— Этот пастушок, как бельмо на глазу… — различили они голос помещика. — Надо бы его спровадить куда-нибудь.
— Конечно, конечно!.. И надо это сделать поскорей.
По голосу они узнали Ханя Длинную Шею.
— Сейчас это неудобно, — сказал Хань Лао-лю. — Вот что касается Яна… надо будет попробовать. Ты наладь с ним отношения. Только действовать нужно поумнее.
Разговор перешел на шепот, и слов уже невозможно было разобрать. Наступило краткое молчание, а затем уже совсем близко снова послышался голос Хань Лао-лю:
— Давай так и сделаем… Если сам не сможешь пойти, пошли сынишку.
Стукнула калитка. Го Цюань-хай и Ли Всегда Богатый свернули в кусты и вышли на тропинку. Некоторое время они шли молча. Наконец Го Цюань-хай спросил:
— Пастушок этот сын умершего батрака, что ли?
— Ну да! Ведь это его мать забрал к себе Хань Лао-лю, а потом сбыл в публичный дом в Шуанчэнцзы. Неужели ты не помнишь?
— Еще одно злодеяние! Действительно, я позабыл. Надо обязательно найти мальчика и привести на наши собеседования. А про какого это Яна он говорил? Уж не о Братишке ли нашем?
— Кто ж его знает? Может и так…
Оба были озабочены и решили сейчас же наведаться в школу. Кроме членов бригады, здесь были Бай Юй-шань и Чжао Юй-линь. Ли Всегда Богатый подробно рассказал начальнику бригады о том, что они только что слышали.
— Как вы думаете, что за человек этот Братишка Ян? — насторожился Сяо Сян.
— Человек бедный, занимался перепродажей старого тряпья. А вообще — деньги любит, — объяснил Ли.
— А с семьей Ханя он связан?
— Про это уж ничего не знаю.
— Хань Лао-лю как-то раз здорово прибил его, — вспомнил Го Цюань-хай.
— А за что? — спросил Сяо Сян.
— Во времена Маньчжоу-го, — начал Чжан Юй-линь, — японцы заставляли крестьян коноплю сдавать. Хань Лао-лю в ту пору старостой был и разгуливал по деревне со своей большой палкой. Тех, кто лениво коноплю трепал или рано спать заваливался, лупил почем зря.
— Да разве одного Яна… многих лупил… — невольно вздохнул Бай Юй-шань.
— Уж тебе-то не раз доставалось по этому случаю! — расхохотался Го Цюань-хай, намекая на то, что Бай Юй-шань был соней.
— Раза два или три случилось, — неохотно сознался тот.
— Какое там! — снова прыснул Го Цюань-хай. — Я от Дасаоцзы слыхал, что самое меньшее раз восемь.
— Не слушай ты ее. Она всегда все врет, — обиделся Бай Юй-шань.
Начальник бригады, думавший в этот момент о Братишке Яне, вдруг сказал:
— Нет… Братишка Ян — член комиссии по разделу земли. Отстранить его ни с того ни с сего нельзя. Вам следует прежде побеседовать с ним.
На этом разговор закончился, и все разошлись.
Братишка Ян действительно любил деньги и теперь не изменил этой привязанности. Любил он к тому же и верховодить, отличался мелким тщеславием и зазнайством и никогда не снисходил до того, чтобы советоваться с кем-нибудь. Он был малограмотен, но так как Го Цюань-хай и Чжао Юй-линь вовсе ничему не учились, смотрел на них свысока и говорил с пренебрежением: «На что вообще годится эта мелюзга?»
С тех пор как он стал членом комиссии по разделу земли, богатеи стали заискивать перед ним и зазывать к себе на угощение. Ян охотно заходил и благосклонно принимал знаки внимания, а когда к нему обращались с просьбами, щедро раздавал обещания.
— Брат Ян, у меня к тебе дельце: сможешь ли только?..
— Я все могу, — безапелляционно отвечал Братишка.
— Брат Ян, поговори в бригаде.
— Можно. Начальник Сяо слушается меня во всем.
К Сяо Сяну он никогда, конечно, не обращался, боясь даже заикнуться о чем-либо.
Как-то вечером, когда Ян вернулся с очередного собеседования, хозяин харчевни сказал, что Хань Длинная Шея присылал мальчика и просил зайти.
Братишка отлично знал, что за человек этот Длинная Шея, но подумал: «Отказаться, пожалуй, будет неудобно», и пошел. Длинная Шея наговорил ему массу любезностей и в заключение сообщил:
— Господин приглашает отобедать вместе с ним.
Ян сразу догадался, что тут дело неспроста, и задумался. Пойти — значило нарушить долг члена крестьянского союза, а отказаться — тоже было неудобно. Он долго раздумывал, но все-таки пошел.
Хань Лао-лю в роскошном халате на подкладке, улыбаясь, вышел навстречу и церемонно пригласил гостя в восточный флигель.
Большая лампа под потолком заливала мягким светом изысканно убранную комнату. Кан был застелен летней цыновкой из трав. На полках вдоль стен были разложены аккуратно свернутые шелковые одеяла: красные с разводами, розовые с мелкими цветочками и в три разноцветные полосы. Одеяла были покрыты коврами с вытканными на них изображениями сосны, сливы и цапли. Напротив кана возвышался застекленный шкаф, висело большое зеркало и стоял сундук красного лака, на крышке которого был искусно нарисован золотой павлин. Все чисто прибрано, натерто, все блестело.
Хань Лао-лю предложил гостю занять место. Сесть на кан Братишка Ян не решился. Это значило проявить дружеские чувства к хозяину дома. Братишка вышел из затруднения, скромно пристроившись на самом кончике красной лакированной скамьи.
Хань Лао-лю взял со столика пачку папирос и любезно передал гостю.
На крестьянских собеседованиях Братишка Ян, подражая другим, на все лады разносил помещика-злодея и, казалось, горел к нему искренней ненавистью. Но сейчас, попав в общество такого важного человека, который говорил с ним, как с равным, Ян испытывал чувство гордости: «Хань Лао-лю, конечно, мироед и злодей, но почему он не может исправиться и стать хорошим человеком? Почему бы члену крестьянского союза Яну не перевоспитать помещика на благо беднякам? Кроме того, бывшему батраку было чрезвычайно лестно, что хозяин называл его не Братишкой, как это было прежде, а «господином председателем».
— Господин председатель Ян, мы сегодня как раз закололи дикую козу. Это, можно сказать, в вашу честь. Прошу господина председателя не побрезгать моим скромным угощением…
— Что вы! Я еще не председатель. Прошу не называть меня так… — слабо запротестовал Братишка.
— О!.. Разве еще не председатель? — с притворным удивлением воскликнул помещик и сочувственно вздохнул. — А я думал, был даже уверен, что вы уже давно председатель.
Помещик остановился и крикнул на кухню:
— Обед готов?
— Готов, хозяин, — отозвался повар, внося четыре блюда холодной закуски и кувшинчики с водкой.
— Прошу, прошу, — заторопился хозяин. — Окажите мне высокую честь. Люди мы, конечно, небогатые, вкусного тут ничего нет… Но ведь председатель Ян… не чужой человек.
Оба расположились за столиком. Братишка жадно набросился на еду и водку. Повар то и дело вносил новые блюда и убирал пустые тарелочки. Наконец он появился с подносом, на котором стояла чаша, полная пирожков, а вокруг нее были размещены блюдечки с грибами, гусиными яйцами, карасями и мелко нарезанной жареной козлятиной.
Хань Лао-лю подносил гостю чашку за чашкой, и Братишка Ян скоро почувствовал легкость в руках и ногах, но такую тяжесть в голове, что покажи ему сейчас лопату, он сказал бы, что это вилы.
— Будь я начальником Сяо, — вернулся Хань Лао-лю к прерванному разговору, — вы давно были бы самым главным председателем. Если сравнить с вами мелюзгу, вроде Го Цюань-хая, поверьте, это то же самое, что сравнить чугунок с золотым сосудом. Ведь вы оба выросли в моей семье, я, можно сказать, вынянчил вас. Мне ли не знать, кто чего стоит!
Братишка Ян молчал, опустив голову на грудь. Хань Лао-лю указал на блюдце с мясом и услужливо предложил:
— Пожалуйста, отведайте козлятинки. Зная, что председатель любит солененькое, я нарочно приказал положить как можно больше соли. Ай-чжэн! — позвал он. — Где ты там? Иди сюда!
Занавес над дверью колыхнулся, и помещичья дочь Хань Ай-чжэн вошла в комнату.
Она была в легкой распахнутой кофте из белого шелка, усыпанного красными цветами, и белых шелковых штанах. Из-под широко открытого ворота выступала туго облегающая тело красная рубашка, отчего фигура девушки казалась еще более привлекательной.
Бросив нежный взгляд на Братишку Яна, она грациозно опустилась на край кана, взяла кувшинчик и проворно наполнила до краев чашку гостя. От ее одежды и волос исходил такой дразнящий аромат, что у Братишки голова пошла кругом. Он схватил чашку, но она выскользнула из рук и опрокинулась ему на колени.
Хань Лао-лю решил, что сейчас самый подходящий момент оставить их вдвоем.
— Брат Ян, ты выпивай, а у меня маленькое дельце. Скоро вернусь, — сказал он и, пошатываясь, направился к двери.
На пороге его перехватила старшая жена и угрожающе прошипела:
— Ты что, издеваться над Ай-чжэн вздумал!
— Молчи! Что ты понимаешь?
