У меня две коровы - Фёкла и Яночка. А также куры и сарайная кошка - Чернушка. Мне кажется, что население сарая знает меня лучше, чем самые близкие люди. Когда я сажусь доить Фёклу, я её глажу, похлопываю по бокам и говорю ей: - Ах ты, моя маленькая, моя красивая! И она верит. Я воспитал её с младенчества. Фёкла верит, что она красивая и до сих пор думает, что она маленькая. Хотя уже три раза телилась. Но кто может сказать ей о возрасте? Зеркало? Боли в суставах? Нет у Фёклы на морде пока ни одной морщинки и, стоит её выпустить за ворота, как начинает она резвиться и скакать, как глупый двухнедельный телёночек.
Когда я говорю Фёкле, что она у меня маленькая и красивая, то она мне верит. А летом я должен её продать. Или зарезать. Эта мысль свербит у меня в голове всегда, я чувствую своё лицемерие. Когда я сдаиваю молоко, сжимаю Фёклины соски, я вспоминаю, как позапрошлым летом резаки купили у нас норовистую Зорьку. Зарезали тут же, за забором. Мясо увезли, а вымя и ноги оставили. Вкусное было вымя у Зорьки.
Слышит ли Фёкла мои мысли?
Её сын, Педрито, уже лежит у нас в морозильнике. Погиб мужчиной. Его не кастрировали, и Педрито сделался первым парнем на деревне, как только чуть подрос и встал на задние ноги. А когда он ещё подрос, и наступили первые заморозки, за ним пришли два молодых парня из нашего посёлка - резаки. Педрито всегда отличался кротостью нрава, миролюбием, но тут он заподозрил неладное. Перемахнул через ограду и отбежал от убийц на приличное расстояние.
И вот они, убийцы, мне и говорят: «Дядя Саша, возьмите верёвку, пойдите, накиньте ему на рога… Ведь он вас знает…».
Нет, я всё понимаю. Педрито должен стать мясом. Для этого его и держали. И я сам этих резаков позвал. Убьют, порежут на куски - скажу большое спасибо.
Но вот это… Да, Педрито меня знает. Я его всегда чесал за ушком, делал ему уколы, когда он стал покашливать. Когда Педрито был маленьким, я приучал его пить из ведра молоко, и он доверчиво сосал мой палец.
Теперь я должен взять верёвку и, сладенько улыбаясь, подойти к животному, которое мне доверяет, и заарканить его для убийства. Вот такое вот чистоплюйство. Сам позвал убийц, и сам же отворачиваюсь, как будто не имею к этому делу никакого отношения.
В общем, замялся я. И ребята поймали бычка сами. Но они бы никогда его не поймали. Потому что Педро очень их боялся и убежать мог очень далеко. И он уже собрался далеко убежать, как на пути ему попалась группа симпатичных тёлок. Педрито замедлил ход, жадно потянул, зашевелил ноздрями. Остановился у самой стройной, с белым пушистым хвостиком. Потянулся к хвостику носом и зажмурил глаза от предвкушения счастья.
Тут его и повязали.
С кошкой Чернушкой у меня отношения. Причём, инициатива с её стороны. Стоит мне в сарае замешкаться, бросить вилы, задуматься о чём-то, опершись о стенку деревянной клетки, как Чернушка тут как тут - трётся обо всё, до чего у меня дотянется, чёрной блескучей своей шубкой, мурлычет, пытается что-то прошептать мне на ухо. Ей всегда хочется со мной целоваться. Холодным мокрым носиком она касается моей щеки, бороды. И - в общем-то, ладно, я не против. Но чувства переполняют мою чёрную красавицу, и она неожиданно кусает меня. Иногда до крови. Ведёт себя, как настоящая женщина. Но я не люблю, когда мне делают больно. Не люблю этих ремней, плёток, цепей, кожаных фуражек. И тогда я беру Чернушку за шкирку и скидываю на пол - мол, милая, тут нам не по пути - мы из разных клубов.
Но потом всё как-то забывается, Чернушка снова где-нибудь подкарауливает меня и снова осторожно пристаёт ко мне со своими ласками, мурлычет на ухо всякие глупости и потом старается заглянуть мне в глаза: услышал ли я? Понял ли?
И вот она мне даже как-то приснилась. Естественно, не в кошачьем своём обличье. На то он и сон. Моя Чернушка оказалась красавицей-брюнеткой в прозрачном чёрном пеньюаре. Длинные, рассыпающиеся по плечам, смоляные волосы. Глаза подведены чёрным, так, что подчёркивалось кошачье происхождение искусительницы. Было на ней ещё и чёрное тонкое бельё, отделанное серебряными кружевами. Сон опускает подробности - каким это образом моя Чернушка оказалась рядом со мной уже в таком наряде, который подразумевает, даже требует от меня вполне определённых, конкретных, действий. Ну, что ж, - чего тут тянуть - время во сне ограничено. Раз уж для меня так оделись, то нужно и ответ держать. А женщина уже опередила меня: она трётся щекой о моё лицо, ищет губами губы, осторожно, прислушиваясь ко мне, расстёгивает на мне одежду. На пеньюаре нет пуговиц - только маленькая брошка вверху, он свободно распахивается.
Ну, что тут дальше рассказывать? Мужчины, особенно пятнадцатилетние, знают, чем кончаются такие сны.
Почти неделю молодая женщина-кошка не давала мне покоя. Свидания оканчивались привычным конфузом: то приходилось просыпаться в момент, когда я освобождал изнемогающую от страсти красавицу от её, рвущихся под моими руками, кружевных нарядов, то, уже освободив, я делал неверное движение… В общем - неделя ночных свиданий только измучила меня. Но однажды…
Я целовал её полноватую, мягонькую грудь, стараясь вобрать в себя не только сосок, но и как можно больше околососкового пространства, даже всю грудь целиком. На мне ничего не было. И вокруг нас валялись успешно разорванные части черных нарядов уже совершенно голой моей женщины. И всё располагало к тому, чтобы, как обычно, завершиться моим мальчишеским позором, но тут… Тут она сама пришла ко мне на помощь. Моя ночная красавица быстрым, коротким движением обхватила ладонью моего, напряженного до предела, страдальца и точно приставила туда, к себе, а потом даже слегка придвинулась к нему навстречу. Я сделал только одно движение вперёд, но - до конца, до упора - и задергался в мучительных и сладких судорогах.
Пробуждение наступило, как обычно. Тут, как говорится, комментарии излишни. Ночь ещё не закончилась. Мне ещё очень хотелось её, мою женщину-кошку. Но в жизни её не было, а сны, даже самые хорошие, особенно - хорошие - нельзя досмотреть, как любимую киноленту, опять положив голову на подушку и повернувшись на правый бочок.
Остаток ночи прошёл без волнующих сновидений, я будто куда провалился и открыл глаза уже, когда в комнате рассвело. Меня разбудило нежное мурлыканье. На коврике, возле постели, сидела моя очаровательная Чернушка и внимательно на меня смотрела. Проснулся я скорее не от мурлыканья, а от этого немигающего взгляда широко открытых зелёных глаз. Поза у Чернушки была такая, какую кошки обычно принимают на дипломатических приёмах, когда присутствуют на чьих-либо помолвках или днях рождения: она сидела, грациозно выгнув спинку, приподняв головку так, чтобы видно было белую манишку на красивой шее и прикрыв полукругом пушистым своим хвостом задние и передние лапки.
Причина для такой торжественности была весьма значительной: Чернушка принесла мне мышь. Жирненькую, ещё в конвульсиях. Чтобы я, значит, на завтрак полакомился свежатинкой.
Кофе в постель, кофе в постель… Вам утром на завтрак в постель когда-нибудь мышей подавали?..
А потом наступила весна. Для кошек самое напряжённое время года. Один день в марте - целый год воспоминаний. Оно не сказать, что в остальные месяцы года кошки себя блюдут в каком-то особенном целомудрии, но март - это для них святое.
В марте у нас во дворе завыли коты. А, нужно отметить, что воют коты не от хорошей жизни. И не от того, что их, разномастных развратников, вдруг ни с того ни с сего потянуло на клубничку. Милая моя Чернушка, взглянув на календарь, высунула на улицу мордочку и как-то по-особенному мявкнула. И тут началось! Коты серые, белые с чёрными пятнами, дымчатые, полосатые, юные и уже в летах - сбежались к моей Чернушке женихи со всего света. Даже от директора школы, от Маркина, почти приполз его старый сиамский кот Маркиз с предложением лапы и сердца - авось чего обломится.
Должен со смущением признаться, что Чернушка в своих мартовских связях однолюбкой себя не показала. Хотя коту Маркина так ничего и не попухло. Мало того, что Чернушка при всех сказала этому ветерану труда чего-то обидное, ему вслед ещё смеялись все окружающие коты - беспородная мелочь. Он таких в молодости по дюжине валил одной лапой. А тут… Ничего, и к ним придет старость. Время, когда, если перед тобой возникает выбор - кошка или блюдечко молока, то кошку уже можно оставить и на потом.
Наши отношения с Чернушкой сохранились на прежнем уровне. Она по-прежнему ко мне ласкалась, старалась носиком прикоснуться к открытым участкам тела. Мы даже молча с ней разговаривали. Сидя на заборе и глядя мне прямо в глаза, Чернушка говорила: - Знаете, дядя Саша, эти коты… у меня с ними несерьёзно…
– Да, - так же молча отвечал ей я. - Я знаю.
