— Так, говоришь, тут они на горку поднялись? И Юлиня Мелдере тоже? — заплетающимся языком спросил Рауска.
— Ну да, я же тебе сказал. Твоя прежняя зазноба и Юлиня Мелдере. И что это сегодня Юлиня Мелдере у тебя с языка не сходит?
— Охота на нее взглянуть. Все кругом говорят: она писаная красавица.
— Враки, — и приятель Рауски сплюнул. — Бойкая девчонка, вот и все. Я и пятака не дам за ее красоту.
— Не скажи. Слыхал я, будто из-за нее помощник волостного писаря повесился.
«Неглупый парень этот Рауска…» — подумал про себя помощник писаря и посмотрел на него благодарным взглядом.
— Что-то я не слыхал, — отозвался другой. — Чтобы из-за какой-то девки полезть в петлю? Надо уж круглым дураком быть.
— Говорят… Мне сам писарь рассказывал. Тот парень был его помощником.
«Ага, сам писарь, — опять подумал помощник писаря, — этому-то известно, кто к денежному шкафу подобрался…»
— Ну так вот, — продолжал Рауска, — мне уже давно хотелось на нее поглядеть. Какая же, думаю, она из себя, когда из-за нее люди вешаются? Верно, красавица необыкновенная, не иначе.
— Говорю тебе — чепуха! — упрямо повторял другой. — Глянь-ка, вон они идут. Та, что посередке, с пышными волосами…
Неподалеку к тропинке направлялись три подружки, те самые, что давеча проходили мимо. Казалось, будто девушки смотрят только в ту сторону, куда идут, а больше ровнешенько ничего вокруг себя не видят. Но помощник писаря отлично заметил, как Юлиня сверкнула глазами на Рауску, как зарделись ее щеки, как она нарочно уронила платок и неторопливо нагнулась, чтобы Рауска залюбовался красотой ее фигуры. При этом она упустила из виду, что в сумерках Рауске все равно не разглядеть ее прелестей.
Когда подружки скрылись за косогором, Рауска еще долго стоял, не двигаясь, и только моргал глазами. Потом он провел рукой по губам и пробормотал:
— Да, из-за нее и впрямь можно полезть в петлю. Помощник писаря был вовсе не дурак.
Помощника писаря весьма обрадовала эта похвала, и он в самом приятном настроении еще долго просидел на кресте, ни о чем не думая.
Но вскоре его вновь потревожили. По тропинке на гору поднимались двое: мужчина и женщина. Женщина шла степенно, чинно, а мужчина так изгибался и извивался всем телом, что мог вот-вот вывихнуть спинной хребет. И при этом говорил он до того сладким голоском, до того умно и убедительно, словно это был вовсе не подвыпивший Рауска. А женщина столь благовоспитанно кивала головкой и улыбалась столь сдержанно-благосклонно, словно вовсе не была пылкой Юлиней Мелдере…
Помощник писаря смотрел им вслед, пока парочка не скрылась в кустах, потом передернулся так, что все кости затрещали. Нет, быть не может! Он не верил собственным глазам. Если б он сам не был мертвецом, то готов был бы поверить, что все это ему привиделось. Все сплошь шло вопреки его расчетам и планам. Быть может, после двухлетнего лежания в могиле его мыслительный аппарат вышел из строя? Или, может, при жизни он все видел наоборот и понимал превратно? Или Юлиня Мелдере и впрямь ухитрилась извлечь выгоду даже из его смерти? Зачем этот богач, этот хваленый Рауска заявился сюда? Чем сумела Юлиня привлечь его внимание? «Говорят, какой-то помощник писаря из-за нее повесился…»
Помощник писаря засмеялся таким злобным смехом, что на глаза навернулись слезы. Но тут же он стиснул те немногие зубы, что еще оставались у него во рту, и прошипел: «Нет, нет, нет!» Чуть передохнув, он снова поднял голову, поглядел на кусты, за которыми исчезли Юлиня и Рауска, и с несгибаемым упорством, почти в отчаянии, без конца стал твердить: «Нет, нет… Нет, нет, нет…»
Кусты зашелестели — парочка возвращалась обратно. Но теперь роли переменились. Рауска шел, как обычно, вразвалку, самоуверенно откинув голову, одну руку небрежно сунул в карман, другою обнимал Юлиню Мелдере за талию. Зато Юлиня теперь прижималась к нему плечом и, вытягивая шею, заглядывала в глаза.
Неужели у Рауски такие дела так быстро идут на лад? Помощник писаря не мог поверить и этому. А он-то, помнится, как потел, сколько мучился и маялся, прежде чем набрался духу пересечь танцевальную площадку и пригласить Юлиню Мелдере на польку… а этот — раз-два, и уже обнимает за талию…
Помощник писаря был человек весьма самолюбивый, иначе он тотчас понял бы, какова разница между ним и баловнем женщин — богачом Рауской. Помощник писаря заткнул уши, чтобы не слышать этого невыносимо сладкого лепета, доносившегося с тропинки, по которой Юлиня и Рауска спускались вниз.
Высунув голову из своей могилы, староста уже довольно долгое время наблюдал за соседом. Но теперь на лице старика не заметно было ни улыбки, ни насмешки.
— Все еще сидишь? — озабоченно осведомился он. — Я здорово соснул, и еще бы поспал, да замучил насморк. Пришлось подняться, прочистить нос.
Староста снова взялся за нос, и тут раздался такой оглушительный шум, словно кто-то дунул в большую пастушью дудку из ольховой коры. Высморкался староста так усердно, что даже слеза прошибла.
— Эх, — сказал он, — зря ты, брат, голову ломаешь. Оставь ты все эти премудрости да отправляйся на боковую. Под утро сон самый сладкий, как, бывало, говаривал покойный барон. А то, может, ты уже что-нибудь придумал?
Помощнику писаря стыдно было сказать правду.
— Не придумал, так придумаю, — отрезал он упрямо. Но голос его прозвучал не совсем уверенно. Он снова зажал уши и отвернулся от разговорчивого соседа.
Староста еще с минутку смотрел на него, потом покачал головой и вздохнул: сердце у него было не злое, и он от души жалел молодого соседа.
— Совсем изведется, бедняга… — пробормотал он себе под нос, заползая на свое ложе. — Вот ведь беда! В старое бы время этаких мудрецов дубинкой…
«Рауска ее надует… Обманет и бросит… Ни за что на ней не женится», — успокаивал себя помощник писаря. С отчаяния он ухватился за эту внезапно осенившую его мысль, и она показалась ему такой обоснованной и удачной, что он начал подгонять под нее все остальные. Теперь ему казалось, что он повесился лишь для того, чтобы Рауска благодаря его смерти услышал о Юлине Мелдере, соблазнил ее и бросил и чтобы она поняла, из-за чего ее постигла такая кара. «Да! Не такой Рауска глупец, чтобы на ней жениться. Ни за что не женится!»
Но не прошло и нескольких недель, как помощнику писаря пришлось убедиться, что Рауска оказался именно таким глупцом. Однажды мимо кладбища на гору поднялся длинный-предлинный свадебный поезд. Словно окутанная легким облачком, сидела Юлиня Мелдере, убранная в белую фату. Лицо ее сияло от счастья, и все смотрели на нее и дивились ее красоте и счастью. И было чему подивиться, чему позавидовать: целая мыза, двухэтажный жилой дом в пять комнат, рояль, мягкая мебель, каменные хлева, тридцать дойных коров, пять лошадей… Да где тут счесть все добро!
А тот, благодаря кому пришло к ней все это счастье, сидел на своей могиле, пожелтевший, как воск, крепко зажав руками уши. Как безумный, вперил он взор в желтый песок. Снова и снова он думал о том, как же это получилось, что об истинной причине его смерти знал лишь один человек — волостной писарь и что именно благодаря этому человеку Юлине Мелдере привалило этакое счастье. Неужели возможна подобная нелепость, противоречащий всякой логике случай? Но тут он махнул рукой и той же ночью отправился на мызу к Рауске.
Да, здесь оставалось лишь смотреть да завидовать. Этакого богатства не сыщешь во всей округе. Юлиня Мелдере теперь по праву может задирать свой носик. И кто же ее благодетель? Он, чья смерть должна была стать для нее страшным наваждением на всю жизнь, червем, неустанно грызущим сердце, несчастьем и гибелью!.. О вечная дисгармония, вечная путаница! О жгучая насмешка над самим собой, над делом собственных рук! И помощника писаря охватил такой стыд за свою жизнь и самоубийство, и свои долгие, как сама вечность, размышления, и за то, что он еще пытался разобраться во всей этой бессмыслице. Старосте он не смел на глаза показываться.
Первую ночь после свадьбы Рауска и его молодая жена вовсе не спали. А на вторую ночь, как только Юлиня уснула, во сне ей привиделся повесившийся помощник писаря. Вошел, ни слова не говоря, уселся в ногах кровати и, сгорбившись, уставился на Юлиню. По тому, как он отчаянно таращил глаза, видно было, что он изо всех сил старается заглянуть ей в самое сердце и разгадать какую-то тайну. Юлиня вздрогнула, вскрикнула и проснулась. Рауска тоже проснулся и спросонья пробормотал:
— Что с тобой?
— Помощник писаря… — пролепетала Юлиня, прячась с головой под одеяло.
— Что? Какой помощник? — проворчал Рауска, протянув руку, и ощупал кровать с ее края.
— Который повесился… Я думала…
— А, вздор. Нечего думать, спи.
Юлиня послушалась, повернулась на другой бок и уснула.
