– Понятно.
Его голос на мгновение чуть поплыл, как будто ему вдруг что-то пришло на ум.
– Слушай, Стив, а ты действительно в полном порядке? Ты можешь говорить?
– Да, я в полном порядке.
– Мой аналитик утверждает, что теперь мне нужно с тобой считаться. Одной из главных особенностей нашей программы было то, что мне никогда не удавалось войти с тобой в персональный контакт. Меня заботили главным образом социальные контуры программы, а не ее личностный фактор. Мне кажется, я старался защититься от чувства социального превосходства, которое от тебя исходило.
– Артур, не надо этой херни. Говори по делу.
– Я пытался дозвониться до тебя сегодня шесть раз. Я набирал твой номер шесть раз и все время нарывался на твою проклятущую службу ответа. А теперь я в жуткой панике, Стив. У меня истерика. Атмосфера здесь сегодня утром была просто чудовищная. Газеты требуют извещения о судьбе программы.
– Я не могу сейчас думать об этом.
– Малыш, но ты просто вынужден. Послушай, мне кажется, я всегда был недостаточно деликатен, я мыслил скорее в категориях социального отзвука, статуса, общественной реакции…
– Брось.
– …а не пытался декларировать фальшивое псевдоджентльменское милосердие в щекотливых ситуациях вроде этой…
– Слушай, ты засранец, – заорал я на него. – Говнюк!
– Ты в душевном волнении.
Я убрал трубку от уха. Из трубки доносились его разъяснения, переходящие в резолюции, затем хорошо выверенные интонации самооценки, аденоиды в его перебитом носу вызывали дрожание тембра, который звучал сейчас с благодушием тростниковой дудочки. Потом я услышал, как он остановился, словно заколебавшись, – наша беседа переходила на другую тему.
– У нас тут банка с тараканами, согласен, но местная телестанция постоянно испытывает давление, к которому телевидение не привыкло. Тебе известно, что из-за твоей программы на нас нападают больше, чем из-за любой другой, а сейчас, знаешь ли, у нас есть парочка новых проектов и помимо твоего, и это для нас слишком большая нагрузка. Ты знаешь, что со следующего месяца мы начинаем программу с Шаго Мартином? Это наш вклад в борьбу с дискриминацией, в первый раз за всю историю у нас будет шоу, в котором негритянский певец поет интимный дуэт с белой бабенкой.
– А как звать эту бабенку? – спросил я.
– Розалия… Кажется, так.
– А не Шерри?
– Нет, Шерри Мелани должна была петь, но ее зарубили.
– А как пишется Мелани? Передай по буквам.
– М-е-л-а-н-и. Слушай, ты пьян?
– А почему ее зарубили?
– Потому что Розалия угостила своими прелестями нашего шефа.
– Доддса Мерсера Меррила?
– Доддса, старину Доддса, нашего старого пидера, хочешь верь, хочешь не верь. Он время от времени и в эту дыру вставляет. – Артур захихикал. – Знаешь, что он мне однажды сказал? Все это просто трение.
– И он подсунул свою подстилку в программу Шаго Мартину?
– Доддс без ума от черномазых, ты что, не знаешь? – Он чуть помедлил.
– Стивен, – сказал он сдержанным тоном, – мой аналитик дал мне жесткое указание не втягиваться в беседу с тобой. В болтовню. Мы еще не коснулись нашей главной темы. У нас, приятель, трудности.
– А почему бы тебе не сформулировать это проще? Например, так: программа на некоторое время прерывается.
– Стив, послушай.
– Да?
– Помнишь, ты однажды привел изречение Маркса «количество переходит в качество»?
– Помню, что пришло пятьдесят писем, в которых меня обвиняли в том, что я пропагандирую Маркса.
– Вот сейчас как раз такой случай. Количество скандального интереса и все эти инсинуации…
– На это у телевидения есть юрисконсульт.
– Слушай, Стив, никто не думает, что ты выбросил Дебору из окна. Господи, я сам так не думаю. Я целых пять минут защищал тебя сегодня перед Доддсом, говорил ему, что ты, в сущности, прекрасный парень с блестящими способностями, будущий гений, и если у тебя возникает какая-то личная проблема или даже парочка проблем, – так что ж? На телевидении и кроме тебя есть пьяницы и ходоки по бабам. Но он был непреклонен. Я никогда не видел его столь непреклонным. От него веяло холодом, как из морга. Как с полюса. Как из морга на полюсе.
– Как из морга на полюсе.
– Доддс сказал, что решающим фактором является то, что никакая аудитория не станет доверять человеку, жена которого выбросилась из окна.
– Понятно.
– Абсолютно понятно? Никакая аудитория в целом мире.
– Ясно.
– Мне страшно жаль, Стив.
– Понятно.
– Это была великолепная программа.
– Приятно водить с тобой знакомство, Артур.
– Спасибо тебе, дружище, за эти слова. Я сейчас преодолеваю беспокойство, которое заранее внушал мне этот разговор. Приказ поступить с тобой так был для меня совершенно убийственным.
– Хватит, Артур. Довольно.
– Увы.
– Пока.
– Чао.
Телефон снова зазвонил. Это была служба ответа. Сообщений оказалось не так много, как я ожидал. Требование декана факультета психологии немедленно позвонить ему, и впрямь пять звонков от Артура, и еще несколько от приятелей, с которыми я не прочь был бы поболтать, но делать этого не собирался, и просьба секретарши Барнея Освальда Келли позвонить мистеру Келли в его апартаменты в «Уолдорфе».
Не было ни одного звонка от друзей Деборы и ни одного от тех людей, которых я считал нашими общими с Деборой друзьями. У меня никогда не было иллюзий насчет того, что друзья Деборы хоть в какой-то степени лояльны по отношению ко мне, но их абсолютное молчание в такой момент углубляло молчание, царящее в моей квартире.
– Глория, – обратился я к операторше, когда она закончила свой отчет,
– сделай мне одолжение. Позвони в «Уолдорф» и назначь мне встречу с мистером Келли. Скажи его секретарше, что я готов встретиться с ним сегодня вечером в половине восьмого. Если это время его устраивает, пожалуйста, перезвони.
– Конечно, мистер Роджек, конечно, я все сделаю… И знаете что?
– Да?
– Все наши девушки передают вам свои соболезнования в вашей трагической утрате.
– Ох, спасибо, Глория, приятно это слышать.
Не так ли было с французами, когда немцы напали на них сзади, в обход линии Мажино, и им пришлось вылезти с винтовками из бетонных дотов и повернуться лицом к противнику? Я был уверен, что мне надо непрерывно разговаривать по телефону, пока я не буду готов отсюда убраться.
Я набрал номер декана.
– Доктор Тарчман, – начал я.
– Стив, – сказал он, – страшно рад, что вы наконец-то позвонили. Я так переживал. Более неприятную для всех нас историю просто невозможно представить. Ах вы, бедняга.
– Да, Фредерик, это было тяжело. Мы с Деборой, как вам известно, уже довольно давно были не слишком близки, но все равно это было вроде землетрясения.
– Я уверен, это было просто чудовищно.
Между нами пролетел тихий ангел.
– Полагаю, на университет обрушились газетчики?
– Они как муравьи, – ответил Фредерик. – Я в самом деле убежден в том, что они муравьи, разъедающие плоть западной цивилизации.
Второй тихий ангел оказался к тому же паралитиком.
– Хорошо, Стивен, что вы позвонили. Я уважаю ваши мотивы.
– Да мне и самому хотелось позвонить. По телефону мне сейчас проще разговаривать.
– Стивен, вы знаете, что я не слишком набожный человек, но сегодня утром я пошел в церковь. Чтобы помолиться за Дебору.
Я словно увидел, что его седая пресвитерианская совесть ведет его за руку под утренним дождем. Он виделся с Деборой всего лишь однажды на факультетском обеде, но она буквально очаровала его, демонстрируя мне, что готова ради меня на что угодно.
– Что ж, как вам известно, Дебора была набожна, – ответил я, – и, может быть, ей дано было услышать вашу молитву.
Теперь мы оба были растеряны. Я буквально чувствовал, как ему мучительно трудно сказать мне: «О, Господи, надеюсь, что нет».
– Доктор Тарчман, я понимаю, что нам надо обсудить несколько практических вопросов, и в создавшейся ситуации начать, наверное, следует мне.
– Благодарю вас, Стивен, нам действительно надо поговорить. Знаете ли, будет лучше, если университет сможет дать простое объяснение, чтобы удовлетворить этих чертовых муравьев. Я боюсь, что они начнут приставать с расспросами к профессорам и, не дай Бог, к самым паршивым нашим студентам. Вы ведь знаете, что за люди эти репортеры. Им только дай покопаться в чужом белье. – Он прокашлялся. – Не хочу притворяться, Стивен, что я очарован всем набором ваших идей, но я, чего вы скорей всего просто не замечали, всегда пытался оказывать вам протекцию. Мне отвратительна даже сама мысль о том, каким вас могут изобразить в прессе. Сегодня утром мне позвонил один наш профессор, я не буду называть его имени, и передал, что один из его аспирантов, участвовавший в вашем семинаре по водуизму, полагает, что – боюсь, мне придется поставить вас об этом в известность, – полагает, что вы с Деборой практиковали водуистские ритуалы. И уже довольно долго.
