Теперь и Элен окинула беглым взглядом своего собеседника. Доктору Деберль было лет тридцать пять; его слегка удлиненное лицо было гладко выбрито, взгляд проницателен, губы тонки. Глядя на него, она, в свою очередь, заметила, что шея у него голая. Так стояли они лицом к лицу, разделенные лишь спящей маленькой Жанной. Но это пространство, еще недавно огромное, теперь как будто сузилось. Ребенок дышал едва слышно. Элен медленным движением оправила шаль и закуталась в нее; доктор застегнул воротник куртки.
— Мама, мама, — бормотала Жанна во сне. Но вдруг она открыла глаза и, увидев врача, встревожилась.
— Кто это? Кто это? — спросила она.
Мать поцеловала ее.
— Спи, милочка! Тебе нездоровилось… Это друг.
Девочка казалась удивленной. Она ничего не помнила. Сон снова овладел ею. Она уснула, бормоча ласковым голосом:
— Я хочу баиньки… Покойной ночи, мамочка! Если это твой друг, он будет и моим другом.
Тем временем доктор уложил свою аптечку и, молча поклонившись, вышел. Элен с минуту прислушивалась к дыханию девочки. Сидя на краю постели, ни о чем не думая, недвижно глядя перед собой, она впала в дремоту. Лампа, которую она забыла потушить, тускнела в утреннем свете.
II
На следующий день Элен подумала, что ей следует пойти поблагодарить доктора Деберль. Настойчивость, с которой она принудила его следовать за собой, ночь, целиком проведенная им у постели Жанны, все это стесняло ее: эти услуги, казалось, обязывали больше, нежели обычный визит врача. И все же она в течение двух дней колебалась. Что-то — она сама бы не могла сказать, что именно, — удерживало ее. Эти колебания вновь и вновь заставляли ее думать о докторе Деберль; встретив его как-то поутру, она спряталась от него, словно ребенок. Потом она очень досадовала на свою застенчивость. Ее спокойная, прямая натура восставала против этой смутной неуверенности, вторгшейся в ее жизнь. Поэтому она решила, что в тот же день пойдет поблагодарить доктора.
Припадок Жанны разыгрался в ночь со вторника на среду. Наступила суббота. Жанна совершенно оправилась. Доктор Боден поспешил явиться; он был очень встревожен, но говорил о докторе Деберль с тем уважением, которое испытывает бедный, старый, мало кому известный врач к молодому, богатому и уже знаменитому собрату. Однако он рассказал с лукавой усмешкой, что благополучие сына исходит от отца — доктора Деберль-старшего, которого в Пасси глубоко чтили. Сыну досталось наследство в полтора миллиона франков и богатая клиентура. Впрочем, поспешил добавить старик, это выдающийся врач, с которым ему, Бодену, очень лестно будет посоветоваться по поводу здоровья его маленького друга Жанны.
Около трех часов пополудни Элен с дочерью вышла на улицу. Им нужно было пройти всего несколько шагов по улице Винез и позвонить у двери соседнего особняка. Обе еще были в глубоком трауре. Им открыл лакей во фраке и белом галстуке. Элен узнала просторную прихожую, обтянутую восточными тканями; но теперь жардиньерки справа и слева от входа были наполнены цветами. Лакей провел их в маленькую гостиную с обоями и мебелью цвета резеды. Остановившись, он ждал; Элен назвала свою фамилию:
— Госпожа Гранжан.
Лакей распахнул дверь другой гостиной, черной с золотом, необычайно роскошной, и, давая Элен дорогу, повторил:
— Госпожа Гранжан.
На пороге Элен невольно отступила на шаг. Она увидела на другом конце комнаты, у камина, молодую особу, которая сидела на узком канапе, сплошь заполнив его своей необъятной юбкой. Против нее сидела пожилая гостья в шляпке и шали.
— Простите, — негромко сказала Элен, — я хотела бы видеть доктора Деберль.
И она снова взяла за руку Жанну, которую пропустила было вперед. Она была удивлена и смущена тем, что попала в гости к этой молодой даме. Почему она сразу не спросила доктора? Ведь она знала, что он женат.
Госпожа Деберль немного резким голосом заканчивала скороговоркой какой-то рассказ:
— О, это изумительно, изумительно! Она умирает с таким реализмом. Она хватается за грудь — вот так! — запрокидывает голову, лицо ее зеленеет… Право же, мадмуазель Орели, вам нужно пойти посмотреть ее.
Тут она встала и подошла к двери, шумя платьем.
— Войдите, сударыня, прошу вас, — сказала она с обворожительной любезностью. — Мужа нет дома… Но я буду очень рада, очень рада, уверяю вас… Верно, вот эта прелестная девочка была так больна той ночью? Присядьте на минутку, прошу вас!
Волей-неволей Элен села в кресло; Жанна робко примостилась на краешке стула. Госпожа Деберль снова удобно расположилась на канапе, пояснив со звонким смехом:
— Сегодня мой приемный день, — да, я принимаю по субботам. Вот Пьер всех сюда и пускает. На той неделе он привел ко мне полковника, больного подагрой.
— Что вы за ветреница, Жюльетта! — пробормотала пожилая гостья, мадмуазель Орели, бедная старая приятельница, знавшая госпожу Деберль с раннего детства.
Наступило молчание. Элен окинула взглядом богато обставленную гостиную, черные с золотом портьеры и кресла, сиявшие ослепительным блеском позолоты. На камине, на рояле, на столах пышно распускались цветы. В зеркальные стекла окон струился ясный свет из сада, — там виднелись обнаженные деревья и черная земля. В гостиной было очень жарко, калорифер излучал ровное тепло; в камине медленно догорало одно-единственное толстое полено. Снова скользнув взглядом вокруг, Элен поняла, что сверкающая пышность гостиной была искусно подобранной рамкой. У госпожи Деберль были иссиня-черные волосы и молочно-белая кожа. Она была небольшого роста, несколько полна, медлительна и грациозна в движениях. Среди всего этого яркого великолепия ее бледное лицо под пышной прической золотилось румяным отблеском. Элен нашла, что она поистине очаровательна.
— Это ужасная вещь, судороги, — продолжала госпожа Деберль. — Мой маленький Люсьен страдал ими, но только в самом раннем детстве. Воображаю, как вы переволновались, сударыня! Но теперь милая девочка, по-видимому, уже совсем здорова.
Растягивая фразы, она, в свою очередь, глядела на Элен, поражаясь и восторгаясь ее красотой. Никогда не случалось ей видеть женщину более величественную, чем эта вдова в строгих черных одеждах, облекавших высокий, стройный стан. Ее восхищение выразилось в невольной улыбке; она обменялась взглядом с мадмуазель Орели. Обе рассматривали Элен с таким наивным восхищением, что та, в свою очередь, улыбнулась.
Госпожа Деберль слегка откинулась на спинку канапе и спросила, играя веером, висевшим у ее пояса:
— Вы не были вчера на премьере в «Водевиле», сударыня?
— Я не бываю в театре, — ответила Элен.
— Ах, Ноэми изумительна, изумительна… Она умирает с таким реализмом… Она хватается за грудь — вот так! — запрокидывает голову, лицо ее зеленеет. Впечатление потрясающее!
Минуту-другую она разбирала игру актрисы, восхваляя последнюю. Затем перешла на другие злободневные события парижской жизни: выставку картин, где она видела необыкновенные полотна, глупейший роман, который усиленно рекламировали, какое-то скабрезное происшествие — о нем она поговорила с мадмуазель Орели намеками. Она перескакивала от одной темы к другой, без устали и замедления, чувствуя себя в привычной атмосфере. Элен, чуждая этому мирку, довольствовалась ролью слушательницы, лишь изредка вставляя несколько слов, краткую реплику.
Дверь распахнулась, лакей доложил:
— Госпожа де Шерметт. Госпожа Тиссо.
Вошли две дамы, очень нарядные. Госпожа Деберль устремилась навстречу им; шлейф ее черного шелкового, богато отделанного платья был так длинен, что она, поворачиваясь, каждый раз отбрасывала его каблуком. В течение минуты слышалось быстрое щебетание тонких голосов:
— Как вы любезны! Мы совсем не видимся…
— Мы пришли насчет этой лотереи, знаете?..
— Как же, как же!
— О, нам некогда сидеть! Нужно еще побывать в двадцати домах.
— Что вы! Я вас не отпущу!
Наконец обе дамы уселись на краешке канапе. Тонкие голоса вновь защебетали, еще более пронзительно:
— А? Вчера, в «Водевиле»!
— О! Великолепно!
— Вы знаете, она расстегивает лиф и распускает волосы. Весь эффект в этом.
— Говорят, она что-то принимает, чтобы позеленеть.
— Нет, нет, все движения у нее рассчитаны… но ведь надо было сначала их придумать!
— Изумительно!
Дамы поднялись и ушли. Гостиная снова погрузилась в жаркую истому. Веяло пряным благоуханием гиацинтов, стоявших на камине. Слышно было, как в саду звонко ссорились воробьи, слетавшиеся на лужайку. Прежде чем вернуться на свое место, госпожа Деберль задернула на окне — оно приходилось против нее — штору из вышитого тюля, смягчив этим сверкающий блеск гостиной. Затем она снова уселась.
