Авремл — кондуктор и хозяин колейки — стоял в стороне с папиросой во рту, спокойно и с большим удовольствием наблюдая, как евреи дерутся за место в его колейке. Сдвинутая назад шапка открывала его морщинистый, красный, вспотевший лоб, одна рука у него была заложена за спину, один глаз закрыт, а второй полуулыбался, словно хотел сказать на своем извозчичьем жаргоне: «Толкайтесь, деритесь, евреи, терзайте друг друга, я только выкурю вот эту папироску, и холера возьмет вашего батьку».
И точно. Выплюнув окурок, он закатал рукава и взялся за пассажиров, наводя «порядок» в колейке. Безмолвно и бесцеремонно он начал хватать кого за руку, кого за ногу и вытаскивать из фургона, выбрасывать из колейки, будто это не живые люди, а мешки с картошкой, хреном или морковью. Вы можете его ругать, вы можете его проклинать, он вас не слышит. Здесь он хозяин. Не хозяин, а царь. И не только царь, а самодержец. Он — один. Колейка — это его идея. Он ее придумал и построил, конкуренции не боится. Пусть кто-либо попробует с ним тягаться! Во-первых, никто не посмеет задеть такого наглеца, как Авремл, а во-вторых, что делать двум колейкам, если одна целую неделю бездействует, кроме кануна субботы? Потому Авремл так уверен в своем доходе, никого не боится, кроме Бога, разумеется.
После того как Авремл навел порядок, он сел на козлы, потянул вожжи, ударил кнутом, свистнул, и переполненная колейка тронулась.
Пиши пропало: оставшиеся пассажиры должны ждать до той поры, пока колейка вернется из «Эрец Исроэла» в Касриловку. А у кого терпения не хватает, пусть возьмет ноги на плечи — и марш пешком в «Эрец Исроэл» на субботу.
В ту самую минуту, когда переполненная колейка тронулась с места, словно из-под земли появились два пассажира: женщина и девушка. Женщина была нагружена кошелками и свертками. Девушка была в шляпке, в ажурных перчатках и с зонтиком. Женщина, замызганная, вся в поту, с загорелым красным лицом, не знала, на каком она свете. Девушка, разодетая как барыня, из-за узенькой юбки передвигалась с трудом, мелкими шажками. На ногах у нее были лакированные ботинки на непомерно высоких каблуках, и невозможно было понять, как она на них ходит.
Несмотря на то что колейка двинулась с места, замороченная и замызганная женщина крепко схватилась одной рукой за движущуюся кибитку. Мало было ей рисковать своей жизнью, она еще стала звать разодетую барышню:
— Эстерл, быстрее, быстрее! Хватайся за колейку, не то мы опоздаем!
А вознице она сказала:
— Реб Авремл, что с вами? Куда вы несетесь? До субботы еще далеко, успеется.
Но у Авремла никакой охоты не было останавливать колейку. Наоборот, он вошел в амбицию (амбиция извозчиков очень опасна!), сильно натянул вожжи и стал ругаться последними словами:
— Как только наступает пятница, так их сам черт берет. Целую неделю ни одного пассажира не видать! Город! Сгореть бы ему! Вьо, воробейчики, вьо, холера вашему батьке и прабатьке!
Авремл кнутом стеганул своих лошадей, а затем кнутовищем стукнул въедливую женщину по руке, намекая на то, что ей пора оторваться от «фургона».
Возможно, этим инцидент был бы исчерпан. Но в колейке оказался кавалер: молодой человек в белых брюках с широким коричневым ремнем, на котором болталась кожаная цепочка со стальной подковкой. На ногах молодого человека были белые туфли, на голове — соломенная шляпа. Лицо его было потным и чисто выбритым, как у артиста. Он ловко выскочил из колейки и с трудом втолкнул в нее сначала женщину, а затем и барышню. Авремла задело, проделки кавалера в белых брюках и со стальной подковкой вызвали гнев возницы, он быстро остановил коней, соскочил с козел и подошел к молодому человеку.
Глаза Авремла горели злобой, лицо его пылало, лоб сильно вспотел.
Молодой человек, герой, очевидно поняв, что так просто дело не кончится, ощетинился, готовый принять вызов. Разыгрывалась интересная история, и пассажиры были готовы ко всему, но пока что разглядывали возницу с кнутом и кавалера с подковкой, стоящих друг против друга, как разгневанные петухи, и объясняющихся краткими, но острыми словцами.
Диалог оказался в высшей степени интересным и очень подходил для романа, потому мы решили передать его слово в слово, стенографически.
Авремл-возница. Скажи мне, пожалуйста, молодой человек, кто ты такой, что-то я тебя не знаю.
Кавалер с подковкой. А вам какое дело, кто я?
Авремл-возница. Что значит «какое мое дело»? Ты знаешь, с кем имеешь дело?
Кавалер с подковкой. А почему мне не знать?
Авремл-возница. Раз ты знаешь, кто я, то скажи, какой ты распорядитель, чтоб сажать пассажиров в колейку без моего ведома? И какой ты брат-сват этим женщинам?
Кавалер с подковкой. А это уже вас не касается, лучше бы сели на свое место и поехали бы в «Эрец Исроэл».
Авремл-возница. Распорядитель нашелся! А я тебе вот что скажу: с места не тронусь, пока эта женщина с барышней не слезут с колейки.
Кавалер с подковкой. Что вы сказали?
Авремл-возница. То, что ты слышишь? Пусть гром меня поразит и холера твоему батьке!
Кавалер с подковкой. Значит, не поедете?
Авремл-возница. Ни за какие коврижки.
Кавалер с подковкой. Ни за какие деньги?
Авремл-возница. Даже за миллион.
Кавалер с подковкой. А за два миллиона?
Авремл-возница. Даже за десять.
Кавалер с подковкой. И десять миллионов не помогут? Так будьте здоровы и пишите письма!
Не успел Авремл оглянуться, как молодой человек с подковкой уже сидел на козлах колейки и, натянув вожжи, с гиком и свистом погнал лошадей: «Вьо, воробейчики, пошли, пошли!»
Колейку так сильно понесло из Касриловки в «Эрец Исроэл», что пассажиры вынуждены были ухватиться за поручни повозки, а женщины начали визжать и смеяться.
Визжали они, потому что испугались, а смеялись над тем, как Авремл бежит за колейкой, помахивая кнутом, кричит, чтобы остановили лошадей, ругается, всех посылает ко всем чертям, но никто его не слушает. Чистая комедия!
Весь «Эрец Исроэл» высыпал на веранды и с удовлетворением приглядывался к комедии: к тому, как колейка с грохотом несется, как какой-то незнакомый молодой человек сидит на козлах и погоняет лошадей, как люди крепко держатся за округлую жердь фургона, как Авремл бежит за колейкой и размахивает руками, словно сумасшедший…
Настало время рассказать о женщине, барышне и молодом человеке с подковкой. Кто они, что у них общего? Почему он с риском для жизни впихнул их в колейку?
К сожалению, нельзя обо всем рассказать в одной главе. Читателю придется набраться терпения и познакомиться со следующими главами, из которых все станет ясно.
3 «Пурим» и «Тишебов»
Кто мог подумать, что из-за того, что евреев выгоняют из деревень, Касриловка станет большим городом и касриловские дачи «Эрец Исроэл» и «Палестина» будут заселены евреями и обретут мировую славу? Так уж заведено: на чьих-то развалинах кто-то строит, на чьем-то падении кто-то возвышается, несчастье одного дает счастье другому. Это от Бога, никто в этом не повинен, меньше всего Касриловка. Касриловка не хотела, чтобы евреев выгнали из Егупца. Но раз их прогнали, то Касриловка подняла плату за квартиры и сараи. И дачи поднялись в цене, стали равны золоту. Особенно вздорожали дачи в «Эрец Исроэле». Туда стали съезжаться на лето и из Егупца, и из Бойберика, со всех концов света. Касриловцы, воспользовавшись обстоятельствами, открыли лавчонки по продаже бакалеи и пищевых продуктов, соорудили киоски, чтобы торговать содовой водой и другими напитками, открыли гостиницы, отели и пансионы. Главным образом пансионы. Касриловцы набросились на пансионы, как саранча, распахнув двери для лютой конкуренции. Пока в «Эрец Исроэле» два пансиона, но поговаривают, что вскоре там откроется третий, четвертый и даже пятый. Старая болезнь касриловцев: если кому-то, рассуждает касриловец, выгодно отрезать себе нос, то мне тем более.
Сколько пансионов скоро будет в «Эрец Исроэле» — трудно предвидеть. Но о тех двух, которые пока имеются, нельзя не сказать несколько слов и тем самым, если суждено, сохранить их в памяти на вечные времена.
Один из них находится на самом краю города, неподалеку от еврейского кладбища, по ту сторону мостика, где начинаются нееврейские дома, и называется он красивым романтическим именем «Наслаждение». Имя содержательницы этого пансиона Алта, но все зовут ее «Наслаждательницей». Когда одна касриличиха, к примеру, спрашивает другую: «Где вы живете, моя радость Перл?» — она на это отвечает: «Что значит, где я живу? Я проживаю у Наслаждательницы».
Имя немножко длинноватое и не очень благозвучное, и не всякий его выговорит. Попробуйте быстро, на одном дыхании, произнести «в „Наслаждении“ у Наслаждательницы». Язык обязательно заплетется. Но зато «Наслаждение» имеет большое преимущество: при нем веранда. Широкая веранда. Не веранда, а поле. А когда на веранде появляется самовар с чаем Высоцкого, то это, видите ли, дар Божий! Три десятка евреев могут там чай пить. Не одновременно, разумеется, а в очередь.
