Вернувшись в кремль, Сукис доложил, что «Гргонвальд пытался бежать, был мной настигнут и убит после предупреждения и приказания остановиться»… Вот к каким результатам приводят соловецкие медицинские свидетельства!
Понятно, что подавляющее большинство больных избегают «лазарета», преодолевая болезнь или умирая в «рабочих ротах», режим и обстановка которых ничем не отличаются от лазаретных. Понятно также, почему смертность на Соловках непрерывно прогрессирует. Заключенные умирают совершенно беспомощно, главным образом от цинги, туберкулеза, систематического недоедания, малярии, разрыва сердца. Очень много случаев психических заболеваний (много шуму наделало сумасшествие анархиста Чарина, принадлежавшего к категории т.п. «политических и партийных», судьба которых все же интересует ГПУ; массовая же гибель «контрреволюционеров», по-видимому, ему совершенно безразлична).
«Шпана» (уголовные) и значительная часть чекистов служат рассадником венерических болезней, весьма распространенных в лагере. В лагере имеется акушерка (из заключенных), но ей запрещено оказывать помощь при родах, за что, между прочим, матери ссылаются в «Женский штрафной изолятор» (на Большом Заяцком острове Соловецкого архипелага).
Есть среди заключенных и зубные врачи, но ввиду полного отсутствия инструментов и лекарств они ничем не могут помочь своим товарищам по заключению в то время, как почти половина лагеря страдает хронической зубной болью.
Довольно интересно и характерно для советского «правосудия» дело дантиста Маливанова. Когда Россию постиг небывалый голод и американские благотворительные организации покрыли всю страну густой сетью питательных пунктов («Ара»), доктор Маливанов был переводчиком в московском складе «Ара», совершенно, безвозмездно помогая американцам в их святом деле. Когда же, выражаясь советским языком, голод, в значительной степени вызванный самими же большевиками, был «ликвидирован» и весь иностранный штат «Ара» отбыл в Америку, благодарное ГПУ обвинило доктора Маливанова и целый ряд других русских сотрудников «Ара» в «экономической контрреволюции» и послало их на три года на Урал, в Сибирь и на Соловки.
(Руль. Берлин, 1926. 20 февраля. № 1587)
IV. Социалисты на Соловках
В конце минувшего года в Гельсингфорс прибыл еще один свидетель соловецкого кошмара. Он был очевидцем увоза «политических и партийных». Ниже я привожу как общую картину этого, довольно неожиданного для всех соловецких заключенных, шага ГПУ, так и некоторые подробности жизни «политических и партийных» на Соловках, любезно переданные мне новым беглецом.
От расположенной на южном берету Соловецкого острова монастырской гавани и массивного старинного кремля ведет ряд дорог. Одна из них, грунтовая, проведенная левее путей на остров Большой Муксульма, Пертозеро и на Анзорский остров, тянется мимо знаменитой «Секирки» с расположенным на ней «Штрафным изолятором» к Савватьевскому скиту. Скит этот находился в юго-западном углу Соловецкого острова, верстах в двенадцати от Кремля.
Савватьевский скит был с самого начала приспособлен для так называемых «политических и партийных». Он носит наименование «2-го отделения Соловецкого лагеря особого назначения» (всего на Соловках шесть отделений и «Женский штрафной изолятор» на Большом Заяцком острове). Как и другие отделения, «2-е отделение» имеет особого «начальника отделения», штат надзирателей (из так называемой «команды надзора»), канцелярию и охраняется ротой «Соловецкого полка особого назначения войск ГПУ», командуемого теперь чекистом Петровым.
Савватьевский скит, некогда богатый филиал монастыря, состоит из ряда каменных зданий, небольшой церкви и часовен. Церковь и часовни давно уже разграблены и закрыты. Весь скит окружен высоким забором; еще одно проволочное заграждение окружает двухэтажный каменный дом с большим числом комнат — бывших келий. В этом бывшем монашеском общежитии и проживало до последнего времени большинство «политических и партийных» — двести с чем-то человек. Остальные (человек сто пятьдесят) были разбросаны по другим, менее значительным скитам острова.
Благодаря давлению иностранцев, а также собственной решительности и бесстрашию, «политические и партийные» до последнего дня пребывания на Соловках пользовались своими привилегиями, добытыми зачастую в результате голодовок и кровавых столкновений с администрацией. Условия их жизни и сравнить нельзя с положением «каэров» или «шпапы» (уголовных).
Соловецкие чекисты совершенно не вмешивались во внутреннюю жизнь «политических». В их среду Ногтев не вселял так называемых «стукачей» (на распространенном в Соловках жаргоне «стукач» — доноситель, шпион, провокатор; «стучать» — доносить, шпионить). «Политические» никогда не работали, получали улучшенный паек (порой даже «индивидуальный», то есть полагающийся высшим представителям лагерной администрации). Им разрешалось писать и получать неограниченное чисто писем, в то время как «каэры» могут получать не более трех писем в месяц, остальные уничтожаются находящейся в кремле «цензурой» и ее председателем Кромулем. У «политических» не отбирали денег и вещей, в том числе и кожаных, на которые в лагерях почему-то устраиваются целые облавы.
«Политические» занимались самообразованием, у них происходили регулярные занятия (в Савватьевском скиту существовало даже нечто вроде социалистического университета с расписанием часов и штатом преподавателей). К услугам «политических» были свои доктора, им разрешалось выписывать из центра лекарства, книги, газеты. Неразрешаемые в остальном лагере браки между заключенными в Савватьевском скиту заключались довольно часто; причем регистрировались они в старостате «политических».
Конечно, добиться всех этих прав и привилегий было очень нелегко. Много «политических» погибло и от голодовок, и от советской пули. Социалист-революционер Крюков, не вынеся соловецких ужасов и распоряжения ГПУ отправить его в один из сибирских «централов», сошел с ума (в 1924 году). Долгое время особенно рьяно преследовались анархисты, в том числе и небезынтересный Школьников. Анархист Чарин еще в бытность свою в Архангельском «концлагере» бежал оттуда, был пойман и помещен на Соловках в одиночную камеру.
Заслуженным уважением пользовались у «политических» их старосты, выносившие на своих плечах все тяготы по защите своих требований. В первой половине 1925 года старостой Савватьевского скита был социал-демократ Богданов, в последнее время известный эсер Самохвалов, член ЦК партии социал-революционеров.
В конце июля 1925 года по острову разнеслась неожиданная весть о том, что «политических и партийных» куда-то увозят. Никто не знает куда. Многие были убеждены, что «политических» на материке расстреливают.
Накануне на Соловки прибыла, тоже неожиданно, из Москвы особая комиссия в составе коменданта центрального ГПУ Дукиса, следователя того же ГПУ Агуреевой (бывшая видная эсерка, теперь ведущая дета своих прежних единомышленников) и несколько представителей высшего «комсостава». Комиссию сопровождал специальный, отряд войск ЧОНа. Как потом оказалось, комиссия эта явилась в лагерь для наблюдения за перевозкой «политических» с Соловецких островов. Комендант ГПУ Дукис привез специальное распоряжение по сему поводу, подписанное «Особым совещанием при ГПУ».
Постановление о высылке «политических и партийных» в Устьсысольск, Нарым, Пермь, Иркутск и прочие уральские и сибирские «централы» было подписано все той же Езерской, боевой дамой-прокурором, знаменитой тем, что под ее редакцией вышло пресловутое «Секретное положение о Соловецких лагерях особого назначения» с его достойным увековечения первым параграфом: «Соловецкие лагеря особого назначения организованы для особо вредных государственных преступников, а также лиц, когда-либо могущих быть (?!) государственными преступниками…» (подлинные слова «секретного положения»).
Увоз с острова «политических» был обставлен тайной, ставшей, впрочем, скоро секретом Полишинеля. С раннего утра потянулись к пристани, мимо здания «Управления Северного лагеря особого назначения», с вещами в руках. Конные отряды «Соловецкого полка», во главе с самим Петровым, отгоняли в сторону всех попадавшихся по дороге «каэров» и уголовных. Цепи шедших к пристани попарно «политических» охранялись усиленными патрулями «команды надзора» и роты чекистов.
До вечера пристань была усыпана людьми, ожидавшими из Кеми парохода. Когда он, наконец, прибыл («Глеб Бокий»), сперва отправили Савватьевскую группу «политических» (2-е отделение), затем Муксульмскую (3-е отделение). В Кеми «политических» ожидал специальный сочетав арестантских вагонов, который и увез их в «централы».
