеком?
– То, что вы говорите, всё это – азбука. Её хорошо повторять, пока совсем не усвоил, но, раз усвоив, помнить о ней всякую минуту нет никакой необходимости, уверяю вас.
– Да, этой азбуки я стараюсь никогда не забывать.
– Одно дело – не забывать, а другое – репетировать на каждом шагу. Вы на меня, пожалуйста, не обижайтесь. Я старше вас по крайней мере лет на десять. От доброго сердца говорю.
– Зачем же такой материнский тон? Он вам не идёт, да и годы ещё ваши не те. Можете быть спокойны: я, как правило, ни на кого не обижаюсь.
– Какие у вас замечательные и категорические правила на все случаи жизни! Это очень похвально. Я в вашем возрасте уже не могла этим похвастаться: оставила их все в седьмом классе.
– Вы хотите этим сказать, что и беспринципность можно возвести в принцип?
– Хотя бы… Вижу, что, вопреки правилу, вы на меня всё-таки сердитесь.
– Уверяю вас, вы ошибаетесь.
– Давайте бросим… Расскажите лучше что-нибудь о ваших американцах.
– Не знаю, что именно вас интересует. Работают. Привыкают к нашим условиям…
– Нет! Какие они? Интересные?
– Внешне?
– Да нет! Видела я их сама раз десять. Что они собой представляют?
– Насчёт Мурри я всерьёз затруднилась бы ответить. Встречаюсь с ним мало и не успела выработать о нем чёткого мнения. Что касается Кларка, то это – неглупый человек, для иностранного инженера довольно образованный, но при всём этом очень ограниченный.
– Как это так: неглупый, образованный, но ограниченный? Как будто одно противоречит другому.
– И тем не менее это так. Неглупый, образованный человек, ограниченный кругозором своего класса, мировоззрения, системы взглядов, – вы не любите точных формулировок, поэтому назовите это как хотите.
