Была одна смутная мысль. Он обернулся.
– Меня заинтересовал ваш рассказ о том, как у вас в компании относятся к свежим идеям.
Эрнеста это позабавило. Мужику чего-то надо. Он заподозрил, что приятелю захотелось попасть на вечеринку. Такой же был начальник у Эрнеста. Обожал ночные совещания, и всегда они кончались в публичном доме, и всегда он удивлялся, как сюда попал.
– У нас чудесно относятся, – сказал Эрнест.
– В этой моей идее нет ничего особенного, – сказал мистер Причард. – Просто как-то пришло в голову. Можете ею воспользоваться, если хотите и если вам от нее будет польза.
Эрнест молча ждал.
– Возьмем запонки, – сказал мистер Причард. – Я, скажем, всегда ношу отложные манжеты: запонки, а когда вы вставили запонки – чтобы снять рубашку, их надо вынуть. И если вы хотите поддернуть рукава, когда моете руки, тоже надо вынуть запонки. Их легко вставить, пока не надел рубашку, но тогда не просунешь руки. А когда ты в рубашке, запонки вставить трудно. Понимаете мою мысль?
– Есть такие, которые сцепляются, – сказал Эрнест.
– Да, но на них нет спроса. Половинки всегда куда-то заваливаются и теряются.
Автобус остановился. Потом Хуан включил первую скорость и осторожно двинулся дальше. Автобус тряхнуло, когда он проехал яму, тряхнуло еще раз, когда проехали задние колеса, и он медленно пополз дальше. Дождь громко барабанил по крыше. Дворник повизгивал на ветровом стекле.
Мистер Причард еще больше откинулся на сиденье и сдвинул рукав так, что показалась золотая запонка.
– Теперь предположим, – сказал он, – что вместо цепочки или перекладины здесь пружина. Когда стаскиваешь манжету через руку, пружина растягивается; можно поддернуть манжеты, чтобы вымыть руки, а потом все встанет на место. – Он внимательно следил за лицом Эрнеста.
Эрнест, прищурившись, думал.
– Но как это будет выглядеть? Пружина-то нужна стальная, иначе это на раз.
Мистер Причард с готовностью ответил:
– Я это продумал. В дешевых можно золотить пружину или серебрить. А в дорогих, скажем, чисто золотых или платиновых – в качественных – тут вместо перекладины – трубка, и, когда манжета на запястье, пружина целиком прячется в трубку.
Эрнест задумчиво кивнул.
– Да, – сказал он, – да. Очень неплохая мысль.
– Она ваша, – сказал мистер Причард. – Ваша – пользуйтесь ею как вам угодно.
Эрнест сказал:
– Наша компания выпускает другие товары, но может быть… может быть, я смогу их уговорить. Самый ходкий товар на свете – из мужских, конечно, – это бритвы и бритвенные принадлежности, ручки, карандаши и ювелирные изделия. Человек, который за год пяти строк не напишет, запросто покупает шикарную авторучку за пятнадцать долларов. А ювелирные? Это может выгореть. Какие ваши условия, если им подойдет эта идея?
– Никаких, – ответил мистер Причард. – Никаких условий. Я вам дарю ее. Хочу помочь молодому, подающему надежды человеку. – Настроение у него опять исправилось. Но что, если выгорит это дело, которое он придумал? Что если оно принесет миллион? Что если… Но он сказал, и он своему слову хозяин. Его слово – закон. А уж захочет ли Эрнест выразить свою благодарность – это ему решать. – Мне совершенно ничего не надо, – повторил он.
– Ну, это очень мило с вашей стороны. – Эрнест достал из кармана блокнот, что-то написал и вырвал листок. – Конечно, для начала надо будет оформить права, – сказал он. – Если у вас найдется в Голливуде свободное время, может быть, позвоните мне и поговорим по-деловому? У нас с вами может получиться дело. – При этих словах его левое веко чуть опустилось, а потом он скосил глаза на миссис Причард. Он передал листок мистеру Причарду и сказал:
– Хемпстед три тысячи двести пятьдесят пять, «Герб Алоха», квартира двенадцать Б.
Мистер Причард слегка покраснел, достал бумажник и сунул в него записку, спрятал записку поглубже, на самое дно. Вообще-то она была ни к чему. Он мог выбросить ее при первом удобном случае, потому что память имел отличную. Годы пройдут, прежде чем он забудет этот номер телефона. Машинка в голове щелкнула, испытанная его машинка. Три да два – пять, и еще раз. И Хемпстед. Хемп – конопля. Конопля – лен, лен – белый. У него были сотни таких приемов запоминания. Волосы как лен, блондинка. Руки чесались выкинуть бумажку. Бернис иногда лазила к нему в бумажник за мелочью. Он сам ей разрешал. А сейчас он нутром чувствовал опасность… Однако унизительное чувство, когда тебя обозвали вором.
Он сказал жене:
– Как ты себя чувствуешь, девочка?
– Хорошо, – сказала она. – Кажется, я переборола. Просто сказала себе: «Я не позволю ей начаться. Не позволю ей портить отпуск моим милым».
– Вот и хорошо, – сказал мистер Причард.
– А скажи, милый, – продолжала она, – как к вам, мужчинам, приходят такие идеи?
– Да просто приходят – и все, – ответил он. – А эта – из-за новой рубашки с маленькими петлями. Я на днях в ней застрял, чуть не пришлось звать на помощь.
Она улыбнулась.
– По-моему, ты ужасно милый, – сказала она. Он положил руку ей на колено и сжал ей ногу. Она игриво хлопнула его по руке, и он отпустил.
Норма повернула голову так, что ее губы были против уха Камиллы. Зная, что Прыщ подслушивает, она старалась говорить как можно тише. Она ощущала его взгляд, и в каком-то смысле он ее радовал. Никогда в жизни она не чувствовала себя так уверенно, как сейчас.
– Вобще-то у меня нет семьи, ну, того, что можно назвать семьей, – сказала Норма. Она все вываливала Камилле. Она рассказывала и объясняла ей всю свою жизнь. Ей хотелось, чтобы Камилла знала о ней все – и какой она была до нынешнего утра, и какая она теперь, – чтобы Камилла стала ее семьей, чтобы привязалась к ней эта прекрасная и уверенная женщина.
– Когда ты одна на свете, ты такие штуки выкидываешь, – сказала она. – Я людям врала. Перед собой притворялась. Делала вид, как будто это на самом деле… ну – что я придумала. Знаете, что я делала? Я воображала, как будто один знаменитый артист… ну, – мой муж.
Это вырвалось. Норма не собиралась заходить так далеко. Она покраснела. Этого не надо было говорить. Этим она как будто предавала мистера Гейбла. Но, призадумавшись, она нашла, что дело обстоит не совсем так. Мистер Гейбл не вызывал такого чувства, как раньше. Чувство перешло на Камиллу. Это поразило Норму. Она усомнилась в своем постоянстве.
– Оттого, что у тебя нет семьи и нет друзей, – объяснила она. – Наверно, ты их просто придумываешь, если у тебя их нет. Но теперь-то – ну, если мы снимем квартиру, мне ничего не придется придумывать.
Камилла отвернулась, чтобы не видеть этой наготы в глазах Нормы, их совершенной беззащитности. «Милые мои! – подумала Камилла. – Куда же я угодила? Не хватало мне ребеночка. Впуталась за здорово живешь. Как это вышло-то? Теперь я должна буду над ней колдовать и жить ее жизнью, и скоро мне это осточертеет, но уже увязну так, что не выкарабкаюсь. Если Лорейн вытурила своего рекламщика и мы можем съехаться, куда я ее дену? С чего все началось? Какого черта я полезла?»
Она повернулась к Норме.
– Детка, – начала она решительно. – Я не говорила, что мы снимем. Я сказала: посмотрим, как пойдут дела. Ты обо мне много чего не знаешь. Во-первых, я помолвлена, и мой жених – он считает, что мы скоро сможем пожениться. Так что, понимаешь, – если он захочет сейчас, как мы с тобой поселимся?
Камилла увидела в глазах у Нормы отчаяние, похожее на ужас; у девушки запали щеки и рот, бессильно повисли руки и плечи. Камилла сказала себе: «Можно снять комнату в ближайшем городе и спрятаться, потеряться. Можно сбежать от нее. Можно… Господи, как же я в это впуталась? До чего я устала. Мне бы сейчас в горячую ванну». Вслух она сказала:
– Не огорчайся, детка. Может, он еще не надумал. Может… да послушай, детка, может, все устроится. Может быть. Правда.
Норма крепко сжала губы и отвела глаза. Голова ее вздрагивала от толчков автобуса. Камилле не хотелось на нее смотреть. Но потом Норма овладела собой. Она спокойно сказала:
– Вы, наверно, меня стыдитесь, я вас не виню. Я могу быть только официанткой, но если вы меня научите, я тоже попробую стать сестрой. Буду учиться по ночам, а днем работать официанткой. Но я выучусь, и тогда вам не надо будет меня стыдиться. Ведь это будет не так трудно, если вы поможете.
Муторная волна прокатилась по желудку Камиллы. «Господи боже милостивый! Вот это попалась. Что я ей скажу? Врать дальше? Или все же растолковать ей, каким способом я зарабатываю? Еще хуже будет? А может, это так ее оскорбит, что она и не захочет меня в подруги. Может, это самое лучшее. Нет, пожалуй, лучше всего потерять ее в толпе».
Норма говорила:
– Мне бы тоже хотелось иметь специальность, как говорится, достойную, вроде вашей.
Камилла с отчаянием сказала:
– Слушай, детка, я жутко устала. Так устала, что думать не могу. Я уже еду несколько суток. Сил нет думать ни о чем. Давай пока оставим. Посмотрим, как там пойдут дела.
