Однажды ранней осенью, в субботнее утро, Пьеротен стоял в воротах «Серебряного Льва», засунув руки сквозь прорехи блузы в карманы штанов; ему были видны кухня харчевни и длинный двор, в конце которого темным пятном выделялись конюшни. Дилижанс, отправляющийся в Дамартен, только что выехал и загрохотал вслед за дилижансами Тушаров. Был уже девятый час. В высоких воротах, над которыми на вывеске значилось: «Гостиница Серебряного Льва», стояли конюхи и факторы конторы дилижансов и смотрели, как одна за другой бойко выезжают кареты, вводя в заблуждение пассажиров, воображающих, судя по началу, что лошади будут так же резво бежать всю дорогу.
— Запрягать, что ли, хозяин?.. — спросил Пьеротена его конюх, когда уже не на что было больше смотреть.
— Четверть девятого, а пассажиров нет как нет, — ответил Пьеротен. — И куда это они запропастились? Все равно запрягай! И клади-то никакой нет. Провалиться мне на этом месте! Тушар не будет знать вечером, куда девать пассажиров, раз погода такая хорошая, а у меня всего-навсего четверо взяли места заранее. Вот вам и суббота! И всегда так, когда деньги особенно нужны! Собачье ремесло! Горе одно, а не ремесло!
— Ну, а будь пассажиры, куда бы вы их дели? Ведь у вас двуколка! — сказал в утешенье Пьеротену конюх, он же фактор.
— А новая-то карета на что? — возразил Пьеротен.
— Так она все-таки существует? — спросил дородный овернец, обнажая в улыбке белые, крупные, как миндаль, зубы.
— Ах ты, старый дармоед! Завтра, в воскресенье, мы прикатим в ней, а тогда и вовсе потребуется восемнадцать пассажиров!
— Ну, раз будет новая карета, так работа пойдет горячая, — сказал овернец.
— Не хуже той кареты, что в Бомон ездит! Как жар горит! Красная с золотом, Тушары лопнут от зависти! Теперь мне двумя лошадьми не обойтись. Рыжему я уже пару подобрал, а Козочка поскачет в пристяжке. Ну, ладно, запрягай, — сказал Пьеротен, глядя в сторону заставы Сен-Дени и набивая трубку. — Вон там идут дама и молодой человек со свертками под мышкой. Они ищут «Серебряный Лев», на «кукушек» они и внимания не обратили. Э, дама-то как будто моя старая клиентка.
— Вам не раз случалось отправляться с пустой каретой, а приезжали на место с полной, — утешил его фактор.
— И посылок-то нет ни одной, — вздохнул Пьеротен. — Провалиться мне на этом месте! Ну и везет!
И Пьеротен сел на одну из двух больших тумб, ограждавших стены; но сидел он с не свойственным ему рассеянным и беспокойным видом. Этот разговор, как будто и незначительный, расшевелил тревогу, таившуюся в сердце Пьеротена. А что могло смущать сердце Пьеротена, как не прекрасная карета? Блистать на дороге, соперничать с Тушарами, расширить свое дело, слушать, как пассажиры расхваливают удобства путешествия в новых усовершенствованных каретах, отдохнуть от вечных попреков за свою колымагу, таковы были весьма похвальные, хоть и честолюбивые мечты Пьеротена. И вот лиль-аданский возница, увлеченный желанием затмить сотоварища, добиться, чтобы тот рано или поздно уступил ему лиль-аданские рейсы, переоценил свои силы. Он действительно заказал экипаж у Фарри, Брейльмана и K°, каретных мастеров, заменивших квадратными английскими рессорами выгнутый передок и другие устаревшие французские выдумки; но недоверчивые и прижимистые фабриканты соглашались отпустить карету только за наличные. Эти мудрые коммерсанты рассудили, что им вовсе не выгодно изготовлять экипаж, который трудно будет сбыть, если он останется у них на руках; поэтому они приступили к работе только после того, как Пьеротен внес задаток в две тысячи франков. Чтобы удовлетворить справедливое требование каретных мастеров, честолюбивый возница отдал все свои сбережения и залез в долги. И жена, и тесть, и друзья его выложили все до последней копейки. Вчера он ходил взглянуть на свою великолепную, только что выкрашенную карету; все было готово, можно было запрягать хоть сейчас же, — оставалось только уплатить последний взнос. А Пьеротену не хватало тысячи франков! Он не решался попросить эту сумму у хозяина постоялого двора, так как и без того задолжал ему. За неимением тысячи франков он мог потерять две тысячи, отданные вперед, не считая пятисот франков, которые ему пришлось уплатить за нового Рыжего, да трехсот франков за новую упряжь, приобретенную в рассрочку на три месяца. А он в порыве отчаянья, подстрекаемый самолюбием, во всеуслышанье заявил, что завтра, в воскресенье, приедет в новой карете! Он надеялся, что, уплатив полторы тысячи из оставшихся двух с половиной, смягчит сердце каретных фабрикантов и они отдадут ему карету, но после недолгого раздумья Пьеротен воскликнул вслух:
— Нет, это не люди! Это настоящие собаки! Выжиги!
«А что, если мне обратиться к господину Моро, прэльскому управляющему? — подумал он, осененный новой мыслью. — Господин Моро человек душевный, может быть он и одолжит мне на полгода под расписку».
В эту минуту из конторы Тушаров вышел лакей без ливреи; на плече он нес кожаный чемодан. Не достав, по-видимому, места в дилижансе, который отправлялся в Шамбли в час дня, он обратился к возчику:
— Вы Пьеротен?
— А дальше что? — сказал Пьеротен.
— Не подождете ли вы с четверть часика моего хозяина? А не то я отнесу чемодан домой и придется барину нанять кабриолет, только и всего.
— Подожду и полчасика, и три четверти, и еще столько же, приятель, — сказал Пьеротен, поглядывая на изящный кожаный чемодан, тщательно увязанный и запертый на медный замок с гербом.
— Ну, тогда берите, — сказал лакей, снимая с плеча ношу.
Пьеротен поднял чемодан, прикинул на вес, осмотрел.
— На, — сказал хозяин дилижанса своему фактору, — заверни получше в сено да уложи в задний сундук. Фамилии на нем нет, — прибавил он.
— Там есть герб его сиятельства, — ответил лакей.
— Его сиятельства? Важная, значит, птица! Пойдемте, выпьем стаканчик! — предложил Пьеротен, подмигнув, и направился вместе с лакеем к трактиру «Шахматная доска».
— Две рюмки полынной! — крикнул он, входя. — Кто же ваш хозяин и куда он едет? Я вас что-то ни разу не видел, — спросил Пьеротен, чокнувшись с лакеем.
— На то есть особые причины, — заметил лакей. — Мой барин ездит-то к вам раз в год, да и то всегда на своих лошадях. Ему больше нравится долина Орж, у него там парк лучше всех окрестных парижских парков: Версаль, да и только! Это его родовое имение, и фамилию он носит по нему. А вы господина Моро знаете?
— Прэльского управляющего? — спросил Пьеротен.
— Так вот его сиятельство едет дня на два в Прэль.
— Значит, я повезу самого графа де Серизи? — воскликнул Пьеротен.
— Да, приятель, не больше не меньше. Только послушайте, граф отдал особое распоряжение. Если у вас в карете будут тамошние жители, не проговоритесь, кого везете, — граф хочет путешествовать как никтогнито, он приказал сказать вам об этом и пообещал хорошо дать на водку.
— Может быть, это путешествие втихомолку связано с той сделкой, ради которой приезжал в Париж дядюшка Леже, фермер из Мулино?
— Ничего не знаю, — ответил лакей. — В доме у нас все кувырком пошло. Вчера вечером я передал кучеру приказание графа в семь утра подать карету цугом, чтоб ехать в Прэль; а в семь часов его сиятельство отменили свое распоряжение. Огюстен, графский камердинер, думает, что перемена вышла из-за приходившей к графу дамы; Огюстену показалось, будто она из Прэля.
— Неужто графу на господина Моро наговорили? Господин Моро человек честный, человек правильный, ума палата. Да что уж там толковать! Пожелай он только, он мог бы куда больше денег нажить, будьте покойны!..
— В таком случае напрасно он этого не сделал, — наставительно заметил лакей.
— Значит, господин де Серизи поселится, наконец, в Прэле, раз дом заново обставили и отделали? — спросил, помолчав, Пьеротен. — Правда, что на это уже израсходовали двести тысяч франков?
— Если бы у нас с вами было столько, сколько они сверх того израсходовали, мы бы жили барами. Да, если графиня туда пожалует, семье Моро не так вольготно будет, — сказал лакей с таинственным видом.
— Хороший человек господин Моро, — повторил Пьеротен, который не расстался еще с мыслью попросить тысячу франков у управляющего. — Работа у него не переводится, зря он не торгуется, из земли все, что можно, выжимает, да еще не для себя, а для хозяина! Правильный человек! Он часто ездит в Париж и всегда со мной, на чай не скупится и всякий раз дает поручения. Что ни день — Заказ, три-четыре покупки, и для самого и для супруги. На одних поручениях заработаешь пятьдесят франков в месяц. Сама, может, немножко нос и задирает, но детей своих любит; я за ними и в коллеж езжу и обратно их отвожу Каждый раз она мне сто су на чай дает, не хуже настоящей барыни. Зато и я, когда от них или к ним кого вожу, каждый раз к самым воротам зáмка подъезжаю… Надо же уважить, верно ведь?
