Анна, моя жена, была неземным созданием ослепительной, почти невероятной красоты. Слишком хороша, чтобы быть счастливой, – но это дошло до меня безнадежно поздно. Я мог смотреть на нее часами. Иногда она замечала это и сердилась. «Перестань глазеть, – просила она, – не смущай меня». Но я все равно смотрел – она стала моим самым любимым объектом для созерцания. Парни вроде меня, считавшие себя в детстве уродами, обычно так удивляются, пленив красивую девушку, что делают ей предложение, пожалуй, слишком поспешно.
Дальнейшее не блещет оригинальностью: скажем, дабы не вдаваться в подробности, что квартира, в которой мы поселились, была мала для такой большой любви. Мы сами не заметили, как стали проводить все больше времени вне дома, и нас затянуло в весьма сомнительный водоворот. Люди говорили о нас:
– Эти двое развлекаются напропалую.
–Да, бедняги… Наверно, плохи у них дела!
И люди были не совсем неправы, хоть и радовались возможности заполучить красавицу на свои паршивые вечеринки.
Так уж устроена жизнь: стоит вам почувствовать себя хоть чуточку счастливым, она не замедлит призвать вас к порядку.
Мы изменили обетам, по очереди.
Мы расстались так же, как поженились: не понимая толком почему.
Брак – это колоссальная афера, чудовищное надувательство, чистой воды обман, на который мы купились, как малые дети, это нас и погубило. Почему? Как? Да очень просто. Допустим, молодой человек делает предложение любимой девушке. Он едва жив от страха (ах, как это мило!), он краснеет, потеет, мямлит, а у нее блестят глаза, она нервно хихикает, просит повторить: что ты сказал? Но как только она отвечает «да» – все, на них наваливаются обязанности, перечень бесконечен, семейные обеды и ужины, списки гостей, примерки платьев, ссоры, как водится, ни рыгнуть, ни пукнуть не моги при тестях свекрах, держись прямо, улыбайся, улыбайся, кошмару не видно конца, а ведь это только начало: дальше – больше, сами убедитесь, все устроено так, чтобы они друг друга возненавидели.
Сказки бывают только в сказках. Правда куда непригляднее. Правда вообще всегда неприглядна, поэтому все и лгут.
Правда – это фотография другой женщины, по моему недосмотру найденная у меня в дорожной сумке, в Рио де Жанейро (Бразилия), в канун Нового года. Правда в том, что любовь начинается с роз, а заканчивается шипами. Анна искала щетку для волос, а волосы у нее встали дыбом при виде поляроидного снимка в комплекте с любовными письмами, написанными не ее рукой.
В аэропорту Рио Анна меня послала. Она хотела улететь в Париж одна, без меня. Мне нечего было ей возразить. Она удивленно плакала. Оторопь человека, в двадцать секунд потерявшего все. Прелестная девочка вдруг обнаружила, что жизнь ужасна и что брак ее рухнул. Она ничего не видела вокруг себя – ни аэропорта, ни очередей, ни информационных табло, все исчезло, кроме меня, ее палача. Как я жалею сегодня, что не сгреб ее в объятия! Но я комплексовал, потому что она лила и лила слезы и все пялились на меня. Всегда как то неловко выглядеть подонком на людях.
Мне бы попросить прощения, а я сказал: «Иди, опоздаешь на посадку». Я ничего не сделал, чтобы спасти ее. При одной мысли об этом мой длинный подбородок до сих пор ходит ходуном. Глаза у нее были молящие, скорбные, мокрые, ненавидящие, усталые, тревожные, разочарованные, наивные, гордые, презрительные и все равно по прежнему голубые. Никогда не забуду: эти глаза узнали, что такое боль. Придется мне привыкать жить с этой пакостью, никуда не денешься. Жалеют страдальцев, но не мучителей. Сам разбирайся, старина, как большой. Ты – человек, не сдержавший обещаний. Вспомни, как сказано в конце «Адольфа»1: «Самая главная проблема в жизни – это страдание, которое причиняешь, и самая изощренная философия не может оправдать человека, истерзавшего сердце, которое его любило».
Потом я бродил один по Копакабане, с разбитым сердцем, пил, одинокий, как никто и никогда на этом свете, двадцать каипиринхас2, мне было дерьмово, я чувствовал себя негодяем и чудовищем. Стать бы каким нибудь холодным камнем. Впервые за десятки лет на Новый год в Рио шел дождь. Кара Божья. Стоя на коленях на песке, под оглушительный барабанный бой в ритмах самбы, я тоже пролился дождем.
Бывают такие ночи, когда спать – непозволительная роскошь. Спать ради того, чтобы проснуться от дурного сна. Чтобы ничего этого вообще не было. Хочется вычеркнуть собственную жизнь. Потому что, когда заставляешь страдать другого, хуже всего делаешь самому себе.
Да, это правда, я прекрасно помню ту ночь, когда перестал спать. Миллион бразильцев в белом под дождем на пляже. Колоссальный фейерверк над Меридианом. Надо бросить в океан белые цветы и загадать желание, тогда боги исполнят его в наступившем году. Я швырнул букет в волны и очень очень сильно пожелал, чтобы все уладилось. Не знаю, что случилось – то ли цветы мои были плохи, то ли боги отвлеклись. Во всяком случае, желание так и не сбылось.
X Дворец Правосудия в Париже
Развод легким не бывает. В какую же мы превратились мразь, если думаем, что это пустяки? Анна положилась на меня. Она вверила мне свою жизнь перед Богом (и, что еще значительнее, – перед Французской Республикой). Я подписал обязательство, тем самым взявшись всегда заботиться о ней и воспитывать наших детей. На развод подала она – все правильно, ведь предложение брака делал я. Детей у нас не будет, и тем лучше для них. Я предатель и подлец, какой из меня отец семейства! Я признаю себя виноватым, чтобы избавиться от комплекса вины.
Почему никто не приходит на разводы? Когда я женился, вокруг меня были все мои друзья. А в день моего развода я совершенно один, с ума сойти. Ни свидетелей, ни шаферов, ни родственников, ни поддатых приятелей, которые бы хлопали меня по спине. Ни цветов, ни венков. Я бы не прочь, чтобы в меня чем нибудь бросали, ну ладно, не горстями риса, так хоть гнилыми помидорами, например. На выходе из Дворца Правосудия такой метательный снаряд – самое оно. Где они, все мои родные и близкие, которые обжирались птифурами на моей свадьбе, а теперь меня знать не хотят, хотя надо бы наоборот – жениться следует в одиночестве, а разводиться при поддержке всех друзей?
Говорят, в каких то англиканских церквах устраивают церемонии полюбовного развода, с благословением расстающихся супругов и торжественной передачей пастору обручальных колец. «Святой отец, я возвращаю это кольцо в знак того, что мой брак расторгнут». По моему, в этом что то есть. Папе Римскому следовало бы рассмотреть вопрос: представляете, народ ведь валом повалит в церкви, и потом, перепродажа обручальных колец принесет доходу больше всяких пожертвований, точно? Богатая идейка, говорю я себе, в то время как судья по бракоразводным делам предлагает помириться. Он спрашивает нас с Анной, уверены ли мы, что хотим развестись. Говорит так, будто мы четырехлетние дети. Меня так и подмывает ответить, что нет, мы просто поиграть в теннис пришли. Но потом, подумав, я понимаю, что он видит нас насквозь: он прав, мы и есть дети года по четыре.
Развод – это потеря духовной невинности. За отсутствием «славной войны», которая нам бы не повредила, только такого рода катастрофы (в одном ряду с утратой матери или отца, параличом после автомобильной аварии, потерей крова над головой в результате незаконного увольнения) учат нас быть мужчинами.
…А что, если адюльтер сделал меня взрослым? 3
Можно притворяться, будто развод нам нипочем, но скоро наступает ужасная пора, когда мы понимаем, что перешли от «Спящей красавицы» к «Нам не состариться вместе». Прощайте, чудные мгновения, надо забыть пленительные прозвища, которыми мы называли друг друга, сжечь фотографии свадебного путешествия, выключать радио, услышав знакомую песенку, если мы когда то напевали ее вместе. Вас выводят из себя невинные фразы вроде: «Как мне одеться?» или «Что мы делаем сегодня вечером?» – они связаны с неприятными воспоминаниями. Глаза у вас почему то на мокром месте всякий раз, когда кто то кого то встречает в аэропорту. И даже Песнь Песней становится пыткой: «Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях… Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста! пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей».
Если нам и суждено еще встретиться, то только в присутствии улыбчивой адвокатши, которая вдобавок будет столь бестактна, что окажется до зубов беременной. Мы чмокнем друг друга в щечку, словно старые друзья. Пойдем куда нибудь выпить кофе вместе, как будто Земля не рухнула и по прежнему вертится. Поболтаем вполне весело, а потом расстанемся как ни в чем не бывало, зная, что это навсегда. «До свидания» будет последней ложью.
XI Тридцатилетний мужчина
В нашей среде не задаются никакими вопросами, пока не доживут до тридцати лет, а тогда бывает уже поздно на них отвечать.
