— Похоже, и правда пришла пора возвращаться в Маракаибо, — сказал он Лэппу. — Образцов породы мы набрали достаточно. И думаю, совершенно необязательно оставлять индейцам столь замечательные четыре образчика белой расы.
До поселка Ла-Бурра, состоявшего домов из пятнадцати, мы добрались спокойно. А когда сидели в ожидании грузовика, который должен был забрать нас, и, не спеша, выпивали, вдруг меня отозвал в сторону какой-то пьяный индеец-полукровка.
— Ты вроде бы француз, а? Да… стыд и позор таким французам, вот что я тебе скажу!
— Как это понять?
— Сейчас поймешь. Ведь вы забрались в страну мотилонов, верно? И что там делали? Палили из ружей налево и направо во все, что летает, бегает или плавает. Это не научная экспедиция, вот что я тебе скажу, это самая что ни на есть разбойничья охота!
— Куда это ты гнешь?
— Если и дальше так пойдет, то вы лишите индейцев всех источников пропитания. У них ведь и так всего мало. Раз в день-два они убивают какую-нибудь дичь и едят это мясо, лишнего себе не позволяют. И убивают, заметь, не из ружей, а стрелами, бесшумно, не распугивая других животных. А вы всех распугали своей пальбой.
Парень был неглуп, за его словами угадывалась настоящая боль, и я заинтересовался тем, что он говорил.
— Что будешь пить? Я угощаю.
— Двойной ром, француз. Вот потому-то мотилоны и стреляют в вас. Из-за таких, как вы, им скоро нечего будет есть.
— Так, выходит, мы грабим их кладовую?
— Выходит, что так, француз. А потом, когда вы плыли на каноэ, и ручей становился слишком узким и надо было выходить и толкать лодку, разве ты не замечал, что при этом вы разрушаете маленькие запруды из веток и бамбуковых палок?
— Да, видел. Часто.
— Так вот, эти запруды, которые вы так бездумно разрушали, есть не что иное, как ловушки для рыбы, построенные мотилонами. И здесь вы им навредили.
— Ты прав на все сто. Так поступают только варвары! — согласился с ним я.
На обратном пути я часто размышлял о том, что рассказал мне этот весь насквозь пропитанный ромом полукровка, и решил кое-что предпринять. Добравшись до Маракаибо, я немедленно отправил письмо управляющему Бланше с просьбой безотлагательно принять меня.
На следующий день он пригласил меня зайти. В офисе присутствовал также главный геолог компании. Я сказал им, что, если они не хотят, чтобы в экспедициях убивали или ранили людей, дело надо организовать по-другому, и что я с охотой готов взяться за это. Пусть Крайчет по-прежнему числится начальником партии, но за дисциплиной и порядком буду следить я. Они охотно согласились, тем более что Крайчет в своем отчете написал, что еще одна экспедиция в горы, в еще более опасный и труднодоступный район, сулит невиданные по выгоде геологические открытия. Я ничего не сказал им о причинах, вызвавших столь неожиданное с моей стороны предложение, а также о том, как я собираюсь обеспечить безопасность; впрочем, они ни о чем таком не расспрашивали. Янки — люди практичные, для них главное — результат.
От начальника национальной гвардии я добился распоряжения, чтобы на контрольно-пропускном пункте при входе на территорию мотилонов у всех участников экспедиции отбирали бы ружья и прочее огнестрельное оружие. Для этого надо было только придумать некий благовидный предлог. В Маракаибо же об этом знать не должны — нанять людей, заранее предупрежденных о том, что они пойдут по земле мотилонов безоружными, будет уже совершенно невозможно.
Все прошло прекрасно. В Ла-Бурра у последнего поста у всех участников экспедиции, за исключением двоих, отобрали оружие, причем этих двоих я предупредил, что стрелять они могут лишь в случае крайней опасности. У меня самого остался только револьвер. С того дня все экспедиции подобного рода проходили без всяких осложнений.
Я прекрасно ладил с людьми, и они меня слушались. Вообще это мое новое занятие страшно захватило меня. Теперь, вместо того чтобы разрушать запруды, мы осторожно обходили их. К тому же, зная, что у мотилонов не хватает продовольствия, мы, покидая место очередной стоянки, всякий раз оставляли там банки с консервами или же с сахаром и солью, а иногда и другие продукты, а также мачете, нож или маленький топорик. На обратном пути мы этих предметов, разумеется, не обнаруживали. Все исчезало, даже использованные жестянки. В общем, политика моя увенчалась успехом, а поскольку никто в Маракаибо толком не знал, как именно я этого добился, стали ходить слухи, будто бы я «брухо», колдун, или же каким-то таинственным образом связан с мотилонами.
Как-то раз во время одной из таких экспедиций мне пришлось нанять в проводники охотников на крокодилов, отца и двух сыновей Фуенмейеров. Они прекрасно знали эти края, к тому же сами вызвались присоединиться к экспедиции, потому что опасались стать легкой добычей мотилонов. Днем они вели нас к цели, ночами охотились на аллигаторов.
Они происходили из племени маракучо из Маракаибо. Язык их отличала приятная музыкальность, да и товарищами они были надежными: обладали лучшими из присущих индейцам качествами — умом, находчивостью, преданностью. Я подружился с этими славными маракучо дружба эта сохранилась и по сей день.
Охота на аллигаторов, зубастых тварей, достигающих более трех метров в длину, — занятие крайне опасное. Как-то раз ночью я отправился на охоту вместе с Фуенмейером-отцом и старшим его сыном. Уселись в легонькое каноэ — отец на корме у руля, я в середине, и сын на носу. Тьма стояла — хоть выколи глаз, и слышно тоже ничего не было, кроме шепота джунглей да слабого плеска воды о борта каноэ. Мы не курили, молчали, сидели, не шелохнувшись.
Время от времени мы направляли на поверхность воды луч мощного электрического фонаря, и тут же в ответ появлялась пара красных светящихся точек. Две точки — один аллигатор. Немного впереди этих глаз должны находиться ноздри, ведь глаза и нос — это единственные части тела, которые выступают у плывущего аллигатора на поверхность. Жертву выбирают в зависимости от расстояния между охотником и красными точками — чем ближе, тем лучше. Выбрав, мы направились к ней, погасив фонарь. Старик Фуенмейер на редкость ловко умел рассчитывать расстояние и определять точное местонахождение аллигатора, для этого ему достаточно было одной лишь вспышки света продолжительностью не более секунды. Мы быстро гребли к цели, направив яркий луч уже в выбранную точку. Чудовище, как правило, находилось там, ослепленное. Фонарь не выключали до тех пор, пока мы не оказывались всего в двух-трех метрах от крокодила. Стоя на носу, молодой Фуенмейер держал в левой руке фонарь, а в правой гарпун с тяжелым свинцовым наконечником — единственное холодное оружие, способное пробить толстую крокодилью шкуру.
И вот он метнул гарпун Теперь надо было торопиться: раненый аллигатор погружался в воду. Мы схватили все наши три весла и принялись бешено грести к берегу. Медлить не стоило — если дать крокодилу время снова подняться на поверхность, он может тут же кинуться на обидчика, одного удара хвоста достаточно, чтобы разбить каноэ в щепки и отправить охотников прямиком на съедение другим аллигаторам, уже почуявшим неладное. Выпрыгнув на берег, надо было мчаться к ближайшему крепкому дереву и крепко-накрепко привязать к стволу веревку, второй конец которой был прикреплен к гарпуну. Крокодил непременно выйдет на берег — узнать, что же его держит. Он не понимает, что с ним произошло, чувствует лишь боль в спине Вот он выходит, уже на берегу, у самого края воды… Не успевает чудовище сделать следующий шаг, как молодой Фуенмейер наносит ему удар по голове маленьким острым, как бритва, топориком. Иногда, чтобы прикончить аллигатора, необходимо два-три удара. При каждом он хлещет хвостом, одного прикосновения которого достаточно, чтобы отправить обидчика на тот свет. Может случиться, что топором прикончить аллигатора не удается, тогда лучше всего тут же обрубить веревку, чтобы он мог уйти в воду. Иначе охота может закончиться весьма печально.
В ту ночь нам повезло: мы добыли несколько аллигаторов и вытянули их туши на берег. На рассвете охотники вернулись и сняли шкуру с брюха и нижней части хвостов. Шкура этих чудовищ на спине такая толстая, что никакой обработке не поддается. Потом каждую тварь пришлось предать земле, в реку трупы выбрасывать не полагалось, иначе можно отравить воду. Аллигаторы не едят своих собратьев, даже мертвых.
В экспедиции с геологическими партиями я ходил еще несколько раз и заработал на этом очень неплохо, настолько неплохо, что смог даже отложить кругленькую сумму. А вскоре произошло одно из самых удивительных и радостных событий в моей жизни
Сидя в темной и тесной камере-одиночке на острове Сент-Жозеф, я, пытаясь побороть одиночество и отчаяние, часто представлял себя свободным, в мечтах возвращаясь из тьмы в свет, к жизни радостной и бурной, и, рисуя в своем воображении различные картины из нее, всякий раз в центре событий помещал прекрасный образ девушки — умной и доброй, — словом, свой идеал. Она была непременно блондинка, не высокая, но и не маленькая, с ореховыми глазами, искрящимися умом и жизнерадостностью. У нее был прелестный, четко очерченный ротик, улыбка обнажала ряд белых, сияющих, словно жемчужины, зубов. Соблазнительная, безупречно пропорциональная фигура, стройные ноги. Эта девушка должна была стать моей на всю жизнь.
