Поехать в замок Карабас? Да ни в жизнь. Ноги моей не будет в доме этого дерзкого, наглого, нищего фата — и я его презираю.
После чего Понто сообщил мне по секрету кое-какие сведения о денежных делах лорда Карабаса: как он задолжал всем и каждому в графстве; как плотник Джукс совсем разорился и не может получить по счету ни одного шиллинга; как мясник Бигс повесился по той же причине; как шестеро здоровенных лакеев не получили ни одной гинеи из своего жалованья, а Снафл, старший кучер, так-таки сорвал с себя парадный парик и швырнул его к ногам леди Карабас на террасе перед замком; все эти истории рассказаны мне строго по секрету, и потому я не считаю приличным их разглашать. Но такие подробности отнюдь не подавили во мне желания увидеть знаменитый замок Карабас, возможно даже, что они усилили мое стремление узнать побольше об этих величественных чертогах и их владельцах.
При въезде в парк стоят две высокие, мрачные, замшелые сторожки обветшалые дорические храмы с черными печными трубами в изящнейшем классическом вкусе, и, конечно, ворота увенчаны всем известными котами в сапогах, поддерживающими родовой герб Карабасов.
— Дайте привратнице шиллинг, — сказал Понто (который довез меня до ворот в своей коляске). — Ручаюсь, она наличных денег давненько не видывала.
Не знаю, имелось ли какое-либо основание для этой насмешки, но денежный подарок был принят с книксеном, и ворота передо мною распахнулись.
"Бедная старуха привратница, — сказал я про себя. — Ты и не подозреваешь, кого ты впустила: историографа снобов!"
Мы миновали ворота. Сырая зеленая пустыня парка простиралась направо и налево, ограниченная бесконечной серой и холодной стеной, и сырая, длинная и прямая дорога вела к замку между двумя мокрыми рядами громадных унылых лип. Посредине парка — большой, черный водоем, или озеро, ощетинившееся тростниками и кое-где покрытое пятнами вроде горохового супа. Облупленный храм высится посреди этого прелестного озера на островке, к которому можно подъехать на гнилой барке, покоящейся в развалинах лодочного сарая. Купы вязов и дубов усеивают плоскую зеленую луговину. Все они давно были бы срублены, если б маркизу было дозволено сводить лес.
По этой длинной аллее Снобограф шествовал в одиночестве. На семьдесят девятом дереве с левой стороны повесился разорившийся мясник. Я нисколько не удивился такому его поступку, — очень уж скорбное и печальное впечатление производило это место. Так что мили полторы я шел в одиночестве — и думал о смерти.
Я забыл сказать, что дом оставался на виду во все время дороги, — кроме той минуты, когда его заслонили деревья на жалком островке посреди озера, гигантский дворец красного кирпича, прямоугольная закоптелая громада. По четырем его углам высятся четыре каменные башни с флюгерами. Посредине величественного фасада — высокий ионический портик, к которому ведет просторная, пустынная, устрашающая лестница. Ряды черных окон, обделанных в камень, тянутся с обеих сторон портика — справа и слева в трех этажах, по восемнадцати окон в каждом ряду. И дворец и лестницу вы можете видеть в альбоме "Виды Англии и Уэльса" — с четырьмя золочеными каретами на усыпанной гравием дороге и с группами дам и господ в париках и кринолинах на утомительных для подъема ступенях лестницы.
Но эти лестницы в чертогах знати строились вовсе не для того, чтобы по ним ходить. Первая леди Карабас (они всего восемьдесят лет числятся в "Книге пэров"), если б она вышла из золоченой кареты во время ливня, промокла бы до костей, не поднявшись и до половины дороги к украшенному резьбой ионическому портику, который охраняют одни только унылые статуи Мира, Довольства, Благочестия и Патриотизма. В эти дворцы попадают с черного хода. "Таким путем и Карабасы пролезли в пэры", — заметил после обеда мизантроп Понто.
Итак, я позвонил в колокольчик у низенькой боковой дверцы: он зазвенел, задребезжал и долго-долго раскатывался эхом, пока, наконец, чье-то лицо, как будто домоправительницы, не выглянуло в дверь, и тогда, увидев, что рука у меня в жилетном кармане, она мне открыла. Бедная, одинокая домоправительница, подумал я. Мисс Крузо на ее необитаемом острове и той, наверно, не так тоскливо. Дверь хлопнула, и я очутился в замке Карабасов.
— Боковой вход и сени, — сказала домоправительница. — Аллигатора, что над камином, привез адмирал Сент-Майклз, когда служил капитаном у лорда Энсона. Герб на стульях — это герб семейства Карабас.
В сенях было довольно уютно. Стуча башмаками, мы поднялись по чистой каменной лестнице в задний коридор, оживленный рваным светло-зеленым киддерминстерским ковром, и вышли в
Большой зал
— Большой зал имеет семьдесят два фута в длину, пятьдесят шесть — в ширину и тридцать восемь — в высоту. Резьба на каминах изображает рождение Венеры и Геркулеса, Гиласа работы Ван Чизлома, самого знаменитого скульптора своего времени и своей страны. Потолок работы Калиманко представляет Живопись, Хитектуру и Музыку (вон та голая женщина с шарманкой), — они вводят Джорджа, первого лорда Карабаса, в храм муз. Над окнами лепка работы Вандерпутти. Полы патагонско-го мрамора, а люстру, что посередине потолка, подарил Лайонелю, второму маркизу, Людовик Шестнадцатый, тот, которому французы голову отрубили во время революции. А теперь мы входим в
Южную галерею
Сто сорок восемь футов в длину и тридцать два в ширину. Галерея очень богато разукрашена самыми что ни на есть лучшими картинами. Сэр Эндрю Кац, основатель фамилии Карабасов и банкир принца Оранского — Неллер. Ее милость, нынешняя леди Карабас — Лоуренс. Лорд Сент-Майклз, той же работы, — в бархатных штанах, сидит на камне. Моисей в тростниках — тростник как живой, — Поль Поттер. Туалет Венеры — Фантаски. Фламандские пьяницы — Ван Джиномс. Юпитер с Европией — де Горн. Большой канальный вокзал в Венеции Скандалетто, итальянские бандюги — Сорвата Роза…
И почтенная женщина продолжала объяснения, переходя из комнаты в комнату, из голубой комнаты — в зеленую, из зеленой — в большую гостиную, из большой гостиной в гобеленовый будуар, осторожно приподнимая коричневую холстинку, чтобы показать цвет поблекших, траченых молью, потертых и мрачных старинных драпировок.
Наконец мы дошли до спальни ее светлости. В центре этого мрачного покоя — кровать размерами чуть поменьше одного из тех храмов, из которых в пантомиме появляется гений. К этому гигантскому раззолоченному сооружению надо подниматься по ступенькам, и оно так высоко, что если бы разгородить его на этажи, то спален хватило бы всему семейству Карабас. Ужасная кровать! Если на одном конце ее было бы совершено убийство, то люди, спящие на другом конце, так ничего и не узнали бы о нем. Боже милостивый! Воображаю, как маленький лорд Карабас в ночном колпаке, задув свечу, взбирается по этим ступенькам!
Зрелище этого обветшалого и пустынного великолепия было мне не по сияем. Я бы сошел с ума, будь я этой одинокой домоправительницей в этих бесконечных галереях, в пустоте этой библиотеки, уставленной жуткими фолиантами, которые никто не решается открывать, с чернильницей на столе, похожей на гробик младенца, и унылыми портретами, сурово глядящими с холодных стен своими мертвыми глазами. Не удивительно, что Карабас редко сюда наезжает. Понадобилось бы две тысячи лакеев, чтобы сколько-нибудь оживить этот дом. Не удивительно, что кучер отказался от парика, что хозяева неплатежеспособны, а слуги погибают в этом громадном, унылом, протертом на локтях здании.
Одна семья имеет не больше права выстроить лично для себя такого рода храм, чем воздвигнуть Вавилонскую башню. Для простого смертного такое обиталище неприлично. Но, в конце концов, у бедняги Карабаса, надо полагать, не было выбора. Судьба загнала его сюда, как Наполеона на остров Св. Елены. Предположим, что нам с вами природа повелела быть маркизами. Мы бы не отказались, а приняли бы замок Карабас со всеми долгами, назойливыми кредиторами, нечестными увертками, жалкой гордостью и мошеннической роскошью.
В следующем сезоне, читая в "Морнинг пост" о великолепных увеселениях леди Карабас и глядя, как бедный старик банкрот катается верхом в Парке, я буду относиться к этим вельможам гораздо снисходительнее, чем относился до сих пор. Жалкий старик сноб! Катайся верхом и воображай, будто мир по-прежнему стоит на коленях перед династией Карабасов! Держись надменно, бедняга Банкрот Великолепный, хотя ты должен всем своим лакеям и дошел до такого унижения, что не платишь бедным лавочникам. А что касается нас, братья мои снобы, то разве нам не следует радоваться, что наш жизненный путь гораздо" ровнее и глаже и что мы равно далеки и от той убийственной надменности, и от той удивительной подлости, до которой, то возносясь, то опускаясь, доходит эта несчастная жертва снобизма.
