[12] Бѣдный Карлъ Иванычъ, какъ онъ сконфузился! Я-же, о дѣтская невинность, сталъ разсказывать, какъ я видѣлъ во снѣ, что будто Карлъ Иванычъ съ Марфой ночью взошелъ въ класную, взялъ тамъ забытую ермолку, заглянулъ къ намъ и пошелъ съ ней въ свою спальню. Карлъ Иванычъ загорѣлся, готовъ уже былъ и признаться въ грѣхѣ, какъ maman, начавшая съ удовольствіемъ слушать разсказъ моего сна, вдругъ удержала улыбку и спросила такъ естественно и такъ мило: — «Что вы были у папа, дѣти? Володя, скажи папа, что, ежели онъ можетъ, чтобы зашелъ ко мнѣ, когда на гумно пойдетъ, да пошли ко мнѣ Никиту, ежели онъ тамъ». Въ то время, какъ maman это говорила съ видимымъ намѣреніемъ перебить Карла Иваныча рѣчь, онъ, бѣдный, конфузился, а я неумолимо вопрошающимъ взглядомъ смотрѣлъ на него. Maman встала, подошла къ пяльцамъ, позвонила, велѣла убирать со стола, расположилась шить и сказала Карлу Иванычу съ улыбкой: «нынче, хотя и суббота, (она знала, что въ табельные дни мы повторяли всѣ зады, что составляло страшную даже невозможную работу) но отпустите дѣтей пораньше». Карлъ Иванычъ изъявилъ мычаніемъ согласіе, оглянулся на насъ, и мы пошли къ папа.
Пройдя комнату, такъ называемую, офиціанскую, мы взошли въ кабинетъ Папа. Онъ стоялъ подлѣ письменнаго стола и, показывая на бумаги, запечатанные конверты, кучки денегъ, горячился и что-то толковалъ прикащику Никитѣ Петрову, который на обычно[мъ] своемъ мѣстѣ, подлѣ барометра, разставивъ ноги на приличное раз[стояніе], заложивъ руки назадъ и приводя за спиною пальцы въ движеніе тѣмъ быстрѣе, чѣмъ болѣе горячился [13] папа, спереди не выказывалъ ни малѣйшаго знака безпокойства, но, напротивъ, выраженіемъ лица выказывалъ совершенное сознаніе своей правоты и вмѣстѣ съ тѣмъ подвластности. Папа, не отвѣчая даже на «съ добрымъ утромъ» Карла Иваныча и не оглянувшись (что тогда мнѣ казалось необыкновенно дерзкимъ поступкомъ), сказалъ только, сдѣлавъ движеніе къ намъ рукою: «Сейчасъ, Карлъ Иванычъ, погодите дѣти» и продолжалъ къ Никитѣ: «Ахъ, Боже мой милостивой, что съ тобой нынче Никита», и папа дернулся плечомъ по привычкѣ и слегка покраснѣлъ. «Этотъ конвертъ со вложеніемъ 800 рублей»... Никита подвинулъ счета, кинулъ 800 и сказалъ: «слушаю-съ». Папа продолжалъ: «для расходовъ по экономіи, понимаешь? Деньги, которыя получатся изъ Хабаровки, подашь Княгинѣ. Здѣшнія доходы: за мельницу ты долженъ получить 400 рублей, такъ? Залоги должны поступить изъ казны 8,000, такъ?» Никита продолжалъ кидать на кости. «И вообще всѣ доходы съ Краснаго и съ Малаховки [?], за вычетомъ уплаты въ совѣтъ пришлешь ко мнѣ, теперь же въ конторѣ у насъ 21,000, такъ?» Никита смѣшалъ счеты и положилъ 21 тысячу. «Эти деньги, исключая 1000 р., которыя ты употребилъ на жалованье себѣ и дворовымъ людямъ, я возьму съ собою. Этотъ же конвертъ ты знаешь?» Я посмотрѣлъ на надпись пакета. На немъ было написано: «Карлу Ивановичу Келеру». — Папа, должно замѣтивъ, что я прочелъ то, чего мнѣ знать не нужно, взялъ меня за плечо и показалъ мнѣ направленіе прочь отъ стола, продолжая говорить. Я понялъ, что это и ласка и замѣчаніе, поцѣловалъ эту руку [14] и пошелъ къ дверямъ терасы, у которыхъ русачей повалкой, зажмуривъ глаза, на солнцѣ лежала любимая борзая сука Милка. Я весьма сконфуженной сталъ гладить ее, думая совсѣмъ о другомъ. Отчего нынче мы были допущены присутствовать при занятіяхъ съ Никитою папа, на которые я смотрѣлъ тогда, какъ на что-то гораздо выше занятій дипломатическихъ кабинетовъ, какъ на занятія, недоступныя никому, кромѣ папа и Никиты. Потомъ что бы значилъ этотъ пакетъ К[арла] И[ваныча]? Папа сказалъ: «прислать ко мнѣ», стало быть онъ ѣдетъ. Куда? Надолго-ли? Совѣщаніе-же продолжалось. Со стороны папа съ видимымъ нетерпѣніемъ — онъ не любилъ говорить при чужихъ — онъ краснѣлъ и подергивался чаще и чаще. Никита же перемѣнилъ, наконецъ, выраженіе тупоумія, съ которымъ онъ считалъ нужнымъ слушать приказанія господина, какъ бы говоря: «Извольте говорить, языкъ безъ костей, но все это не такъ, а вотъ я вамъ скажу какъ», на выраженіе, обыкновенное Русскому человѣку, ума и смѣтливости и, смѣшавъ все на счетахъ, началъ: «Вы изволили говорить, въ совѣтъ заплатить съ мѣльницы залоговъ и доходовъ. Мельникъ приходилъ, говоритъ: «Ради Бога повремените, помола не было, денегъ нѣтъ, несчастнымъ человѣкомъ сдѣлаете, дайте поправиться, я, дескать, буду еще вамъ плательщикомъ». И въ самомъ дѣлѣ, сударь, ежели намъ его снять, найдется ли еще по той цѣнѣ. На счетъ залоговъ Секретарь Иванъ Аф[анасьевичъ] говорилъ мнѣ [15] въ середу, что дескать доложи А. М., покуда не получится квитанція въ доставкѣ, Журналъ составить нельзя. Я, хотя безъ вашего приказанія, приказалъ два воза муки насыпать въ городъ И[вану] А[фанасьевичу] свести воскресеньи, да Бѣляева поблагодарить нужно. Богъ дастъ, черезъ мѣсяцъ и охлопочу, а въ Совѣтъ сами изволите знать, срокъ 14. Новыхъ доходовъ до установки цѣнъ трогать нельзя». Видно было, что у Никиты запасъ аргументовъ еще былъ большой, но Папа остановилъ его. «Я распоряженiй: своихъ не перемѣню, но ежели въ полученіи будетъ задержка, тогда возьмешь въ совѣтъ платить изъ Хабаровскихъ денегъ. Я Княгинѣ самъ скажу». — Никита только сказалъ «слушаю-съ», но въ выраженіи голоса видно было торжество побѣды — ему только и нужно было. Хабаровка было одно изъ имѣній матушки, и Никита любилъ, когда, случалось, въ пользу своего имѣнія папа бралъ изъ ея денегъ взаймы. — Отецъ мой во всѣхъ случаяхъ жизни былъ человѣкъ нерѣшительной. — Онъ считалъ неблагороднымъ пользоваться деньгами женщины, которая его любила; брать деньги даже взаймы ему нельзя было, потому что онъ былъ игрокъ; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ часто пользовался ими. Теперь, напримѣръ, предлагая этотъ разсчетъ Никитѣ, онъ зналъ, что тотъ не найдетъ другаго способа устроить все, какъ взять изъ денегъ Княгини. — Ему нужно было, чтобы кто нибудь выказалъ необходимость сдѣлать это, и тогда уже совѣсть его была покойна. Займы-же эти совершались очень часто и, разумѣется, безъ платежа, потому что или отецъ [16] игралъ, или клалъ деньги на хозяйство, что онъ однако, надо отдать ему справедливость, всегда дѣлалъ очень дѣльно. — Окончивъ дѣла съ Никитой, Папа обратился къ намъ. «Ну, дѣти, въ послѣдній разъ вамъ нынче учиться у Карла Иваныча, — нынче въ ночь ѣдемъ въ Москву: уже вы большіе ребята стали, пора вамъ серьезно работать и утѣшать свою maman. Она теперь остается здѣсь, и одна для нея будетъ радость — это знать, что вы умны, учитесь хорошо, и вами довольны».
