Мэрфи повернулся к Каю. Они обменялись несколькими незначительными словами. Кай чувствовал в Мэрфи сопротивление, — тот уклончиво отвечал на вопросы и был замкнут.
Проехав дальше, Кай наткнулся на Хольштейна, тот бросился ему навстречу, держа в руках свечи зажигания. Кай невольно задумался: сколько времени он его не видел? С их последней встречи прошло меньше месяца, а могло показаться — год. Однако сейчас, когда юноша стоял перед ним, они вели себя как ни в чем не бывало и естественно подхватили обрывок времени. Приключение с Лилиан Дюнкерк ушло под воду, как затонувший остров, никакие нити не тянулись от него дальше. Кай повеселел и спросил:
— Что приключилось со свечами зажигания?
— Мы уже несколько дней их меняем. Сейчас у нас есть новые, более прочные, они могут долго выдерживать даже высокую скорость. Между прочим, для вас есть почта.
Он принес охапку писем и журналов.
Кай бегло их просмотрел. Хольштейн сообщил, что получил письмо от Барбары.
Барбара…
Письма от нее были и в его собственной почте, тем не менее от слов Хольштейна он словно бы ощутил укол.
Кай сам себе удивился — какая странная штука сердце: он ушел от одной женщины, с которой забыл другую; он думал о другой, и забывал ту, от которой ушел. Но ни одна из них при этом не исчезла из его жизни. На свете нет ничего, о чем с меньшим правом фантазировали бы больше, чем о любви.
Прежде всего, она требует гораздо большей краткости, чем полагают. Ее нельзя слишком долго выносить безнаказанно. Чтобы длиться дольше, она требует пауз. Кай считал, что сроки гонок с прямо-таки метафизической мудростью подогнаны к его психологии. Они наступали в точности, когда надо — вот как последние.
Ясным взглядом посмотрел он на горный массив, на улицы и на небо.
— Вы тут часто ездили, Хольштейн?
— Почти каждый день.
— И в дождливую погоду тоже?
— А дождя не было. Мы немножко переделали тормоза, и я думаю, что в мокрую погоду можно будет очень быстро сбрасывать скорость.
— Льевен уже здесь?
— Да, он тоже бывал на трассе.
— Не очень часто?
— Не слишком часто.
— Механики?
— Все здесь.
— Мы будем стартовать тремя машинами. А сколько их пойдет той марки, что у Мэрфи?
— Четыре.
— Четыре?
— Он крайне осторожен.
— Это я уже заметил. Осторожен до тошноты.
— Только с недавних пор. Раньше он был вполне доверчив. Приходил каждый день и даже давал мне советы, очень дельные. Я толком не понимал, чего он хочет. В конце концов, до меня дошло, что он окольными путями пытается выведать, как мы усовершенствовали карбюратор. Когда я ему всерьез объяснил, что он ошибается, что этого нам, к сожалению, сделать не удалось, он отступился. У меня такое впечатление, будто он ужасно жалеет, что вложил некоторые свои советы в пропащее дело. Иначе я его поведение объяснить не могу.
Кай очень даже мог объяснить это иначе. Он спросил:
— А Мод Филби в Сицилии?
— Да, она в Палермо.
— И здесь побывала тоже?
— Один раз, с Льевеном.
Кай забарабанил пальцами по капоту. Ему эта музыка понравилась, и другой рукой он принялся изображать литавры. Но вдруг перестал.
— Хольштейн, мы во что бы то ни стало должны выиграть.
— Ясное дело, должны.
— Завтра начнем зверски тренироваться.
— Можем прямо сегодня.
— Лучше завтра. Сегодня, мне думается, я получу для этого заряд.
Найти кого-либо в Палермо было нетрудно. Спустя короткое время Кай уже связался с Льевеном по телефону, и тот настаивал на том, чтобы немедленно с ним переговорить. Несколько удивленный, Кай отложил их встречу на вечер, поскольку Льевен никакой определенной причины не назвал.
Он был до некоторой степени заинтригован и подозревал забавную интригу, связанную с Мод Филби.
Чтобы создать более приятную атмосферу, Кай сидел в ресторане, когда пришел Льевен, и пригласил его с ним поесть. Заметил, что Льевену это не нравится, так как вначале он раздраженно отказался.
— Я, собственно говоря, предпочел бы кое-что с вами обсудить, Кай.
— Для того мы сюда и пришли. Однако, когда ешь один, это обескураживает. А эти маленькие закуски просто неповторимы. В таком виде их можно получить только здесь, у моря.
Льевен был в нерешительности. Потом понял, что противиться бесполезно и, может быть, лучше немножко отложить разговор, а в это время чем-нибудь заняться.
— Кажется, Хольштейн превосходно освоил машину? — начал Кай.
— О, да…
— Он, похоже, постоянно на трассе?
— Да…
— Что это вы так односложны, Льевен?
— Ну, у человека могут быть свои мысли…
— Кто бы спорил. Не хотите попробовать этот слоеный пирог?
— С удовольствием.
— Вкусный, верно?
— Очень вкусный.
— Не попить ли нам кофе в саду?
— Я предпочел бы…
— Ладно! Попробуем найти себе уголок. Укромный уголок, верно?
Льевен рассмеялся.
— Как красиво вы обставляете такие дела, Кай. Вы даже не полюбопытствовали, зачем я к вам пришел. Вот сигарильо, обернутые в зеленый лист. Давайте покурим.
Они попивали кофе. Льевен что-то напевал себе под нос. Только что ему не терпелось поговорить с Каем, а теперь он почти успокоился и обдумывал, как бы направить разговор в безобидное русло.
Кай прервал его размышления.
— Мод Филби тоже в Палермо.
— Да…
— Давно?
— Несколько дней. — Льевен пускал кольца дыма и следил за ними. Потом мечтательно сказал: — Мы приехали вместе.
— Да… — произнес Кай тоже куда-то в пространство, с немного рассеянным видом, но втайне бесконечно забавляясь.
Льевен молчал. Он хотел сначала посмотреть, как подействовали его последние слова. Кай должен был понять, что отношения между ним и Мод Филби изменились. У него самого совесть в этом деле была не совсем чиста, ведь ему так и не удалось узнать, как, в сущности, Кай относится к Мод Филби. Он предполагал больше, чем было на самом деле, тем паче что некоторые намеки мисс Филби укрепили его в этом мнении.
Хоть он и не мог думать, что этим равнодушным «да» Кай ставил точку в своих делах с Мод Филби, он все же был достаточно умудрен опытом, чтобы именно в отношениях с женщинами ожидать и опасаться, чего угодно. К тому же, общаясь с Каем, он был неизменно готов к его чудачествам, а что касалось его отсутствия в последние недели, то на этот счет у Льевена были кое-какие собственные догадки.
— Очаровательная женщина… — Кай разглядывал сигару у себя между пальцами. — И превосходная сигара, Льевен. Она еще так свежа, будто ее только что скрутили.
— Это и впрямь было всего несколько дней назад. Я получил эти сигары непосредственно от производителя.
— Они великолепны. Мы выкурим их вместе.
— Ну разумеется, Кай. — Льевен навострил уши. В словах Кая витало что-то другое, невысказанное.
— Это поистине сигарильи мира. В них есть что-то от всепонимания и непрощения. Особенно в первой половине. Их следовало бы, при всем восхищении их качеством, курить только до середины. Вторая половина дается уже несколько труднее. Ее можно и бросить, как вы считаете?
— При всех обстоятельствах?
— Странный вы человек. Разумеется, при всех обстоятельствах. Очень мило с вашей стороны, Льевен, что вы перенимаете обязательства там, где их нет. Однажды, когда мы с вами были значительно моложе, то в романтическом настроении не по возрасту рано постигли некую истину и обещали друг другу никогда не позволять женщинам становиться между нами. Думаю, это была здоровая идея. Так зачем мы вообще говорим на эту тему?
Льевен облегченно вздохнул и неожиданно сказал:
— Эта каналья…
Кай рассмеялся.
— За что вы ее так?
— Это запутанная история.
— Женщины ее типа затевают всегда только запутанные истории.
— Я могу понять, когда они это делают ДО, но под занавес? Зачем?
— Вынужден развеять одну вашу иллюзию: все происходящее между вами — это пока еще ДО. Вы не могли охватить взглядом все в целом. Для меня эта история более обозрима — она стала, безусловно, забавной. Скажу совсем кратко: Мод Филби усматривает свою личную славу в том, чтобы чемпионат Европы на самом деле разыгрывался ради нее. В эту игру, естественно, брошено еще многое — возможность блеснуть красотой, изяществом, индивидуальностью, даже человечностью, иначе все осталось бы глупой затеей, о которой и говорить не стоит. Но то, как все это сплетено воедино, особенно теперь, это, — извините, Льевен, — уже неплохой результат. Теперь, когда вы сами в это вовлечены, даже отличный результат.
Льевен не все понял, но все-таки уловил, что его победа над Мод Филби, пожалуй, не такая уж полная, у него даже закралось подозрение, что, возможно, это и не победа вовсе, а, скорее, ловушка.
Это, правда, его огорчило; однако свойственное ему хладнокровное восприятие жизни быстро восстановилось благодаря утешительному аргументу: кое-что он все-таки поимел.
