— Я полагаю, вы никогда не слышали о моем замечательном сыне, мисс Хейл. Вы думаете, я старая женщина, чьи суждения ограничены Милтоном, вы полагаете, что я — самая белая ворона, какую вы только видели.
— Нет, — сказала Маргарет с каким-то воодушевлением. — Это правда, я не слышала имени мистера Торнтона до приезда в Милтон. Но с тех пор как я здесь, я слышала достаточно, чтобы уважать и восхищаться им и знать, сколь справедливо все то, что вы сказали о нем.
— Кто вам говорил о нем? — спросила миссис Торнтон, немного успокоившись, но все же ревнуя.
Маргарет замешкалась, прежде чем ответить. Ей не понравился властный тон, которым был задан этот вопрос. Мистер Хейл пришел к ней на помощь:
— Из того, что мистер Торнтон рассказал сам, мы могли судить о нем. Разве нет, Маргарет?
Миссис Торнтон выпрямилась и сказала:
— Мой сын не из тех, кто рассказывает о своих заслугах. Могу я вас спросить, мисс Хейл, с чьих слов у вас сложилось благоприятное мнение о нем? Мать пытлива и жаждет услышать похвалу в адрес своих детей, знаете ли.
Маргарет ответила:
— По большей части из рассказа мистера Белла о прошлой жизни мистера Торнтона. Благодаря этому мы поняли, почему вы так гордитесь им.
— Мистер Белл! Что он может знать о Джоне, этот ленивый профессор из сонного колледжа? Но я обязана вам, мисс Хейл. Многие молодые девушки отказались бы доставить старой женщине удовольствие и поведать, что о ее сыне хорошо отзываются.
— Почему? — удивилась Маргарет.
— Почему? Потому что, я полагаю, у них заговорила бы совесть, удерживающая их от этого, потому что они сознавали бы, что так они заручаются поддержкой старой матери в случае, если имеют виды на ее сына.
Миссис Торнтон улыбнулась мрачной улыбкой: она была довольна прямотой Маргарет и, возможно, чувствовала, что зашла слишком далеко в своих расспросах. Но Маргарет в ответ рассмеялась так весело, что это резануло слух миссис Торнтон, которой показалось, что девушка смеется над ее словами.
Маргарет тотчас же замолкла, увидев обеспокоенный взгляд миссис Торнтон.
— Прошу прощения, сударыня. Но я действительно буду очень вам обязана, если вы позволите мне не претендовать на сердце мистера Торнтона.
— До сих пор все молодые леди претендовали на него, — сказала миссис Торнтон сухо.
— Надеюсь, мисс Торнтон чувствует себя хорошо, — вставил мистер Хейл, желая сменить тему разговора.
— Она чувствует себя как обычно. Она не крепка здоровьем, — кратко ответила миссис Торнтон.
— А мистер Торнтон? Полагаю, я могу надеяться увидеть его в четверг?
— Я не могу отвечать за моего сына. В городе в среде рабочих то и дело вспыхивает недовольство, грозящее забастовкой. Если так, его опыт и добрый совет могут понадобиться его друзьям. Но я думаю, он смог бы прийти в четверг. Разумеется, он сообщит вам, если не сможет.
— Забастовка?! — воскликнула Маргарет. — Из-за чего? Почему они собираются бастовать?
— Из-за зависти к чужой собственности и власти, — ответила миссис Торнтон, презрительно фыркнув. — Это всегда не дает им покоя. Если рабочие моего сына начнут забастовку, я только скажу, что они — свора неблагодарных негодяев. Но я не сомневаюсь, что они забастуют.
— Я полагаю, они хотят больше зарабатывать? — спросил мистер Хейл.
— Это только прикрытие. Но на самом деле им самим хочется быть хозяевами, а хозяев превратить в рабов. Они всегда лелеют подобные мысли, и каждые пять или шесть лет случается столкновение между хозяевами и рабочими. Я предполагаю, что на этот раз им придется столкнуться с чем-то новым. Если они забастуют, то не смогут вернуться обратно на свои рабочие места. У хозяев есть одна-две идеи, как надолго отбить у рабочих охоту бастовать.
— Разве это не накалит атмосферу в городе? — спросила Маргарет.
— Несомненно, но уверена, вы не трусиха, не так ли? Милтон не место для трусов. Как-то раз мне пришлось прокладывать дорогу через толпу разъяренных мужчин, которые клялись, что убьют Макинсона, если он рискнет высунуть свой нос с фабрики. А он не знал ничего об этом, и нужно было его предупредить, иначе он бы погиб. Для такого дела лучше подходила женщина, поэтому пошла я. А когда я вошла, то не могла выйти. Тогда я поднялась на крышу, где были сложены камни, чтобы кидать их на головы толпы, если они попытаются взломать двери фабрики. И я бы подняла эти тяжелые камни и бросила бы их так же хорошо, как и мужчина, но я упала в обморок из-за всего того напряжения, через которое мне пришлось пройти. Если вы живете в Милтоне, вы должны научиться быть храброй, мисс Хейл.
— Я сделаю все, что смогу, — ответила Маргарет, сильно побледнев. — Я не знаю, храбрая я или нет, пока не испытаю себя. Но боюсь, что я, должно быть, трусиха.
— Южане часто боятся того, что наши жители Даркшира называют жизнью и борьбой. Но когда вы проживете десять лет среди людей, которые давно затаили на вас злобу и только и ждут возможности расплатиться, вы узнаете, трусиха вы или нет, помяните мое слово.
Мистер Торнтон в тот же вечер пришел к мистеру Хейлу. Его провели в гостиную, где мистер Хейл читал вслух жене и дочери.
— Я принес записку от матери, и, кроме того, я хотел извиниться за то, что не нашел вчера времени прийти к вам. В записке — адрес доктора Дональдсона, который вы просили.
— Спасибо, — сказала Маргарет поспешно, протягивая руку, чтобы взять записку: ей не хотелось, чтобы мама слышала, что они интересовались адресом доктора.
Она была рада, что мистер Торнтон, казалось, немедленно понял ее. Он отдал ей записку без единого лишнего слова.
Мистер Хейл заговорил о забастовке. Мистер Торнтон тут же помрачнел, и его лицо стало таким же упрямым и суровым, как лицо миссис Торнтон в худшие минуты. Эта перемена не ускользнула от взгляда Маргарет и не обрадовала ее.
— Да, дураки будут бастовать. Пускай. Это нас вполне устраивает. Мы дали им шанс. Они считают, что торговля процветает, как в прошлом году. Мы видим шторм на горизонте и приспускаем паруса. Но из-за того что мы не объясняем причины наших поступков, они не верят, что мы действуем разумно. Кое-кто считает, что мы должны предоставить им видимость свободы и рассказать, собираемся ли мы тратить или экономить деньги. Хендерсон попытался обмануть своих рабочих в Эшли, но ему это не удалось. Ему, скорее всего, нужна была забастовка, это вполне совпадало с его планами. Поэтому, когда его рабочие пришли требовать пять процентов надбавки к зарплате, он сказал им, что подумает об этом и даст им ответ в день зарплаты. Конечно, зная заранее, каким будет его ответ, он думал, что таким образом усилит их самомнение. Однако он не до конца их понял, они что-то слышали о трудностях торговли. Поэтому они пришли в пятницу и отказались от своих требований, и теперь фабрика продолжает работать. Но мы, милтонские промышленники, сегодня сообщили рабочим о своем решении. Мы не повысим зарплату ни на пенни. Больше того, мы говорим им, что будем вынуждены снизить зарплату. Вот как обстоят дела, теперь мы ожидаем их следующих действий.
— И что будет? — спросил мистер Хейл.
— Я полагаю, всеобщая забастовка. Представьте, мисс Хейл, через несколько дней вы не увидите в Милтоне дыма.
— Но почему? — спросила она. — Разве вы не могли им объяснить причины, из-за которых торговля идет плохо? Я не знаю, правильно ли я выразилась, но вы поймете, что я имела в виду.
— Вы отчитываетесь перед вашими слугами за ваши расходы или за экономию ваших собственных денег? Мы — собственники капитала, и у нас есть право решать, что делать с деньгами.
— Человеческое право, — ответила Маргарет очень тихо.
— Прошу прощения, я не слышал, что вы сказали.
— Я бы не хотела повторять свои слова, — сказала она, — они относятся к чувству, которое, я думаю, вы не разделяете.
— Почему бы вам не испытать меня? — попросил он.
Ему вдруг захотелось осмыслить, что она сказала. Она подосадовала на его упрямство, но не стала упорствовать, чтобы не привлекать лишнего внимания.
— Я сказала, что у вас есть человеческое право. Я имела в виду, что, кажется, нет никакой причины, кроме религиозной, почему вы не должны делать то, что нравится, с вашими деньгами.
— Я знаю, мы различаемся в нашем понимании религии, но разве вы не будете уважать меня за то, что у меня тоже есть мнение, хотя и не такое, как ваше?
Он говорил приглушенным голосом, как будто бы для нее одной. Маргарет не хотелось, чтобы он обращался исключительно к ней. Она ответила, повысив голос:
— Думаю, мне проще будет понять ваши религиозные суждения, когда я увижу их в деле. Я согласна, нет такого человеческого закона, который помешал бы работодателям тратить свои деньги согласно своим желаниям. Но в Библии есть несколько отрывков, которые убеждают меня, что, поступая так, вы скверно выполняете свой долг руководителя этих людей. Тем не менее я так мало знаю о забастовках, о зарплате, о капитале и труде, что мне лучше не говорить об этом с таким политическим экономистом, как вы.
