— Ах ты фигляр! — бросил Мэттью.
— Мальчики, замолчите! — приказал Йорк. — Мартин, какой ты задира! Вечно затеваешь ссору!
— Неужели? Разве это справедливо? Кто затеял, я или Мэттью? Я с ним даже не разговаривал, а он вдруг объявил, что я болтаю как балбес!
— Да, как самонадеянный балбес! — повторил Мэттью.
При этих словах миссис Йорк начала беспокойно раскачиваться, — грозный признак, часто предвещавший истерический припадок, особенно в тех случаях, когда ей казалось что кто-то обижает Мэттью.
— Почему я должен сносить всякие дерзости от Мэттью? Кто дал ему право грубить мне? — запальчиво крикнул Мартин.
— Никто не давал ему такого права, друг мой, — примирительным тоном сказал мистер Йорк, — но прости своему брату до семидесяти семи раз.
— Всегда одно и то же, всегда поступки противоречат словам, пробормотал Мартин, направляясь к двери.
— Куда ты идешь, сын мой? — спросил мистер Йорк.
— Туда, где я не буду подвергаться оскорблениям, если в этом доме мне удастся найти такое место.
Мэттью презрительно рассмеялся; Мартин, дрожа всем своим худеньким телом, бросил на брата красноречивый взгляд, — видно было, что он едва сдерживается.
— Я полагаю, вы не станете возражать, если я вас покину? — спросил он.
— Нет, нет, ступай, мой мальчик, но советую тебе не быть злопамятным.
Мартин удалился, а Мэттью все еще презрительно смеялся. Роза, приподняв свою изящную головку с плеча Мура, пристально и серьезно взглянула на старшего брата и сказала:
— Мартин огорчен, а тебя это радует, но я предпочла бы быть Мартином, а не тобой. Мне противен твой характер.
Тут Мур, желая предотвратить семейную сцену или хотя бы не присутствовать при ней, — ибо всхлипывания миссис Йорк были весьма зловещими, — встал, поцеловал Джесси и Розу и еще раз напомнил им, что ждет их у себя завтра днем. Простясь с хозяйкой дома, он спросил мистера Йорка: «Не можете ли вы уделить мне минутку?» — и тот проводил его до вестибюля, где и состоялась их краткая беседа.
— Не найдется ли у вас места для хорошего работника? — спросил Мур.
— Нелепый вопрос в наше время, когда у каждого хозяина не хватает работы и для своих хороших работников.
— Вы оказали бы мне большую услугу, взяв к себе одного человека.
— Друг мой, я никого больше не могу взять к себе, даже если я этим окажу услугу всей Англии.
— Я непременно должен найти для него какую-нибудь работу.
— Да кто это?
— Вильям Фаррен.
— Ну что ж, Вильяма я знаю. На редкость честный человек.
— Он без работы уже три месяца, а семья у него большая, и без его заработка им не прожить. Он был в депутации ткачей, которая явилась ко мне сегодня утром с жалобами и угрозами; Вильям не угрожал мне, он только просил меня повременить, — не очень спешить с новыми машинами. Но ведь вы знаете, я этого сделать не могу, на меня давят со всех сторон, я вынужден спешить. Объяснять им это я не стал и отослал их прочь, а одного упрятал в тюрьму, негодяя, который проповедует вон в той молельне, — и, надеюсь, его отправят на каторгу.
— Уж не Моисея ли Барраклу?
— Его самого.
— И ты отдал его в руки властей? Отлично! Из мошенника ты сделал мученика. Умно — нечего сказать!
— Во всяком случае, справедливо. Но сейчас мне важно другое — так или иначе обеспечить Фаррена работой, и в этом я рассчитываю на вас.
— Ну и ну! — воскликнул Йорк. — Да какое же ты имеешь право рассчитывать, чтобы я заботился об уволенных тобой рабочих? Мне-то какое дело до всех твоих Фарренов и Вильямов! Правда, я слышал, что он честный человек, но не обязан же я помогать всем честным людям в Йоркшире. Ты еще скажешь, что мне не так трудно это сделать? Трудно или легко, но я этого не сделаю!
— А все-таки, мистер Йорк, какое дело могли бы вы найти для него?
— Найти для него дело! Да ты заставишь меня заговорить с тобой таким языком, каким я не привык разговаривать с гостями! Не пора ли тебе домой? Вот дверь, отправляйся!
В ответ на это Мур уселся на стул.
— Вам трудно взять его на фабрику, — допустим; но в вашем поместье может найтись для него занятие.
— Мне всегда казалось, что тебе наплевать на наших lourdauds de paysans,[76] Боб. Отчего вдруг такая перемена?
— Вот отчего: этот парень высказал мне чистую правду, а я ответил ему так же грубо, как и всем остальным, кто нес чепуху; в ту минуту на фабричном дворе я не мог поступить иначе. Но его лицо сказало мне яснее всяких слов, как тяжко ему приходится в последнее время. Да что там толковать! Возьмите его.
— Раз это тебя так волнует, бери его к себе, придумай что-нибудь.
— Будь у меня возможность что-нибудь придумать, я бы давно это сделал, но сегодня утром я получил несколько писем и теперь ясно вижу, что нахожусь на краю гибели: на экспорт во всяком случае рассчитывать нечего. Если ближайшее время не принесет перемен, если не забрезжит надежда на мир, не будут отменены Приказы Совета и не откроются пути в Америку, то я и не знаю, откуда ждать спасения. Вокруг меня такая тьма, словно я замурован в скале! Так что с моей стороны просто нечестно делать вид, будто я могу обеспечить человеку надежный заработок.
— Пройдемся немного по саду, сегодня такая звездная ночь, — предложил мистер Йорк.
Они вышли на воздух и принялись расхаживать рядом по белой от инея площадке перед домом.
— Ну, решайте же с Фарреном, — настаивал Мур. — У вас большие фруктовые сады возле фабрики, возьмите его в садовники, он хорошо знает это дело.
— Ладно, будь по-твоему. Завтра я пошлю за ним, и мы что-нибудь придумаем. А теперь, друг мой, я вижу, тебя тревожит и твое собственное положение?
— Да. Еще один крах, который я могу отдалить, но предотвратить бессилен, и имя Мура окончательно исчезнет из коммерческого мира, а вы знаете, что у меня было самое искреннее желание выплатить все долги и полностью восстановить старую фирму.
— Деньги — вот все, что тебе нужно!
— Разумеется, но с таким же успехом можно сказать: дыхание — вот все, что нужно умершему.
— Я знаю, деньги не заводятся только оттого, что они нужны, и если бы у тебя на руках были жена и дети, как у меня, я, может быть, и считал бы твое положение безнадежным. Однако перед человеком молодым и неженатым могут открыться особые возможности; до меня доходят толки о том, что ты собираешься жениться то на одной девице, то на другой, но я не особенно им верю!
— И правильно делаете! Куда уж там! Я и не думаю о женитьбе. Я даже слова «женитьба» не могу слышать, до того это кажется мне сейчас несбыточным и нелепым. Любовь и супружество — излишняя роскошь, доступная только богатым, не задумывающимся над тем, как им прожить завтрашний день; или же, напротив — безрассудный, отчаянный шаг, последняя радость неудачника, которому уже не подняться со дна.
— Я бы на твоем месте рассудил иначе: чем падать духом, искал бы лучше хорошую жену с хорошим приданым.
— Где же я ее найду?
— А если такой случай представится, ты им воспользуешься?
— Не знаю. Это зависит от многого.
— Женился бы ты на старухе?
— Уж лучше дробить камни на мостовой!
— Я тебя понимаю. А уродливую взял бы?
— Бр-р! Уродство мне ненавистно, я поклонник красоты; юное, красивое, нежное личико радует мой взор и сердце, а унылые, грубые, мрачные лица мне отвратительны; меня привлекает мягкость, изящество, нежные краски, а грубость отталкивает. Нет, на уродливой женщине я не женюсь.
— Даже на богатой?
— Даже на осыпанной драгоценностями. Я не смог бы ни полюбить ее, ни привязаться к ней, и вскоре она стала бы мне ненавистна. Если жена окажется не в моем вкусе, она найдет во мне тирана или, что еще хуже, человека чужого и равнодушного.
— Ну, а если бы ты женился на честной девушке, богатой, с добрым нравом, но некрасивой, — неужели ты не мог бы примириться с тем, что она скуласта, что у нее большой рот и рыжие волосы?
— Нет, ни за что, говорю прямо. В жене я хочу видеть изящество и еще то, что я считаю красотой.
— И бедность, и малышей, которых ты не в состоянии прокормить и одеть, и мать их, вечно озабоченную, преждевременно увядшую, и, наконец, банкротство, унижение и тяжелую борьбу за существование до конца своих дней.
— Полно вам, Йорк!
— Если ты настроен романтически, Роберт, может быть, даже влюблен, продолжать этот разговор бесполезно.
— Я вовсе не романтичен. В моей душе нет и следа романтики так же, как в сушильнях, вон там, на поле, нет и следа сукон.
— Всегда прибегай к таким сравнениям, это в моем вкусе. И никакая любовь не заставит тебя отказаться от твоих взглядов?
— Мне кажется, я достаточно ясно высказался. Мне любить? Чепуха!
— Отлично. Если у тебя сердце и разум холодны и трезвы, почему бы тебе не воспользоваться случаем, если он представится? Так что жди и дождешься.
