– Кстати, мистер Крук, – вежливо сказал Айвивуд, – я пригласил сюда пророка, чтобы он посоветовался с вами, как со специалистом, о том самом снадобье, которое вы назвали, – о гашише. Мне пора решить, должны ли эти восточные стимуляторы подходить под запрет, который мы наложили на грубые опьяняющие напитки. Конечно, все мы слышали об ужасных и сладострастных видениях и о безумии, овладевавшем так называемыми гашишинами или ассасинами[91]. Но мы не должны забывать о том, что в нашей стране Восток известен по клеветническим сообщениям христиан. Считаете ли вы, – и он обернулся к пророку, – что гашиш действует так дурно?
– Вы увидите мечети, – простодушно сказал пророк, – много мечетей – очень много – все выше и выше, до самой луны – и услышите грозный голос, кричащий, как муэдзин, – и подумаете, что это Аллах. Потом вы увидите жен – очень, очень много – больше, чем можно иметь одному человеку, – и попадете в розовое и пурпурное море – и это все будут жены. Потом вы заснете. Я пробовал его только один раз.
– А что вы думаете о гашише, мистер Крук? – медленно спросил Айвивуд.
– Я думаю, – отвечал аптекарь, – что он с конопли начинается и коноплей кончается.
– Боюсь, – сказал Айвивуд, – что я вас не совсем понял.
– Гашиш, убийство и веревка, – сказал Крук. – Я это все видел в Индии.
– И впрямь, – еще медленней сказал Айвивуд, – это не мусульманское снадобье. Именно потому так подозрительны ассасины. Кроме того, – прибавил он с простотой, в которой было какое-то благородство, – их изобличает связь с Людовиком Святым.
Он помолчал и спросил, глядя на Крука:
– Значит, вы торгуете не гашишем?
– Нет, милорд, не гашишем, – отвечал аптекарь. Он тоже глядел пристально, и морщины его непонятного лица казались иероглифами.
– Дело идет вперед! – возопил Мисисра, снимая тем самым напряжение, которого не заметил. – Ги-ги-ени-ческий значок сменит ваш колючий плюс. Вы уже употребляете его, чтобы отмечать безударные слоги в стихах, которые, надо вам сказать, тоже восточного происхождения. Знаете новую игру?
Он задал вопрос так резко, что все обернулись и увидели, что он вынимает из пурпурных одежд яркий гладкий лист, купленный в игрушечной лавке.
По рассмотрении он оказался голубым в желтую и красную клеточку, а к нему прилагалось семнадцать карандашей и множество инструкций, сообщающих, что игра недавно ввезена с Востока и называется «Нолики и полумесяцы».
Как ни странно, лорда Айвивуда, при всем его энтузиазме, скорее рассердило это азиатское новшество, особенно потому, что он пытался смотреть на мистера Крука так же пытливо, как тот смотрел на него.
Гиббс рассудительно кашлянул и сказал:
– Конечно, все пришло с Востока. – Он помолчал, не в силах припомнить ничего, кроме своего любимого соуса, но вспомнил и христианство и привел оба примера. – Все, что с Востока, прекрасно, – многозначительно добавил он.
Те, кто в другие времена, при других модах не могли понять, как сумел Мисисра овладеть разумом лорда Айвивуда и ему подобных, упустили две немаловажные вещи. Во-первых, турок мог мгновенно создать теорию о чем угодно. Во-вторых, теории эти были последовательны. Он никогда не принял бы нелогичного комплимента.
– Вы неправы, – важно сказал он Гиббсу, – не все, что с Востока, прекрасно. Восточный ветер не прекрасен. Я не люблю его. Я думаю, что силу и красоту, поэзию и веру Востока испортил для вас, англичан, восточный ветер. Когда вы видите зеленое знамя, вы думаете не о зеленых лугах, а о восточном ветре. Если вы читаете о луноподобных гуриях, вы представляете себе не наши апельсиновые луны, а вашу луну, похожую на снежок…
Тут в беседу вступил новый голос. Хотя его не очень хорошо поняли, сказал он примерно следующее:
– Чего ж я буду ждать этого еврея в халате? Он пьет свое, а я свое. Пива, мисс.
Говоривший – то был высокий штукатур – оглядел аптеку, пытаясь отыскать незамужнюю особу, к которой так учтиво обратился, и, не найдя ее, выразил удивление.
Айвивуд посмотрел на него и окаменел, что было особенно заметно при его внешности. Но Дж. Ливсон каменеть не мог. Он вспомнил тот злосчастный вечер, когда столкнулся со «Старым кораблем» и открыл, что бедные – тоже люди, а потому переходят от вежливости к свирепости в необычайно короткий срок. За спиной штукатура он разглядел еще двоих, причем один увещевал другого, что всегда не к добру. Потом секретарь поднял взор и увидел самое страшное.
Стекло витрины заполнили всплошную человеческие лица. Он не мог их рассмотреть, уже темнело, а отсветы рубиновых и аметистовых шаров скорее мешали, чем помогали видеть. Но самые ближние прижали к стеклу носы, а дальних было больше, чем хотел бы Ливсон. Увидел он и шест у дверей, и квадратную доску. Что изображено на доске, он не видел, но в том и не нуждался.
Те, кто встречался с лордом Айвивудом в такие минуты, поняли бы, почему он занял столь высокое место в истории своего времени несмотря на ледяное лицо и дикие догмы. В нем были все благородные черты, обусловленные отсутствием, а не присутствием какого-то свойства. Нельсон ведал страх, он – не ведал. Поэтому его нельзя было удивить и он оставался собранным и холодным там, где другие теряли голову.
– Не скрою от вас, джентльмены, – сказал он, – что я этого ждал. Не скрою и того, что именно поэтому я отнимал время у мистера Крука. Толпу отгонять не надо. Лучше всего, если мистер Крук разместит ее в своей аптеке. Я хочу сообщить как можно скорее как можно большей толпе, что закон изменен и перелетному кабаку пришел конец. Входите! Входите и слушайте!
– Благодарим, – сказал человек, как-то связанный с автобусами и стоящий за штукатуром.
– Благодарствуйте, сэр, – сказал веселый и невысокий часовщик из Крайдона.
– Благодарю вас, – сказал растерянный клерк из Камберуэлла.
– Мерси, – сказал Дориан Уимпол, который нес большой сыр.
– Спасибо, – сказал капитан Дэлрой, который нес бочонок.
– Спасибо вам большое, – сказал Хэмфри Пэмп, который нес вывеску.
Боюсь, я не сумею передать, как выразила благодарность толпа. Но хотя в лавку вошло столько народу, что в ней не осталось места, Ливсон снова поднял мрачный взор и увидел мрачное зрелище. Внутри было много народу, но в окно глядело не меньше.
– Друзья мои, – сказал Айвивуд, – все шутки кончаются. Эта шутка так затянулась, что стала серьезной; и мы не могли бы сообщить честным гражданам о том, каков сейчас закон, если бы мне не довелось встретиться со столь представительным собранием. Не хотелось бы говорить, что я думаю о шутке, которую капитан Дэлрой и его друзья сыграли с вами. Но капитан Дэлрой согласится, что я не шучу.
– От всего сердца, – сказал Дэлрой серьезно и даже грустно. И прибавил, вздохнув: – Как вы справедливо заметили, шутки мои кончились.
– Эту вывеску, – сказал Айвивуд, указывая на синий корабль, – можно пустить на дрова. Она больше не будет сбивать с толку приличных людей. Поймите это раз и навсегда, прежде, чем вам объяснят в полиции или в тюрьме. Новый закон вступил в действие. Эта вывеска ничего не значит. Она позволяет торговать спиртным не больше, чем фонарный столб.
– Как же это, хозяин? – сказал штукатур, что-то сообразивший. – Значит, я не могу выпить пива?
– Выпейте рому, – сказал Патрик.
– Капитан Дэлрой, – сказал лорд Айвивуд, – если вы дадите ему хоть каплю рому, вы нарушите закон и попадете в тюрьму.
– Вы уверены? – озабоченно спросил Дэлрой. – Я могу вывернуться.
– Уверен, – сказал Айвивуд. – Я дал полиции полномочия. Это дело кончится здесь, сейчас.
– Если они не дадут мне выпить, – сказал штукатур, – я им шлемы проломлю, да. Почему мы не знаем ни про какие законы?
– Нельзя менять закон тайно, – сказал часовщик. – К черту новый закон!
– А какой он? – спросил клерк. Лорд Айвивуд ответил ему с холодной учтивостью победителя:
– В поправке говорится, что спиртные напитки нельзя продавать даже с вывеской, если их не держали в помещении с ведома полиции хотя бы трое суток. Насколько я понимаю, капитан Дэлрой, ваш бочонок здесь трое суток не лежал. Приказываю вам закрыть его и убрать отсюда.
– Да, – невинно отвечал Патрик, – надо бы его подержать трое суток. Мы бы получше узнали друг друга. – И он благожелательно оглядел растущую толпу.
– Вы ничего подобного не сделаете, – с внезапной яростью сказал Айвивуд.
– И впрямь, – устало отвечал Патрик, – не сделаю. Выпью и пойду домой, как приличный человек.
– Полицейские арестуют вас! – вскричал Айвивуд.
– Никак вам не угодишь! – удивился Дэлрой. – Спасибо хоть за то, что вы так ясно объяснили закон. «Если их не держали в помещении с ведома полиции трое суток»… Теперь я запомню. Вы очень хорошо объясняете. Только одно вы упустили, меня не арестуют.
– Почему? – спросил аристократ, белый от гнева.
