Священник вздрогнул, отступил еще на шаг к двери.
— Я хочу спасти от погибели твою душу, узник! Одумайся, пока не поздно!
Заключенный так вытянул шею, будто голова его пыталась раньше срока отделиться от туловища.
— И вы заодно с ними! Вы палач! Палач!
Он выкрикнул это так громко, что надзиратели снова сбежались к дверям камеры. Священник повернулся и поспешил уйти. Ноги у него подгибались, в глазах рябило. Даже сквозь затворенные, обитые железом двери доносились безумные вопли заключенного. Священник не мог успокоиться, пока надзиратель запирал на три замка железную решетку в конце коридора. По лестнице он спускался так быстро, будто за ним гнались. В ушах у него все еще стоял дикий вой.
Хорошо, что в конторе много народа и все разговаривают — можно не смотреть никому в глаза. Он еще из-за двери услышал громовой бас тюремного врача и женский щебет. Иногда раздавались сердитые приказания помощника коменданта.
Полицейский патруль снова привел с улицы задержанных женщин. Только что отделили давно известных проституток, и перед столом остались лишь две русские эмигрантки. Одна — низенькая, лет сорока с лишним, испуганная и жалкая. Другая — в потертом шелковом платье и стоптанных туфлях еще напоминала гранд-даму. Выпятив грудь, она посматривала по сторонам подведенными глазами, словно искала среди мужчин заступника.
Но никто не заступился. Помощник коменданта сосредоточенно писал; от усердия у него даже лысина порозовела. Врач, по обыкновению, был в хорошем расположении духа, — заложив руки в карманы, посасывая сигару, он с интересом разглядывал пленниц.
Помощник коменданта повернул к нему голову.
— Значит, пьяные?
— Абсолютно. То есть этак градусов на семьдесят пять.
В разговор вмешался квартальный:
— Позвольте доложить. Нас вызвали в ресторан «Бухарест», где они устроили скандал.
Русская эмигрантка ринулась к нему.
— Абсолютно не так! А если они мне за мои деньги подают тухлые котлеты…
— Она запустила соусником в лицо кельнеру. А другая безуспешно старалась успокоить ее.
Эмигрантка плюнула в сторону подруги.
— Соня… а кто она такая! Я ее не намерена слушать. Она у нас в имении пасла гусей.
Врач подошел ближе.
— А, помещица?
— Абсолютно так. Что ты, толстяк, глазеешь? Разве помещица не имеет права выпить один стаканчик?
— Имеет, еще бы! И один и два, — пока не начнут летать тарелки.
Он шлепнул ее широкой ладонью по ляжке и заржал. Эмигрантка рассердилась.
— Не лезь, обезьяна! Я тебе не какая-нибудь ресторанная девка.
Врач не обиделся, но помощник коменданта ударил кулаком по столу.
— Молчать! Подпишитесь!
Маленькая женщина подписала дрожащей рукой и полными слез глазами вглядывалась в непонятный текст, пытаясь угадать, что там написано. Помещица демонстративно расписалась во всю страницу, положив не совсем чистый локоть на стол, возле самой руки коменданта.
Когда их увели, врач, все еще смеясь, подсел к священнику.
— Поразительные люди, эти эмигранты. Я их терпеть не могу, но пить они умеют. С того времени, как они понаехали сюда, городская управа уже дважды повышала налог с трактирщиков.
От самого врача несло коньячным перегаром, а он еще нарочно заглядывал в лицо, принуждая слушать свою болтовню. Ужасный глухой крик все еще раздавался в ушах у священника. Перед глазами все время стояла лохматая голова заключенного и его горящие глаза.
Врач разошелся и болтал без умолку. Как всегда в такие вечера, служитель принес ему стакан грога. Он пил грог, причмокивая губами, и когда говорил, мелкие капельки свешивались с его усов. Он уже совсем опьянел, но, однако, в голосе его и во всех движениях чувствовалась тревога.
Когда за дверью конторы раздались шаги и лязг винтовок, он придержал стакан другой рукой, чтобы не выронить его.
— Идут… Хлебну еще, прежде чем приступить к исполнению обязанностей.
Одним глотком он осушил стакан и поставил на подоконник. Комендант, подравнивавший в это время ногти пилочкой перочинного ножа, презрительно усмехнулся.
— Опять вы нервничаете, приятель. Вам придется будущим летом серьезно полечиться на водах. Я советую вам еще зимой похлопотать о длительном отпуске.
В комнату никто не вошел. Шаги миновали дверь канцелярии. Врач откинулся на спинку скамьи, продолжая бессвязно болтать — заикаясь, часто забывая в конце предложения начало его.
Что-то необъяснимое удерживало священника возле этого пьяного болтуна. Он внимательно следил за пухлыми руками, которые нервно шарили по скамье. Наблюдал за этими заплывшими черными глазами, бегающими по комнате, будто они отыскивали что-то очень важное для них обоих. И когда врач на мгновение умолк, священник инстинктивно повернулся к дверям, за которыми все было тихо. Скоро полночь, арестованных на улице в эти часы обычно оставляют до утра либо в полицейском участке, либо в подвале префектуры.
Помощник коменданта поманил священника к столу.
— Распишитесь, пожалуйста. Вы ведь прямо оттуда отправитесь домой.
Священник расписался. Это была обыкновенная расписка в получении денег за ночную работу. Помощник коменданта всегда выполнял эту формальность заранее. В новой военной тюрьме бухгалтерия была поставлена образцово — государственный контроль после ревизии официально сообщил об этом.
— Получите, пожалуйста, деньги.
Одна стершаяся монета выскользнула из его рук и покатилась по полу. Священник бросился поднимать ее, споткнулся и не поймал. Вертясь, как волчок, звеня и подпрыгивая на каменных плитах пола, она катилась к стене. Стоя на коленях, священник протянул руки, пытаясь схватить ее. Длинная одежда сковывала движения, мешала ему. У скамейки он было схватил монету, но потерял равновесие и плашмя растянулся на полу.
Помощник коменданта тоже потянулся за монетой, пытаясь поймать ее, но безуспешно. Схватив священника за воротник, он помог ему встать на ноги.
— Не ушиблись?
Священник покачал головой и стал отряхивать запачкавшуюся о грязный пол одежду. Он покраснел и слегка смутился. Врач зажег спичку, посветил под скамейкой и вытолкнул ногой беглянку.
— Вот бессовестная! А завтра бы оказалось, что именно ее-то вам и не хватает!
Все знали, что священник очень скуп и ежемесячно пятнадцатого числа посылает деньги домой — сестре, которая училась в средней школе, и отцу на постройку нового дома и кузницы.
Врач ухватился за новую тему.
— От жалованья у вас почти ничего не остается. Сверхурочная работа — вещь хорошая. Если режим Войковича продержится еще с год, вы разделаетесь со всеми своими долгами и родителей поставите на ноги.
Комендант кончил подравнивать ногти на левой руке и переложил в нее ножик.
— А вы ожидаете перемены режима?
Это было сказано дружеским тоном, с легкой улыбкой. В лояльности врача никто не сомневался. Но атмосфера в стране была такова, что врач, несмотря на опьянение, заметно встревожился:
— Что вы! Пусть сто лет продолжается!.. Что я говорю — сто! Целую вечность!
Он заказал еще стакан грога и с недовольным видом стал бормотать что-то между глотками.
Священник тоже был недоволен — очень, очень недоволен. Ему казалось, что в этот вечер все складывалось совсем не так, как обычно. Что-то было не на своем месте… Лохматая голова заключенного все еще виднелась в дыму докторской сигары.
Второй стакан врач одолел лишь наполовину. Пора было в путь, и они двинулись.
У выхода в коридор комендант остановил их. Нужно было подождать, пока не пройдут вперед помощник с осужденным. Все узкое помещение было битком набито: тюремные сторожа и солдаты тащили что-то тяжелое, громоздкое, то сбиваясь в кучу, то растягиваясь в две цепочки, как бурлаки на берегу реки. В тот момент, когда уже раздавался скрип отворяемых ворот, в самом конце коридора прозвучал протяжный крик, напоминающий вой задыхающегося животного. Крик тут же заглох, словно под быстро накинутым войлоком.
Священник стоял, спрятав руки в широкие рукава, и твердил про себя, что там ничего не случилось. Ничего, решительно ничего не могло произойти. Кто посмеет так неприлично кричать, когда здесь такие строгие порядки, да еще в присутствии самого коменданта? Комендант совершенно спокойно натягивал белые перчатки; душистый дым его английской сигареты наполнял узкий коридор. Нет, ничего не случилось.
Солдаты разместились в двух грузовиках. Подъехали еще две легковые машины. В первую сели оба коменданта и чиновник из военного трибунала. Священник узнал свой автомобиль и занял в нем место. Когда рядом с ним, пыхтя, уселся врач, влез еще какой-то незнакомец, который никогда не ездил с ними.
У ворот при ярком свете фонаря священник вопросительно посмотрел на врача, потом всмотрелся в незнакомца. Тот сидел, надвинув шляпу на глаза, втянув голову в поднятый воротник серого пальто. Умышленно или нет, но он повернулся так, что лицо его оставалось в тени.
