Я должен познакомить вас с этим новым, блистательно задуманным и столь же блистательно выполненным произведением мистера Флойда (заимствую его из печатных отчетов сената Соединенных Штатов):
«По денежным расчетам правительства Соединенных Штатов с Джорджем Фишером, ныне покойным, его наследникам причитается за 1813 год:
За 1813 год:
550 голов рогатого скота по 10 долл. за голову — 5500 долл.
Подсвинки 86 голов — 1204 долл.
Свиньи 350 голов — 1750 долл.
100 акров кукурузы на Бассет-Крик — 6000 долл.
8 бочонков виски — 350 долл.
2 бочонка коньяку — 280 долл.
1 бочонок рому — 70 долл.
Запасы мануфактуры, галантереи и до — 1100 долл.
35 акров пшеницы — 350 долл.
Кожи 2000 штук — 4000 долл.
Запасы мехов и шляп — 600 долл.
Запасы посуды — 100 долл.
Кузнечный и плотницкий инструмент — 250 долл.
Сожженные и разрушенные дома — 600 долл.
4 дюжины бутылок вина — 48 долл.
За 1814 год:
120 акров кукурузы на Алабама-Ривер — 9500 долл.
Урожай гороха, кормовых трав и пр. — 3250 долл.
Итого: 34952 долл.
Проценты на сумму 22202 доллара,
считая с июля 1813 года
по ноябрь 1860 года,
всего за 47 лет и 4 месяца — 63053 долл. 68 ц.
Проценты на сумму 12750 долларов,
считая с сентября 1814 года
по ноябрь 1860 года,
всего за 46 лет и 2 месяца — 35317 долл. 50 ц.
Итого: 133323 долл. 18 ц.
На этот раз он не позабыл ни одной мелочи. Индейцам он не дал даже хлебнуть вина (ягодного) и побить посуду. В непостижимой ловкости хватательных движений Джон Б. Флойд не имел равных среди современников, да, пожалуй, и в рядах сошедших в могилу поколений. Вычтя из указанной итоговой суммы 67 000 долларов, выплаченных неукротимым наследникам Джорджа Фишера, мистер Флойд объявляет, что им еще приходится с государства 66 519 долларов и 85 центов, «каковая сумма, — как заключает он эпически, — подлежит выплате наследникам Джорджа Фишера, ныне покойного, или их поверенному››.
Но тут на беду наших несчастных сирот вступил на свой пост вновь избранный президент. Бьюкенен и Джон Флойд удалились из Белого дома, и наследники Фишера денежек не получили.
Собравшийся в 1861 году Конгресс немедленно аннулировал решение от 1 июня 1860 года, под прикрытием которого Флойд строчил свои импровизации. А затем мистер Флойд и наследники Фишера в силу причин, от них не зависящих, отложили свои финансовые махинации до лучших времен и надели мундир южной армии.
Вы думаете, что наследники Джорджа Фишера погибли в сражениях? Ничуть не бывало. Они снова здесь, в Вашингтоне (я пишу это в июле 1870 года). Через посредство широко известного своей крайней застенчивостью и способностью густо краснеть Гаррета Дэвиса[73] они требуют от Конгресса новых выплат по своему десятимильному счету за кукурузу и виски, съеденные и выпитые буйной толпой индейцев во времена столь от нас отдаленные, что даже бюрократы в правительственных канцеляриях не в силах толком решить кто, что и когда там съел.
Таковы фактические обстоятельства этого дела. Я изложил их с педантизмом историка. Если у кого-нибудь еще остались сомнения, пусть он обратится в Сенатский архив в Капитолии и спросит 21-й том «Отчетов Палаты представителей» 2-й сессии Конгресса 36-го созыва и 106-й том «Сенатских отчетов» 2-й сессии Конгресса 41-го созыва. Дело изложено полностью в 1-м томе «Отчетов» Суда по разбору претензий.
Я твердо убежден, что пока стоит американский материк, наследники Джорджа Фишера, ныне покойного, будут продолжать свои паломничества в Вашингтон из флоридских болот за очередной порцией денежек (получая последнюю выплату, они заявили, что доселе полученное составляет лишь четвертую часть того, что им причитается за плодородное кукурузное поле их предка) и что они отыщут всегда очередного Гаррета Дэвиса, чтобы протаскивать свои людоедские счета через Конгресс.
Добавлю: это не единственный многолетний мошеннический заговор против многострадальной казны (спешу снова оговориться, что факт жульничества по суду не доказан), преспокойно передаваемый от отца к сыну, из одного поколения в другое[74].
РАССКАЗ О ХОРОШЕМ МАЛЬЧИКЕ
Жил на свете один хороший мальчик по имени Джейкоб Блайвенс. Он всегда слушался родителей, как бы нелепы и бессмысленны ни были их требования; он постоянно сидел над учебниками и никогда не опаздывал в воскресную школу; он не пропускал уроков и не бил баклуши даже тогда, когда трезвый голос рассудка подсказывал ему, что это было бы самое полезное для него времяпрепровождение. Все другие мальчика никак не могли его понять — очень уж странно Джейкоб вел себя. Он никогда не лгал, как бы выгодно это ни было в иных случаях. Он утверждал, что лгать нехорошо, и больше ничего знать не хотел! Да, честен он был просто до смешного! Странности этого Джейкоба превосходили всякую меру. Он не хотел играть в шарики по воскресеньям, не разорял птичьих гнезд, не совал обезьянке шарманщика накаленных на огне медяков. Словом, этот Джейкоб не имел ни малейшей склонности к каким бы то ни было разумным развлечениям. Другие мальчики пробовали иногда объяснить себе, почему это так, пытались его понять, но ничего из этого не вышло. И, как я уже говорил, у них только создалось смутное впечатление, что Джейкоб немного «тронутый», — поэтому они взяли его под свое покровительство и никому не давали в обиду.
Наш хороший мальчик читал все книжки, рекомендованные для воскресных школ, и находил в этом величайшую отраду. Весь секрет был в том, что он свято верил этим книгам, верил в примерных мальчиков, о которых там рассказывается. Он мечтал хоть раз встретить в жизни такого мальчика, не ни разу не встретил. Должно быть, они все вымерли раньше, чем Джейкоб родился. Всякий раз, как ему попадалась книжка о каком-нибудь особенно добродетельном мальчике, он спешил перелистать ее и заглянуть да последнюю страницу, чтобы узнать, что с ним сталось. Джейкоб готов был пройти пешком тысячи миль, чтобы посмотреть на такого мальчика. Но это было бесполезно: всякий хороший мальчик неизменно умирал в последней главе, и на картинке были изображены его похороны. Все его родственники и ученики воскресной школы стояли вокруг могилы в чересчур коротких штанах и чересчур больших шляпах, И все утирали слезы платками размером ярда в полтора. Да, таким-то образом Джейкоб всегда обманывался в своих надеждах: никак ему не удавалось встретить добродетельного мальчика, потому что все они умирали в последней главе.
У Джейкоба была одна высокая мечта: что о нем напишут в книжке для воскресных школ. Ему хотелось, чтобы его изобразили на картинке в тот момент, когда он героически решает не лгать матери, а она плачет от радости; или чтобы он был изображен на пороге, когда подает цент бедной женщине с шестью ребятишками и говорит ей, что она может тратить эти деньги как хочет, но расточительной быть не следует, потому что расточительность — большой грех. И еще Джейкоб мечтал, чтобы на картинках показали, как он великодушно отказывается выдать скверного мальчишку, который постоянно подстерегает его за углом, когда он возвращается из школы, колотит его палкой по голове и гонится за ним до самого дома, крича: «Н-но! Н-но! Вперед!» Такова была честолюбивая мечта юного Джейкоба Блайвенса. Ему хотелось попасть в книгу для воскресных школ. Правда, иногда ему бывало не по себе при мысли, что хорошие мальчики в этих книжках почему-то непременно умирают. Ему, видите ли, жизнь была дорога, и такая особенность хороших мальчиков его сильно смущала. Джейкоб убеждался, что быть хорошим — очень вредно для здоровья, знал, что такая сверхъестественная добродетель, какую описывают в книжках, для мальчика губительнее чахотки. Да, он знал, что все хорошие мальчики недолговечны, и больно было думать, что если о нем и напишут когда-нибудь в книжке, ему этого прочитать не придется, а если книга выйдет до его смерти, она будет не такая интересная, потому что в конце не будет картинки с изображением его похорон. Что уж это за книжка для воскресной школы, если в ней не будет рассказано, как он, умирая, наставлял людей на путь истинный! Однако ему оставалось только примириться с обстоятельствами, и в конце концов он решил делать все, что в его силах, — то есть жить праведно, быть стойким и подготовить заранее речь, которую он произнесет, когда настанет его смертный час.
Но почему-то этому славному мальчику не везло! Никогда ничего не происходило в его жизни так, как бывает с хорошими мальчиками в книжках. Те всегда жили припеваючи, и ноги ломали себе не они, а скверные мальчишки. А с Джейкобом что-то было неладно — все у него выходило наоборот. Когда он увидел, как Джим Блейк рвет чужие яблоки, и подошел к дереву, чтобы прочесть Джиму рассказ о том, как другой воришка упал с яблони соседа и сломал себе руку, Джим действительно свалился, но не на землю, а на него, Джейкоба, и сломал руку не себе, а ему, а сам остался цел и невредим. Джейкоб был в полнейшем недоумении: в книжках ничего подобного не случалось.
