— Вотъ, господа, — сказалъ онъ: — посмотрите, налѣво отъ насъ пригорокъ, на которомъ Біордъ Справедливый велѣлъ обезглавить передъ своимъ войскомъ Веллона Двуязычнаго, измѣнника, который, удаливъ вѣрныхъ защитниковъ короля, призвалъ непріятелей въ лагерь, чтобы показать, что онъ одинъ спасъ жизнь Біорда…
Всѣ эти древнія норвежскія преданія совсѣмъ не нравились Мусдемону и онъ поспѣшно перебилъ проводника:
— Да, да, мой милый, не болтай и продолжай путь, не оборачиваясь. Какое намъ дѣло, что развалины и высохшія деревья напоминаютъ тебѣ глупыя преданія? Своими бабьими сказками ты досаждаешь моему господину.
Онъ говорилъ правду.
Вернемся теперь къ нашимъ путешественникамъ, которыхъ мы оставили взбирающимися не безъ труда при свѣтѣ луны на крутую кривизну Оельмскаго утеса. Этотъ утесъ, лишенный растительности отъ начала кривизны, извѣстенъ былъ среди норвежскихъ крестьянъ подъ именемъ Ястребиной Шеи, названіе, дѣйствительно отвѣчавшее очертаніямъ, которыя представляла издали эта огромная масса гранита.
По мѣрѣ того какъ Орденеръ и Спіагудри приближались къ обнаженной части утеса, лѣсъ смѣнялся кустарникомъ, трава — мхомъ, дубъ и береза — дикимъ шиповникомъ, дрокомъ и остролистомъ: оскудѣніе растительности, которое на высокихъ горахъ всегда указываетъ близость вершины, вслѣдствіе постепеннаго истонченія почвы, одѣвающей, такъ сказать, остовъ горы.
— Господинъ Орденеръ, — заговорилъ Спіагудри, подвижное воображеніе котораго то и дѣло увлекалось водоворотомъ различныхъ идей: — эта отлогость крайне утомительна и надо быть очень преданнымъ вамъ, чтобы слѣдовать по ней за вами… Постойте, кажется я вижу тамъ направо роскошный conѵоlѵulus, мнѣ хотѣлось бы разсмотрѣть его поближе. Какъ жаль, что теперь не день!.. Воля ваша, а это ужасная наглость оцѣнить подобнаго ученаго, какъ я, въ какихъ нибудь четыре несчастныхъ экю! Положимъ, что славный Федръ былъ рабомъ, что Экопъ, если вѣрить ученому Планудію, былъ проданъ на ярмаркѣ какъ животное или вещь. А кто не возгордился бы, имѣя что нибудь общее съ великимъ Эзопомъ?
— И съ знаменитымъ Ганомъ? — добавилъ, улыбаясь Орденеръ.
— Ради святого Госпиція, — взмолился Спіагудри: — не упоминайте этого имени. Клянусь вамъ, я легко обойдусь и безъ такого сближенія. Однако какія странности возможны на бѣломъ свѣтѣ, если цѣна за его голову достанется Бенигнусу Спіагудри, товарищу его по несчастію!.. Господинъ Орденеръ, вы гораздо благороднѣе Язона, который не отдалъ золотаго руна кормчему Арго; ваше же предпріятіе, цѣли котораго я все еще не могу хорошенько понять, не менѣе опасно, чѣмъ предпріятіе Язона.
— Но, такъ какъ ты знаешь Гана Исландца, — сказалъ Орденеръ: — сообщи мнѣ нѣкоторыя свѣдѣнія о немъ. Ты мнѣ уже упоминалъ, что это совсѣмъ не гигантъ, какимъ обыкновенно его рисуютъ.
Спіагудри прервалъ его:
— Постойте, сударь, не слышите ли вы шума шаговъ позади насъ?
— Да, — спокойно отвѣтилъ молодой человѣкъ: — только не пугайся. Это какой нибудь красный звѣрь, котораго спугнуло наше приближеніе, и который бѣжитъ, ломая кусты.
— Да, это возможно, мой юный Цезарь; уже съ давнихъ поръ не заглядывало въ эти лѣса ни одно человѣческое существо! Если судить по тяжелой поступи, звѣрь надо полагать огромный. Это или лось, или сѣверный олень, который заходитъ иногда въ эту сторону Норвегіи. Тутъ водятся также рыси. Между прочимъ, я видѣлъ одну чудовищной величины, когда ее привезли въ Копенгагенъ. Я долженъ описать вамъ этого свирѣпаго звѣря.
— Нѣтъ, любезный проводникъ, — перебилъ Орденеръ: — я предпочитаю, чтобы ты описалъ мнѣ другое чудовище, не менѣе свирѣпое, страшнаго Гана…
— Тише, милостивый государь! Какъ вы спокойно произносите подобное имя! Вы не знаете… Боже мой, слышите вы!
Съ этими словами Спіагудри приблизился къ Орденеру, который дѣйствительно услыхалъ крикъ, похожій на ревъ. Подобный же ревъ, какъ помнитъ читатель, страшно напугалъ трусливаго смотрителя Спладгеста въ тотъ бурный вечеръ, когда онъ бѣжалъ изъ Дронтгейма.
— Слышали вы? — пробормоталъ Спіагудри, задыхаясь отъ ужаса.
— Конечно, — отвѣтилъ Орденеръ: — и не понимаю, чего ты дрожишь. Это ревъ дикаго звѣря, быть можетъ просто крикъ одной изъ тѣхъ рысей, о которыхъ ты только что упоминалъ. Неужели ты разсчитывалъ пройти въ эту пору въ подобной мѣстности, не будучи извѣщенъ ничѣмъ о присутствіи хозяевъ, которыхъ мы потревожили? Повѣрь мнѣ, старина, они больше перепугались, чѣмъ ты.
Спіагудри нѣсколько успокоился, видя спокойствіе своего молодаго спутника.
— Ну; дай то Богъ, чтобы и на этотъ разъ вы были правы. Однако крикъ этого звѣря ужасно походитъ на голосъ… Извините меня, милостивый государь, но право не въ добрый часъ надумались вы взбираться къ замку Вермунда. Я боюсь, что бы надъ нами не стряслась какая бѣда на Ястребиной шеи.
— Не бойся ничего, пока ты со мною, — отвѣтилъ Орденеръ.
— О! Васъ то ничѣмъ не проймешь; но, милостивый государь, одинъ лишь блаженный Павелъ могъ безнаказанно брать змѣю въ руки. Вы не обратили вниманія, когда мы стали взбираться на эту проклятую тропинку, что по ней повидимому недавно кто то прошелъ, такъ что помятая трава не успѣла еще расправиться.
— Признаюсь, все это нисколько меня не интересуетъ, и мое душевное спокойствіе ничуть не зависитъ отъ того, помяты стебли травы, или нѣтъ. Но вотъ, мы сейчасъ выйдемъ изъ кустарника, не будемъ слышать ни шаговъ, ни криковъ звѣрей; я совѣтую тебѣ, мой храбрый проводникъ, не собраться съ мужествомъ, нѣтъ, а собраться съ силами, такъ какъ высѣченная въ скалѣ тропинка будетъ, пожалуй, потруднѣе пройденной.
— Да, но не отъ крутизны, милостивый государь, такъ какъ ученый путешественникъ Суксонъ разсказываетъ, что она часто загромождена бываетъ обломками скалъ, или тяжелыми камнями, которые не своротишь и черезъ которыя не такъ то легко перелѣзть. Между прочимъ, недалеко отъ Малаерскаго подземнаго выхода, къ которому мы приближаемся, находится громадная трехугольная глыба гранита, на которую давно уже сильно хотѣлось мнѣ взглянуть. Шоннингъ утверждаетъ, что видѣлъ на немъ три первобытныхъ руническихъ письменныхъ знака…
Нѣкоторое уже время путешественники взбирались по голому утесу; они достигли маленькой развалившейся башни, черезъ которую имъ надо было пройти и на которую Спіагудри обратилъ вниманіе Орденера.
— Вотъ здѣсь Малаерскій подземный выходъ, милостивый государь. На этой дорогѣ мы встрѣтимъ еще много другихъ любопытныхъ сооруженій, которыя показываютъ на какомъ уровнѣ стояло въ древности фортификаціонное искусство норвежцевъ. Этотъ подземный выходъ, постоянно охраняемый четырьмя вооруженными стражами, представляетъ передовое укрѣпленіе замка Вермунда. Кстати о выходѣ, монахъ Урензіусъ дѣлаетъ интересное замѣчаніе, слово jаnuа [19], происходящее отъ Jаnus, храмъ котораго достопримѣчателенъ былъ своими дверями, не произвело ли слова янычаръ, стражъ двери султана? Курьезно было бы, если бы дѣйствительно имя самаго благодѣтельнаго царя въ исторіи перешло къ самымъ свирѣпымъ солдатамъ на свѣтѣ.
Съ этой научной болтовней смотрителя Спладгеста, они съ трудомъ взбирались по гладкимъ камнямъ и острымъ обломкамъ скалы, межъ которыхъ кое-гдѣ росъ на утесѣ короткій и скользкій дернъ.
Орденеръ забывалъ объ усталости, мечтая о счастіи снова взглянуть на далекій Мункгольмъ, какъ вдругъ Спіагудри вскричалъ:
— А! Я вижу ее! Одинъ видъ ея вознаграждаетъ меня за всѣ труды. Я вижу ее, сударь, я ее вижу!
— Кого это? — спросилъ Орденеръ, думавшій въ эту минуту объ Этели.
— Пирамиду, милостивый государь, трехугольную пирамиду, о которой говоритъ Шоннингъ. Послѣ профессора Шоннинга и епископа Излейфскаго я буду третьимъ ученымъ, которому посчастливилось разсматривать ее вблизи.
Какъ досадно, однако, что это произойдетъ при лунномъ свѣтѣ.
Приблизившись къ знаменитой глыбѣ, Спіагудри вдругъ испустилъ крикъ печали и ужаса. Изумленный Орденеръ освѣдомился съ любопытствомъ о новой причинѣ его волненія, но ученый археологъ въ теченіи нѣсколькихъ минутъ не могъ выговорить слова.
— Ты думалъ, — замѣтилъ Орденеръ: — что этотъ камень заграждаетъ дорогу; напротивъ, тебѣ слѣдовало бы съ удовольствіемъ убѣдиться, что она вполнѣ свободна для прохода.
— Вотъ это-то и приводитъ меня въ отчаяніе! — вскричалъ Бенигнусъ жалобнымъ тономъ.
— Это отчего?
— Какъ, милостивый государь, развѣ вы не примѣчаете, что эта пирамида сдвинута съ мѣста; что основаніе ея, которымъ она упиралась на тропинку, смотритъ теперь на воздухъ, между тѣмъ какъ бокъ, на которомъ Шоннингъ открылъ первобытныя руническія письмена, лежитъ теперь на землѣ?.. Какое несчастіе!
— Тебѣ дѣйствительно не везетъ, — замѣтилъ молодой человѣкъ.
