Его сиятельство не приглашал к себе гостей и сам никогда не бывал в гостях. В редкие случаи прогулок милорд нанимал гондолу и ездил всегда один. Отвратительные подозрения заставляли его стыдиться выезжать с женой. Короче, милорд вел жизнь, облегчающую выполнение задуманного предприятия.
— Надо сговориться с курьером, — говорит барон. — Попробуй его купить. Недавно я его спросил в шутку, что бы он сделал за тысячу фунтов. Малый ответил, что готов на все. Помни об этом и не торгуйся.
Сцена меняется. Теперь она представляет комнату курьера. Бедняга лежит и плачет, держа в руках фотокарточку жены. Входит графиня. Она выражает сочувствие несчастному.
Больной благодарит и в припадке откровенности сообщает госпоже о своих заботах. Теперь, находясь на смертном одре, курьер чувствует угрызения совести, потому что пренебрегал своей женой, унижал ее, уделял ей мало внимания. Он безропотно покоряется смерти, справедливо полагая, что все в мире делается по Божьей воле, но приходит в отчаяние при мысли, что не скопил за свою жизнь ни гроша и оставляет свою вдову на произвол судьбы без всяких средств.
Графиня начинает разговор, имея в виду сообщенные ей факты.
— Что бы вы сказали, если бы вам предложили сделать вещь, для вас не затруднительную, и подарили за это тысячу фунтов? — спросила она. — Эти деньги вы могли бы отказать своей вдове!
Курьер привстает на локтях и глядит на графиню с выражением недоверчивого изумления. Неужели его госпожа так жестока, что позволяет себе шутить над человеком в его положении? Пусть миледи скажет прямо, что эта за «легкое дело», оплачиваемое такими деньгами?
Графиня пристально смотрит на слугу и, помолчав мгновение, сообщает курьеру свой план без малейшей утайки.
Молчание продолжается несколько минут. Курьер еще не столь слаб, чтобы соглашаться, не подумав как следует. Не спуская глаз с графини, он делает довольно дерзкое замечание:
— До сегодняшнего дня, миледи, я не был особенно религиозен. Но после того, как вы поговорили со мной, я начинаю верить в дьявола.
Интересы дела требуют от миледи юмористического отношения к его словам. Она не обижается. Она говорит только:
— Подумайте полчаса. Ваша жизнь в опасности. Речь идет о вашей жене. Останется ли она без гроша в кармане или с тысячью фунтов, завещанных добрым мужем.
Оставшись один, курьер обдумывает свое положение и принимает решение. Он с трудом поднимается, пишет несколько строк на листке, вырванном из записной книжки, и медленными дрожащими шагами выходит из комнаты.
Графиня по прошествии получаса находит комнату пустой. В этот момент входит курьер. Зачем он вставал? Курьер отвечает.
— Я защищаю свою жизнь, миледи, если Бог окажет мне милость и я выздоровлю еще раз. Если вы и барон вздумаете спровадить меня на тот свет или лишить награды, я шепну доктору, где он может найти листок с описанием преступления вашего сиятельства. Безусловно и на смертном одре у меня достанет сил произнести заветные три фразы. Но если вы сдержите свое слово, я укажу вам адрес компрометирующего вас документа.
После такого предисловия больной излагает условия, на которых согласен играть свою роль в заговоре, чтобы умереть — если умрет, — за тысячу фунтов стерлингов.
Или графиня, или барон должны в его присутствии пробовать пищу и питье, которые будут подаваться к его столу. То же относится и к лекарствам, которые будут ему прописаны. Предложенная сумма должна быть заключена в одном банковском билете, завернутом в лист бумаги, в котором будет написана одна строчка, продиктованная курьером. Билет с запиской должен быть вложен в конверт, адресованный его жене, и приготовлен к отправке почтой. Конверт должен ежесекундно находиться под подушкой больного.
И последнее. Курьер — человек, может быть, и беспутный, но придерживается в жизни определенных принципов. Чтобы не нарушать их, он настаивает на том, что не должен быть посвящен в ту часть заговора, которая касается милорда. Он не особенно заботится о том, что станется с его бывшим господином, но не желает взваливать чужую ответственность на свои плечи.
Согласившись с условиями, графиня зовет барона.
Барон входит тотчас: он ожидал в соседней комнате. Графиня сообщает, что договоренность достигнута. Барон кивает, но он слишком осторожен, чтобы сделать какое-либо замечание.
Повернувшись спиной к кровати больного, он показывает миледи склянку с надписью «хлороформ». Ситуация ясна. Барона вынесут из его спальни в бесчувственном состоянии. В какой части дворца его укроют? Миледи в дверях вполголоса задает этот вопрос. Барон шепотом отвечает:
— В подвалах!
Занавес падает».
Так заканчивалось второе действие.
Переходя к третьему, Генри почувствовал утомление. И духовно и телесно молодой человек нуждался в перемене обстановки и прогулке.
Он перелистал оставшиеся страницы. Последняя часть рукописи значительно отличалась от только что им прочитанных. Признаки душевного расстройства выказывались на них тем заметней, чем ближе изложение подвигалось к концу. Почерк графини становился все хуже. Некоторые фразы были брошены на середине. В диалогах вопросы и ответы не всегда стыковались или вдруг приписывались не тому, кому следовало. В некоторых частях рукописи слабеющий разум писательницы как будто оживлялся на время, в иных — угасал, и нить повествования запутывалась пуще прежнего.
Прочитав два-три более или менее понятных абзаца, Генри почувствовал неодолимое отвращение. Он захлопнул папку и с болью в сердце бросился на постель, надеясь забыться сном.
В ту же минуту дверь отворилась и в комнату вошел лорд Монтберри.
— Мы только что вернулись из оперы, — сказал он, — и услыхали о смерти бедной женщины. Говорят, вы беседовали с ней в последние минуты. О чем, если не секрет?
Генри спустил ноги с постели и сел.
— Ты глава нашего семейства, Стивен, и я обязан в угнетающем меня положении обратиться к тебе, чтобы ты решил, как нужно поступить дальше.
В нескольких словах он поведал брату, как пьеса графини попала к нему в руки.
— Прочти первые страницы, — попросил он. — Я хочу знать, совпадут ли наши впечатления.
Лорд Монтберри погрузился в чтение. Не дойдя и до половины первого действия, он остановился и взглянул на брата.
— Отчего графиня утверждает, что все написанное — плод ее воображения? Или она действительно помешалась и не помнит, что все это происходило на самом деле?
Этих слов было достаточно для Генри. Он убедился, что впечатления старшего брата совпадают с его впечатлениями.
— Стивен, — сказал Генри, — ты, конечно, волен поступить, как хочешь, но прими мой совет, избавь себя от чтения следующих страниц, описывающих, как ужасно брат наш поплатился за свою безрассудную женитьбу.
— Ты прочел все, Генри?
— Нет, не все. Мне стало неприятно, и я отложил последнюю часть. Мы оба мало виделись с нашим старшим братом, Стивен. Мы всегда не очень-то жаловали его. А я в последнее время просто не скрывал своей ненависти к нему, узнав, как гнусно он поступил с Агнессой. Но сейчас, когда я следил за развитием и воплощением в жизнь чудовищного заговора, жертвою которого он пал, я почувствовал, как что-то во мне переменилось, я вспомнил, Стивен, что у нас была одна мать. Мне стало впервые невыразимо жаль его, и стыдно сознаться, что я до этого момента никогда не любил нашего бедного Герберта.
Лорд Монтберри взял младшего брата за руку.
— Ты добрый человек, Генри, — сказал он. — Но не напрасно ли ты терзаешь себя? Из-за того, что некоторые обстоятельства в сочинении сумасшедшей женщины совпадают с действительностью, следует ли верить ей до конца?
— У меня нет в этом ни малейшего сомнения! — ответил Генри.
— Ни малейшего сомнения? — повторил лорд Монтберри. — Тогда я продолжу чтение, Генри, и погляжу, какие там имеются основания для твоего самоуверенного утверждения.
Он продолжал прилежно читать пьесу, пока не дошел до конца второго действия.
— Неужели ты действительно думаешь, что обезображенные останки, обнаруженные сегодня утром, принадлежат нашему брату? — спросил милорд. — И веришь этому, основываясь на таких вздорных доказательствах?
Генри утвердительно кивнул. Лорд Монтберри едва удержался от крепкого, исполненного негодования восклицания.
— Ты сознаешься, что не прочел третьего действия! Не будь мальчишкой, Генри. Если ты строишь свою версию жуткой смерти нашего брата на таких пустяках, ознакомься, по крайней мере, с ними до конца. Будешь читать рукопись? Нет? Тогда я прочту тебе ее сам.
Лорд Монтберри уселся поудобнее и принялся за чтение третьего действия, вернее, тех его отрывков, которые были выражены более-менее понятно.
