Мадлен снова изобразила сифон, в котором кончилась вода.
— Вы думаете, его могут посадить в тюрьму?
— Подобный поворот событий представляется мне весьма вероятным, мисс.
Мне было ясно, что Дживс на верном пути. Его изощренный интеллект подсказал ему вернейший способ помешать девице выйти замуж за кого не надо, а именно — внушить ей, что в один прекрасный момент медовый месяц может быть прерван полицией, нагрянувшей в их любовное гнездышко, чтобы арестовать новобрачного за кражу. Какую юную девицу порадует подобная перспектива, и стоит ли обвинять Мадлен, если она предпочтет кого-нибудь вроде Спода, этой гориллы в человеческом облике, твердо соблюдающего закон. Мне казалось, я слышу ход мысли Мадлен, работающей в этом направлении, и я от души рукоплескал Дживсу, его блестящему знанию психологии индивидуума, как он называет эту премудрость.
Разумеется, я прекрасно понимал, что от всех этих разговоров мое положение в доме Бассетов станет еще неприятнее, но бывают минуты, когда необходимо пустить в дело нож хирурга. Кроме того, меня поддерживала мысль, что как только я смогу выбраться из-за дивана, будет проще простого прокрасться туда, где меня уже ждет, закусив удила, автомобиль, и рвануть в Лондон, не задерживаясь, чтобы попрощаться и поблагодарить за гостеприимство. Таким образом, я сразу избавлюсь от всех возможных неприятностей.
Мадлен все никак не могла успокоиться.
— О Господи! О Боже мой! — причитала она.
— Да, мисс.
— Какой удар!
— Мне понятны ваши чувства, мисс.
— Вы давно об этом знали?
— С тех пор, как поступил в услужение к мистеру Вустеру.
— О Боже, Боже мой! Благодарю вас, Дживс.
— Не за что, мисс.
Должно быть, Дживс дематериализовался, — интересно, уместен ли тут этот глагол? — ибо наступила полная тишина, и какое-то время ничего не происходило, не считая того, что у меня защекотало в носу. Не пожалел бы десяти соверенов, лишь бы чихнуть, однако подобный поступок, безусловно, не укладывался в рамки принятого мной стратегического курса. И я продолжал тихо сидеть, скрючившись в своей норе и размышляя о том о сем, как вдруг дверь снова отворилась: в гостиную явились участники массовой сцены. Я насчитал три пары ног и вывел заключение, что они принадлежат Споду, папаше Бассету и Планку. Спод, если помните, ушел за папашей Бассетом, а Планк, вероятно, увязался за ними в надежде пропустить рюмку-другую на посошок.
Спод заговорил первым, и в его голосе слышалось торжество победителя, застукавшего на месте преступления опасного соперника.
— А вот и мы, — сказал он. — Я привел сэра Уоткина, чтобы он подтвердил мои слова о том, что Вустер — жалкий воришка, который тащит все, что не приколочено гвоздями. Согласны со мной, сэр Уоткин?
— Конечно, Родерик. Не далее как месяц назад он со своей теткой похитил у меня корову-сливочник.
— Что это еще за корова-сливочник? — поинтересовался Планк.
— Серебряный кувшинчик для сливок, жемчужина моей коллекции.
— Неужели им удалось улизнуть?
— Да.
— Ах, — сказал Планк. — В таком случае мне необходимо выпить виски с содовой.
Папаша Бассет вошел в раж. Его голос заглушил шипение сифона, которым орудовал Планк.
— Только по милости Провидения Вустер не похитил у меня зонт в тот раз, на Бромптон-роуд. Самый большой порок этого молодого человека состоит в том, что он не ведает разницы между meum и tuum.[38] Однажды он предстал передо мной в суде по обвинению в краже каски у полисмена. Не устаю сожалеть, что тогда я ограничился всего лишь штрафом в пять фунтов.
— Неуместная доброта, — припечатал Спод.
— Я и сам это чувствую, Родерик. Суровое наказание могло бы сослужить Вустеру хорошую службу.
— Таким типам ничего не должно сходить с рук, — сказал Планк. — В Мозамбике у меня был мальчик слуга. Так он повадился таскать у меня сигары. Я по глупости его простил — он меня заверил, что больше этого не повторится, так как он уверовал в Бога. Недели не прошло, как мальчишка удрал, прихватив ящик гаванских сигар и мою вставную челюсть, которую продал соседнему туземному вождю. Чтобы получить ее назад, пришлось пожертвовать ящиком контрабандного джина и двумя нитками бус. Строгость и еще раз строгость. Железная рука. Иного не дано, все прочее воспринимается как признак слабости.
Мадлен всхлипнула, во всяком случае, звук, который мне послышался, был похож на всхлип.
— Но, папа…
— Да?
— Как я понимаю, Берти ничего не может с собой поделать.
— Но, дитя мое, именно за эту привычку потакать своим склонностям и тащить все, что под руку попадется, мы его и осуждаем.
— Я хотела сказать, что у него клептомания.
— Да ну? Кто тебе сказал?
— Дживс.
— Странно. Почему об этом зашла речь?
— Потому что Дживс отдал мне это. Он ее нашел в комнате у Берти. Он был очень встревожен.
Последовало молчание, я бы сказал, ошеломленное молчание. Потом папаша Бассет воскликнул: «Боже правый!», Спод произнес: «Боже мой!», а Планк проговорил с удивлением: «Но это же та самая статуэтка, которую я продал вам, Бассет, помните?». Мадлен снова всхлипнула, а у меня опять защекотало в носу.
— Поразительно! — сказал папаша Бассет. — Говоришь, Дживс ее нашел в комнате Вустера?
— Да, под стопкой белья.
Папаша Бассет крякнул, точно издыхающая утка.
— Как правы были вы, Родерик! Вы ведь мне говорили, что Вустер явился сюда, чтобы похитить статуэтку. Но не понимаю, как он проник в комнату, где хранится коллекция.
— У этой публики свои приемы.
— Похоже, на эту штуку большой спрос, — сказал Планк. — Только вчера у меня дома какой-то фрукт с лицом преступника пытался продать ее мне.
— Вустер!
— Нет, не Вустер. Моего фрукта зовут Тирольский Джо.
— Может, это кличка Вустера.
— Может. Об этом я как-то не подумал.
— Ну, а теперь, после всего этого… — сказал папаша Бассет.
— Да, после этого, — подхватил Спод, — ты ведь не выйдешь за него замуж, правда, Мадлен? Он еще хуже, чем Финк-Ноттл.
— Кто такой Финк-Ноттл? — поинтересовался Планк.
— Тот тип, который сбежал с Эмералд Стокер, — сказал папаша Бассет.
— Кто такая Эмералд Стокер? — спросил Планк. Никогда не встречал человека, которого бы в такой степени терзал информационный голод.
— Повариха.
— Ах, да. Вспомнил, вы же мне говорили. Этот парень знает, что делает. Я решительно против любого брака, но если уж идти на этот отчаянный шаг, то стоит извлечь из него какую-то выгоду, женившись на женщине, которая сумеет управиться с куском мяса. Я знавал одного парня в Федеральных штатах Малайи, так он…
Вероятно, Планк собирался поведать какую-то забавную историю, но Спод не дал ему договорить. Адресуясь к Мадлен, он сказал:
— Я знаю, что тебе надо сделать. Выйти замуж за меня. И пожалуйста, не спорь со мной. Ну так как?
— Да, Родерик, я согласна стать твоей женой.
Спод издал воинственный клич, от которого у меня еще сильнее защекотало в носу.
— Вот то-то! Совсем другой разговор! Идем в сад. Мне надо так много тебе сказать.
Тут он, должно быть, заключил Мадлен в объятия и потащил прочь. Я услышал, как за ними захлопнулась дверь, после чего папаша Бассет в свою очередь тоже издал пронзительный клич, по мощности не уступающий тому, что недавно сорвался с губ Спода. Очевидно, старикашку охватил буйный восторг, причину которого нетрудно понять. Отец, чья дочь чуть не вышла за Гасси Финк-Ноттла, потом чуть не вышла за меня, а потом, наконец, прозрела и подцепила видного представителя британской аристократии, имеет право быть вне себя от счастья. Лично мне Спод не нравился, и пырни его кинжалом какая-нибудь перуанская матрона, я бы только порадовался, но было бы нелепо отрицать, что с матримониальной точки зрения он лакомый кусочек.
— Леди Сидкап! — старикашка смаковал эти два слова, будто драгоценный марочный портвейн.
— Кто такая леди Сидкап? — спросил одержимый жаждой познания Планк.
— Моя дочь скоро станет ею. Одна из древнейших фамилий Англии. Тот молодой человек, который только что здесь был — это лорд Сидкап.
— Я думал, его зовут Родерик.
— Родерик — это его имя.
— А! Теперь понял. Теперь картина мне ясна. Ваша дочь собиралась выйти за малого по фамилии Финк-Ноттл?
— Да.
— Затем переметнулась к этому самому Вустеру, он же, возможно, Тирольский Джо.
— Да.
— А теперь она решила выйти за лорда Сидкапа?
— Да.
— Ясно, как Божий день, — сказал Планк. — Я знал, что в конце концов разберусь. Всего лишь вопрос концентрации внимания и исключения второстепенного. Вы одобряете этот брак? Разумеется, в той степени, — добавил он, — в какой вообще можно одобрять брак.
