— Я безутешна, — сказала Жозефина. — Я взбешусь, или сойду с ума, или еще что-нибудь в этом роде.
— С нашей стороны было бы величайшей ошибкой преувеличивать чувства друг друга, — произнес Кромарти сурово. — Это самое плохое, что мы можем сделать, самое жестокое. Нет, единственное, что вам совершенно необходимо, — это забыть меня, а я надеюсь, что мне удастся забыть вас.
— Это невозможно; не видеться гораздо хуже, — сказала Жозефина.
Теперь они сообразили, что несколько человек вошли в «Обезьяний дом» и боялись приблизиться и прервать их разговор.
— Как все это ужасно! — воскликнул Кромарти. — Как ужасно, будь оно проклято!
После таких слов Жозефина ушла. Кромарти вернулся назад и сел, но в следующую же минуту услышал громкий голос соседа:
— Извините меня, сэр. Простите, что я вмешиваюсь, но, как я понял, вашу приятельницу зовут Жозефина. Какое удивительное совпадение! Представляете, мое имя — Жозеф; вот так: Жозеф и Жозефина!
Если, услышав это замечание, Кромарти и поощрил Теннисона к продолжению, то сделал это чисто случайно. На минуту он почувствовал боль, но заставил себя остаться на месте.
— Вы интересуетесь девушками? — спросил негр. — Они приходят и глазеют на меня с самого утра, ха-ха-ха!
— Нет, не интересуюсь, — ответил Кромарти.
Никто не усомнился бы в этом, услышав его пронзительно-искренний голос.
— Рад слышать это, — сказал Теннисон, сразу приобретая прежнюю развязность манер. — Это так же, как у меня, так же, как у меня. Я совершенно не интересуюсь женщинами. Кроме моей бедной старой мамы, моей бедной старой мамы, она была лучше всех, лучше всех. Мать — лучший друг, на всю жизнь, лучшего друга не найти. Моя мать была невежественна, не умела ни писать, ни читать, но она знала Библию наизусть, и я впервые узнал об искуплении из ее уст. Когда мне было пять лет от роду, она научила меня молитвам, и я повторял их за нею слово в слово. Она была лучшим другом, какой когда-либо у меня был. Но другие женщины — нет, сэр! Я не привык к ним. Они — лишь искушение в жизни мужчины, их цель — заставить мужчину забыть о своем истинном предназначении. И что самое ужасное — чем больше вы их отвергаете, тем больше они за вами бегают. Это факт. Нет, мне гораздо лучше и безопаснее здесь, взаперти, рядом с вами, за решеткой и проволочной сеткой, которые помогают защититься от женщин, и я предполагаю, что вы испытываете те же чувства, что и я. Неправда ли, мистер Кромарти?
Кромарти внезапно поднял голову и посмотрел на человека, который обращался к нему.
— Кто вы? — спросил он, дико уставившись на негра. Он повернулся, пошел к себе в спальню и там лег, чувствуя себя совершенно опустошенным.
Он был еще очень слаб после болезни, и от духоты «Обезьяньего дома» у него разболелась голова. Каждую минуту он должен был стараться не терять самообладания, и это становилось все труднее и труднее. Все чаще и чаще он ложился на постель в спальне и начинал безудержно плакать. И хотя после он смеялся над собой, слезы облегчали его душу, делали его мягче, и ему хотелось плакать еще.
Невзгоды и волнения внешнего мира теперь мало беспокоили Кромарти. Он не мог не думать все время о Жозефине.
Ему так долго казалось, что множество неодолимых препятствий отделяет его от счастья с Жозефиной, что пребывание в зоологическом саду только упрощало его положение. Но теперь, когда он чувствовал себя таким слабым, ему было особенно тяжело, и более всего сейчас, когда он задумался о том, что они с Жозефиной все же могли быть счастливы вместе, хоть на короткое время.
Он знал, что они оба слишком горды для того, чтобы терпеть друг друга слишком долго, но разве они не могли быть счастливы неделю, месяц или год?
Возможно, могли бы, но, как бы то ни было, этому не суждено было случиться, и вот он заперт в клетке вместе с негром, поджидающим его, чтобы наболтать побольше всякого вздора, испытывая его терпение.
Но когда Кромарти взял себя в руки и вошел в клетку, Джо Теннисон не обратился к нему, то есть не обратился к нему непосредственно. Он был так же назойлив, как и всегда, но действовал по-другому. Кромарти сел и начал читать, две или три минуты посетителей не было, и он услышал, как негр бубнил себе под нос, поглядывая на соседа:
— Бедняга! Бедный малый! Женщины делают из человека тряпку, да, они это умеют. Я-то через это прошел… Я знаю об этом все. О, к счастью, да… Любовь — это дьявол! А этот бедняга, конечно, влюблен. Никто не приведет его в чувство. Никто не сможет ничего изменить, кроме той, что смутила его сердце. Я ничем не могу ему помочь, разве только ничего не замечать.
Тут Теннисона отвлекло появление новых посетителей, остановившихся около его клетки, но Кромарти применил к негру тот же метод, что и к публике. То есть он просто его игнорировал: старался не глядеть на него и не слышать его слов.
На следующее утро, когда Кромарти играл в мяч с рысью, как раньше, до столкновения с орангутангом, он услышал голос звавшей его Жозефины.
Бросив мяч рыси, он потрепал ее и направился прямо к Жозефине. Не ожидая приветствия, девушка сразу сказала ему:
— Джон, я люблю вас и должна увидеться с вами наедине. Я должна войти к вам в клетку и там переговорить с вами.
— Нет, Жозефина, не делайте этого, это невозможно, — сказал Кромарти. — Мне тяжело видеть вас, а если вы войдете в мою клетку, я не смогу оставаться в ней после того, как вы уйдете.
— Но я не собираюсь уходить, — заявила Жозефина.
— Если вы войдете в мою клетку, вам придется остаться здесь навсегда, — сказал Кромарти. Теперь он пришел в себя, преодолев минутную слабость. — Если вы решитесь на это, я не думаю, что мы вообще сможем видеться. Я думаю, что умру, если увижу вас тут. Мы никогда не будем счастливы вдвоем.
— Хорошо, но лучше быть несчастными вместе, чем порознь, — возразила Жозефина. Голос ее внезапно зазвенел.
— Милое мое создание, — промолвил Кромарти, — все это глупая ошибка, но мы как-нибудь уладим дело. Я попрошу смотрителя поместить вас в соседнюю клетку вместо этого проклятого негра, и мы будим иметь возможность видеть друг друга.
Жозефина мотнула головой, чтобы стряхнуть слезы с ресниц, и стала похожа на собаку, вылезшую из воды.
— Нет, так не пойдет! — заявила она сердито. — Так никуда не годится. Я хочу жить в одной клетке с вами, или же вообще не хочу жить в клетке. Я пришла сюда не для того, чтобы поселиться в отдельной клетке! Я разделю с вами клетку, и будь прокляты все остальные! Будь прокляты все остальные! — повторила она. — Мне не нужен никто, кроме вас, Джон, и если мы будем жить в одной клетке и нам будет тесно, — мы должны перенести это. Я ненавижу всех, и я хочу быть счастлива с вами наперекор всему. Никто не заставит меня теперь стыдиться. Я хочу быть самой собой, и буду.
— Дорогая, — сказал Кромарти, — вы хотите, чтобы вас заперли здесь? Это ужасно. Вы не должны даже думать об этом. У меня есть куда более приемлемый план. Я не могу просить, чтобы меня выпустили отсюда, я не могу поступить так, но я до того слаб, что легко могу снова заболеть, и тогда, думаю, меня отпустят, и мы сможем обвенчаться.
— Мы не можем дольше ждать! — воскликнула Жозефина. — Вы умрете, если опять заболеете. Ведь в вашем контракте ничего не сказано о том, что вам запрещено жениться, верно? — спросила она. — Вам нужно только объявить, что вы сегодня женитесь, и что ваша жена будет жить с вами в клетке.
Во время этого разговора несколько человек вошли в «Обезьяний дом» и, поглядев на Жозефину, удалились с оскорбленным видом. Потом в помещении появился Коллинс. Он сердито посмотрел на Жозефину, но она сразу повернулась к нему и сказала:
— Мы с мистером Кромарти желаем видеть смотрителя. Будьте любезны разыскать его и попросите прийти сюда.
— Разумеется, — ответил Коллинс.
Бросив взгляд на Джо Теннисона, таращившегося на Кромарти и его даму с расстояния в три шага с такой силой, что желтоватые белки его глаз почти выкатились из орбит, сторож сурово приказал ему удалиться в заднюю комнату его клетки.
— О, я могу вам кое-что рассказать, я могу вам кое-что рассказать, чему вы не поверите! — кричал Джо, но Коллинс молча указал ему пальцем на дверь, и негр поднялся и медленно прошел в свое помещение.
Десять минут спустя явился смотритель.
— Зайдите во внутреннюю комнату, где нам будет удобнее говорить, мисс Лэкетт, — сказал он.
Он отпер заднюю дверь клетки, и Жозефина вошла. Они сели.
— Я сделал предложение мисс Лэкетт, и она приняла его, — сказал Кромарти почти сурово. — Я хотел сказать вам это сразу, чтобы как можно скорее подготовиться к церемонии, которую мы хотим, по понятным причинам, провести наискромнейшим образом. После свадьбы моя жена готова жить со мною в этой клетке, если, конечно, вы не найдете для нас другого помещения.
