Какъ только Пасха кончилась, Гартвигсенъ отправился съ одной изъ лодокъ на Лофотены. Слѣдовало, вѣроятно, немножко присмотрѣть за шкиперами, которые скупали тамъ рыбу. Дѣло-то у Гартвигсена было крупное.
Четыре дня спустя, онъ вернулся обратно, и вернулся такимъ гоголемъ, какъ никогда: онъ нанялъ себѣ пароходъ, цѣлый корабль. Онъ самъ стоялъ на мостикѣ, вмѣсто лоцмана, рядомъ со шкиперомъ и командовалъ рулевому. Дѣло было днемъ, и мы всѣ вышли на пристань посмотрѣть на корабль. Тутъ Гартвигсенъ скомандовалъ:- Спускай! — и якорь громыхнулся на дно.
Такъ вотъ оно, то великое событіе, о которомъ онъ такъ долго пускалъ темные намеки: Сирилундскій богачъ Гартвичъ нанялъ себѣ пароходъ, чтобы вернуться съ Лофотенъ домой! Онъ все еще стоялъ на мостикѣ и словно не замѣчалъ никого изъ насъ на пристани; но я-то полагаю, — онъ отлично видѣлъ всѣхъ и весь расплывался отъ удовольствія. Потомъ онъ высадился на берегъ вмѣстѣ со шкиперомъ. Мы поклонились; Гартвигсенъ сіялъ чисто юношеской радостью и гордостью. И затѣмъ господа прошли.
Потомъ оказалось, однако, что пароходъ нуженъ былъ Гартвигсену не только, чтобы прокатиться домой съ Лофотенъ; онъ предназначенъ былъ отвести его сына для крещенія. Вотъ въ чемъ заключалось самое-то событіе; все остальное было ничто въ сравненіи съ этимъ. Ребенка долженъ былъ крестить отецъ Розы, пасторъ сосѣдняго прихода, а туда было нѣсколько часовъ пути. Такъ вотъ Гартвигсенъ, вѣрно, и хотѣлъ доставить Розѣ удовольствіе такой небывалой поѣздкой на пароходѣ.
Въ обѣденное время Гартвигсенъ явился въ Сирилундъ; ему надо было поговорить и съ Маккомъ, и съ баронессой, такъ что онъ прошелъ въ большую горницу. Явился-же онъ просить Макка съ дочерью въ крестные. Ахъ, этотъ Маккъ! Его можно было ненавидѣть до смерти, но онъ для всѣхъ оставался здѣсь самою важною и знатною персоною. Маккъ сразу поблагодарилъ и отвѣтилъ, что сочтетъ за честь; то же самое сказала баронесса.
— Какъ-же его назовутъ? — спросила она.
Тутъ Гартвигсенъ немножко замялся и отвѣтилъ:
— Еще не рѣшено. Но супруга моя, вѣрно, пріищетъ имячко своему принцу. Она зоветъ его принцемъ.
Дѣло-то было въ томъ, что Гартвигсену хотѣлось назвать своего сына Фердинандомъ въ честь Макка. Но Петрина, бывшая горничная, вышедшая замужъ за Крючкодѣла, опередила Гартвигсена: еще на Пасхѣ окрестила своего сына, давъ ему отъ чистаго сердца имя Фердинанда. Люди было дивились, что Маккъ не запретилъ ей этого, но они забывали что за человѣкъ былъ Маккъ. — Сдѣлай одолженіе! — сказалъ онъ ей.
Прежде, чѣмъ уйти, Гартвигсенъ пригласилъ и меня поѣхать съ ними завтра на крестины и потомъ отпировать у его тестя и тещи. Но я поблагодарилъ и отказался по той-же причинѣ, какъ нѣкогда прежде: за неимѣніемъ приличной одежды для такого торжества.
— У него нѣтъ фрака. Онъ скорѣе умретъ, чѣмъ появится безъ фрака5 — со смѣхомъ сказала баронесса.
— Въ такихъ понятіяхъ меня воспитали въ моей доброй семьѣ,- отвѣтилъ я.
Маккъ кивнулъ и поддержалъ меня. И для меня этотъ кивокъ и пара словъ Макка значили куда больше, чѣмъ смѣхъ баронессы. Вскорѣ, впрочемъ, и она сказала:- Конечно, вы правы.
И вотъ, весь домъ Гартвигсена и сирилундскіе господа собрались въ путь. Баронесса порѣшила взять съ собой и дѣвочекъ, и тѣ просто сіяли отъ восторга. Марту тоже брали на крестины, и отецъ ея Стенъ Приказчикъ весьма гордился этимъ; Гартвигсенъ-же нагрузилъ на пароходъ всякаго рода запасовъ и вина, и лакомствъ, чтобы не вводить въ расходы по угощенію своихъ тестя и тещу.
Пароходъ задымилъ и отошелъ.
Вернулся онъ черезъ два дня и благополучно доставилъ обратно всѣхъ своихъ пассажировъ. Все обошлось хорошо. Мальчика окрестили Августомъ, по отцу Розы. Пароходъ остался въ гавани до слѣдующаго дня, и я успѣлъ побывать на немъ. Гартвигсенъ осматривалъ на немъ всѣ уголки и приговаривалъ:- Да, да, кончится, пожалуй, тѣмъ, что я таки куплю его. — Но какъ-то разъ, уже послѣ того, какъ пароходъ ушелъ, явился въ лавку смотритель Шёнингъ и спросилъ:
— Это что за пароходикъ прибѣгалъ тутъ раза два? — На немъ возили крестить сына Гартвигсена, — отвѣтилъ я. — И какъ этотъ человѣкъ изъ кожи лѣзетъ, чтобы растрясти свои гроши! — Кончится, пожалуй, тѣмъ, что Гартвигсенъ купитъ пароходъ, — сказалъ я, но смотритель покачалъ головой и возразилъ:- Пусть-бы лучше кашей запасся.
Но, кажется, Гартвигсенъ и не думалъ больше разыгрывать изъ себя богача, который соритъ деньгами зря. Правда, онъ шибко хвастался великимъ событіемъ, которое устроилъ, но уже пересталъ оказывать кредитъ всѣмъ и каждому и въ лавкѣ, и на пристани. Я разъ самъ слышалъ, какъ онъ отвѣтилъ одной бѣдной женщинѣ, которая просила отпустить ей кое-что въ долгъ изъ лавки:- Насчетъ кофею и прочаго, а также насчетъ всякихъ матерій, ты поди потолкуй съ моей супругой. — У меня не было никакихъ общихъ дѣлъ съ Гартвигсеномъ и Розой, но все-таки я порадовался за нихъ, услыхавъ это. Гартвигсенъ, конечно, все еще былъ очень богатый человѣкъ, и Роза, вѣрно, сумѣетъ отвадить его выставляться со своимъ богатствомъ на посмѣшище. Оно къ тому и шло.
О, да, все теперь складывалось хорошо.
Вотъ только эта злополучная баронесса Эдварда! Отъ нечего дѣлать она опять принялась за Гартвигсена. Право, и смѣяться, и плакать было впору, глядя на нее. Она ловила его то на пристани, то на мельницѣ, встрѣчала на дорогѣ и примазывалась къ нему; но Гартвигсену, очевидно, надоѣли ея выспреннія рѣчи, въ которыхъ онъ ни аза не понималъ, и онъ старался поскорѣе отдѣлаться отъ нея. Такъ продолжалось нѣсколько времени, зима уже подходила къ концу, а баронесса все не унималась, но еще пуще распалялась желаніемъ вскружить Гартвигсену голову. Онъ, однако, не поддавался. Должно быть, Роза успѣла пріобрѣсти на него прочное вліяніе.
— Выпишите опять Мункена Вендта! — сказала мнѣ однажды баронесса.
— Я самъ скоро отправлюсь къ нему, — отвѣтилъ я.
— Такъ вы уходите отъ насъ? — только и сказала она и опять пошла ловить Гартвигсена.
Со свойственнымъ ей задоромъ она никакъ допустить не хотѣла, чтобы Роза могла такъ привязать мужа къ себѣ, и вотъ всячески поддѣлывалась къ Гартвигсену, даже стала говорить съ нимъ проще и понятнѣе. Но Гартвигсенъ сохранялъ свою благую стойкость. Баронесса-же отзывалась о Розѣ:- Какая она стала насѣдка, обзаведясь мужемъ и ребенкомъ!
Да, порою эта мудреная дама держала себя отнюдь не по барски, не похоже на баронессу.
Какая разница была между нею и ея отцомъ! Этотъ человѣкъ никогда и ни въ чемъ себѣ не измѣнялъ, никогда не ронялъ своего достоинства. Теперь вотъ пришла къ нему старуха Малене, мать Николая Аренцена, по важному дѣлу. Она принесла въ платкѣ всю ту кучу кредитокъ, которыя ей достались отъ сына, и, крѣпко держа узелокъ обѣими руками, заявила, что принесла деньги на храненіе Макку. Тотъ и глазомъ не сморгнулъ, но отвѣтилъ:- Совершенно правильно; давай свои деньги мнѣ, и будешь помаленьку забирать у меня товаромъ — что понадобится. — Онъ занесъ сумму въ книгу и кивнулъ старухѣ. — А то онѣ мнѣ спать не давали! — сказала она. — Теперь можешь себѣ спать спокойно, — отвѣтилъ Маккъ. Когда Гартвигсенъ узналъ объ этой аферѣ, онъ всплеснулъ руками и сказалъ: — Нѣтъ, неужто онъ теперь въ третій разъ угобзится этими деньгами!
Разъ баронесса попросила меня пойти съ нею въ коморку къ Фредрику Мензѣ. — Прямо безобразіе, онъ тамъ валяется, — сказала она, — непремѣнно надо прибрать его немножко. — Сначала я было не понялъ, почему она зоветъ именно меня, но подумалъ, что, вѣрно, на баронессу опять нашла полоса набожности, и она хочетъ сдѣлать доброе дѣло. Я и пошелъ съ нею.
Старикъ лежалъ въ коморкѣ одинъ одинешенекъ; Петрина ушла съ ребенкомъ. Воздухъ былъ спертый и невыносимый; стѣны и полъ около постели были загажены до нельзя. Баронесса распахнула окно, чтобы было чѣмъ дышать. Затѣмъ свернула бумажный картузъ, заглянула въ него и сказала: — я не была-бы дочерью торговца, еслибъ не сумѣла свернуть картуза. — Старикъ, заслышавъ чужой голосъ, отвѣчалъ громкимъ: «тпру-тпру!» Онъ, вѣрно, принялъ насъ за лошадей. А баронесса принялась осматривать его и обирать съ него насѣкомыхъ въ бумажный картузъ…
Я же сталъ думать про себя: какая странная смѣсь добра и зла въ этой барынѣ! Вотъ она не брезгуетъ такимъ дѣломъ, отъ котораго воротятъ носъ ея слуги. И я принялся помогать ей обирать со старика насѣкомыхъ. Баронесса слегка почесала его, а онъ хотѣлъ помочь и ловилъ пальцами воздухъ.
— Подержите-ка теперь картузъ! — сказала мнѣ баронесса.
Она взяла гребень и принялась вычесывать голову старика. Уфъ, какая э. то была ужасная работа и какой требовала осторожности! Худе всего было то, что старикъ не хотѣлъ лежать смирно. Бѣдняжка Фредрикъ Менза былъ совсѣмъ заброшенъ; некому было почесать его; теперь-же Господь послалъ ему такую отраду. И онъ облизывался и причмокивалъ отъ удовольствія, приговаривая:- Ту-ту! — Баронесса добросовѣстнѣйшимъ образомъ чесала его и собирала насѣкомыхъ въ картузъ; о, невозможно было проявить больше усердія.
