…Время остановилось…
…Мы лежали друг подле друга, измученные и счастливые.
— Теперь я возвращаюсь домой, — сказала вдруг Нино, — потому что вижу, ты совсем не собираешься убивать меня.
— Ты приехала сюда одна?
— Нет, меня привез Сеид Мустафа. Он сказал, что привезет меня к тебе, но если я буду мучить тебя, то сам меня убьет. Вот он, сидит во дворе с пистолетом в руке. Можешь позвать его, если я тебя разочаровала.
Но я не стал звать Сеида Мустафу, а вместо этого поцеловал Нино.
— Ты для этого приехала сюда?
— Нет, — просто сказала она.
— Тогда объясни мне кое-что.
— Что?
— Почему в ту ночь, сидя на коне Сеида, ты не произнесла ни слова?
— Из гордости.
— А сейчас почему ты здесь?
— Тоже из гордости…
Я взял ее руку и стал нежно перебирать тонкие пальчики.
— А Нахарарян?
— Нахарарян? — тихо переспросила Нино. — Не думай, что он увез меня против моей воли. Я знала, что делала, и считала, что поступаю правильно. Потом я поняла, что ошиблась, но это не снимает с меня вины. Во всем была виновата я, и я должна была умереть. Вот почему я тогда молчала, поэтому и сейчас я приехала сюда. Теперь ты знаешь все.
Я благодарно поцеловал ее теплую ладонь. Нино говорила правду, хоть и знала, что эта правда может ей дорого обойтись.
Она встала, грустно, словно прощаясь, обвела взглядом комнату.
— Теперь я вернусь домой, — проговорила она. — Тебе совсем не обязательно жениться на мне, — напряженно улыбаясь, добавила она, — я уезжаю в Москву.
Я подошел к двери, приотворил одну створку. Сеид Мустафа все так же сидел, поджав ноги, и поигрывал пистолетом. Талию, его обтягивал неизменный зеленый пояс.
— Сеид, — громко сказал я, — позови сюда муллу и одного свидетеля. Через час я женюсь.
— Муллу звать ни к чему, — отозвался мой друг, — я сам женю вас, у меня есть такое право. Нужны будут только два свидетеля.
Я закрыл дверь. Нино сидела на кровати, рассыпав по плечам густые черные волосы.
— Подумай, что ты делаешь, Али хан, — смеясь, сказала она. — Ты женишься на распутной женщине.
Я лег рядом с ней, и мы крепко обнялись.
— Ты, в самом деле, хочешь жениться на мне? — прошептала она.
— Да, если ты согласишься стать моей женой… Потому что я теперь кровник, и враги ищут меня.
— Знаю. Но сюда они не доберутся. Давай останемся здесь.
— Что ты говоришь, Нино? Ты хочешь остаться здесь? В этой дыре, без дома, без услуг?
— Да, — отвечала она. — Я хочу остаться здесь. И ты должен оставаться здесь. Я стану вести хозяйство, печь хлеб и буду тебе хорошей женой.
— А не соскучишься?
— Нет, — ответила Нино. — Ведь мы будем спать под одним одеялом.
В дверь постучали. Я оделся. Нино накинула мой халат. В комнату вошел Сеид Мустафа в сопровождении двух свидетелей. Сеид уселся на пол, достал из-за пояса бронзовую чернильницу, на крышке которой было выгравировано: «Лишь путем, указанным Аллахом». Положив на левую ладонь лист бумаги. Сеид обмакнул в чернила камышовое перо и красивым, торжественным шрифтом вывел: «Во имя Аллаха всемилостивого и милосердного». Потом он обратил лицо ко мне.
— Ага, как ваше имя?
— Али хан, сын Сафар хана из рода Ширванширов.
— Какого вы вероисповедания?
— Я — мусульманин. Принадлежу к шиитской секте имама Джафара.
— Каково ваше желание?
— Я хочу жениться на этой женщине.
— Ханум, как ваше имя?
— Я — княжна Нино Кипиани.
— Какого вы вероисповедания?
— Я принадлежу к греко-православной церкви.
— Каково ваше желание?
— Я хочу стать женой этого мужчины.
— Вы намерены сохранить свою веру или желаете принять веру супруга?
Нино мгновение колебалась, потом подняла голову и гордо и решительно ответила:
— Я намерена сохранить свою веру.
Сеид записал ее ответ. Бумага ловко скользила в его ладони, покрываясь затейливой вязью арабских букв. Наш брачный договор был готов.
— Подпишитесь, — велел Сеид.
Я поставил свою подпись.
— Какое имя мне следует написать? — спросила Нино.
— Новое.
Она крепко сжала перо и уверенно вывела: «Нино ханум Ширваншир». Затем наступила очередь свидетелей, после чего Сеид Мустафа вытащил свою печать и приложил ее к договору. «Раб божий Хафиз Сеид Мустафа Мешеди».
Он подал документ мне, потом обнял меня и прошептал на персидском:
— Али хан, я — плохой человек. Но Арслан ага сказал, что ты в горах погибнешь без Нино. Я не мог допустить этого. Это было бы грехом. И Нино умоляла меня привезти ее сюда. Если то, что она говорила, правда, люби ее. Если нет, мы завтра же убьем ее.
— Она, конечно же, солгала, Сеид Мустафа, но пусть живет, не будем убивать ее.
Сеид растерянно взглянул на меня и засмеялся.
А через час мы торжественно выбросили в пропасть мой кальян. На этом завершилась наша свадебная церемония.
Так, совершенно неожиданно для меня жизнь снова заблистала всеми своими красками. Она была прекрасна. Прекрасней, чем когда бы то ни было.
Когда я шел по улице, и встречные улыбались мне, я улыбался им в ответ, потому что был счастлив. Чувствовал я себя превосходно, и мне хотелось всю оставшуюся жизнь провести на нашей крыше вдвоем с Нино.
Моя жена разгуливала по дому в красных дагестанских шальварах и ничем не отличалась от остальных женщин аула. Глядя на нее, никто бы не подумал, что эта женщина привыкла жить, думать и поступать иначе. В деревне не принято было держать слуг, поэтому и Нино наотрез отказалась от прислуги. Она готовила обед, болтала с соседками, а потом пересказывала мне все деревенские сплетни.
Я же проводил дни на охоте, возвращался домой с добычей и ел только то, что готовила мне Нино.
Дни наши протекали так: рано утром я наблюдал, как Нино, босая, с кувшином в руке шла за водой. Потом она возвращалась, осторожно ступая босыми ступнями по острым камням, и несла на правом плече кувшин, обвив его тонкой рукой. До сих пор она всего только раз споткнулась, выронив кувшин, после чего долго плакала, переживая свой позор, а соседские женщины утешали ее.
Так каждое утро вместе с остальными женщинами деревни Нино ходила за водой. Они гуськом поднимались в гору, и я издали видел босые ступни Нино. Она напряженно смотрела только вперед. Я тоже смотрел куда угодно, только не ей в лицо. Нино хорошо усвоила законы горцев. А один из этих законов гласил: женщина при посторонних никоим образом не должна выявлять свою любовь.
Нино входила в полутемный домик, закрывала дверь, подавала мне воды умыться, потом приносила хлеб, сыр, мед, и мы как истинные сельские жители ели все это руками. Мы сидели на полу — Нино очень быстро научилась сидеть по-турецки. После еды она облизывала пальцы, сверкая жемчужно-белыми зубками.
— По здешним обычаям, — говорила она потом, — теперь я должна вымыть тебе ноги. Но так как мы здесь одни, и на реку ходила я, вымой лучше ты мне.
Я погружал в воду эти маленькие, забавные игрушки, которые она называла своими ногами, она по-детски шлепала ступнями, и вода брызгала мне в лицо. Потом мы поднимались на крышу. Я садился на тюфяк, Нино вытягивалась у моих ног. Иногда она мурлыкала какую-нибудь песенку, иногда же молчала, обратив ко мне свой лик мадонны. По ночам она спала, свернувшись в клубок, как маленький зверек.
— Али хан, ты счастлив? — спросила она однажды.
— Очень. А ты? Не хочешь вернуться в Баку?
— Нет, — серьезно ответила она. — Я хочу доказать, что могу служить своему мужу и делать все, что делают азиатские женщины.
Когда керосиновая лампа гасла, Нино ложилась подле меня и, глядя в темноту, начинала разговаривать сама с собой. Ее волновало многое: столько ли чеснока надо было положить в жаркое из баранины? Была ли любовная связь у Руставели с царицей Тамарой? Что она здесь будет делать, если у нее внезапно разболятся зубы? За что вчера соседка била мужа веником?
— Сколько в жизни тайн, — шептала она, засыпая.
А по ночам она вдруг садилась в постели, трогала меня за локоть, гордо и хвастливо заявляла: «Я — Нино!» и снова засыпала, а я укрывал одеялом ее нежные плечи. «Ты достойна лучшей жизни, Нино», — думал я.
Как-то я поехал в расположенный неподалеку городок Гунзах. Купил там керосиновую лампу, лютню, шелковый платок для Нино и граммофон… При виде граммофона Нино запрыгала от радости.
К сожаление, в Гунзахе нашлись всего две пластинки. На одной был записан танец горцев, а на другой — ария из «Аиды». Мы слушали их целыми днями и заслушали до того, что обе мелодии слились для нас в одно целое.
Изредка приходили вести из Баку. Родители Нино умоляли нас уехать в одну из цивилизованных стран, грозя в противном случае лишить своего благословения. Один раз приехал отец Нино. Увидев жилище своей дочери, князь пришел в ужас.
