— Завтра посмотрим.
— Чур, вместе. Ладно?
— Ясное дело.
— Кто хоронил, тому и смотреть.
Покончив с медянкой, Шурка отстает от ребят и уводит Яшку к риге.
Они спускаются в яму, заросшую колючим репейником и жирной крапивой. Здесь сумрачно, пахнет гнилью и плесенью. Таинственно шелестит осинник, глухо гудят вспугнутые осы. Крапива жалит босые ноги, репейник цепляется за штаны, словно не хочет пустить к старому пню. Он торчит раскорякой из груды гнилушек, седой мох висит на пне бородой. Если, не мигая, долго смотреть на пень — он оборачивается в большеголового спящего старика. Жужелицы проточили на его темном лице глубокие морщины, две впадины, продолбленные дождем и птицами, чернеют, как закрытые веки. Толстый, загнутый сук выступает на пне крючкастым носом, и щель под ним зияет беззубым ртом. Вот — вот, кажется, пень проснется, поднимет тяжелые деревянные веки и, кашляя, строго спросит: «А вам тут чего надо?»
— Здесь… — шепчет Шурка, передавая Яшке пугач. — Зазря не пали! Уж коли выскочит чудище… ну, тогда… можно.
— Без промаха уложу, — тихо обещает Петух, ежась и оглядываясь.
Затаив дыхание Шурка опускается возле пня на колени. Сладко мрет сердце, Шурка крестится.
— Дай бог серебряный рублик откопать!
— Стой, — останавливает его шепотом Яшка, — а отговор, про который пастух Сморчок говорил, знаешь?
— Забыл…
— Повторяй за мной. Да не сбивайся, не то клад беспременно в черепки обратится.
Слабым, дрожащим голосом Шурка ворожит вслед за Яшкой:
— Земля сырая, мать родная, отдай кровь — золото, а железные жилы себе оставь… Чур, чур, чур! Нечистая сила, сгинь, пропади! У меня крест святой, камушек большой… Кресту — креститься, камушку — катиться, черту — ладан нюхать. Аминь!
— Теперь копай, — разрешает Петух.
И Шурка копает землю.
Руки у него не слушаются. Осыпаются гнилушки, тускло светясь зеленоватым, мертвящим светом. Кажется, до земли и не доберешься… Да тут ли закопана жестянка? Уж не отвела ли ее в сторону колдовская нечисть?
— Скорей! — тревожно торопит Яшка.
— Сейчас… Не могу найти, — шепчет Шурка, изо всех сил работая руками, точно лопатками. — Ровно сквозь землю провалилась… Постой, вот, никак, щепочка с зарубинкой. Помню, клал эту щепку… Ага, эвон она, миленькая… банка‑то!
Пальцы нащупали холодную жесть. Шурка выковыривает банку из земли, как картофелину.
В это время, шевелясь, медленно раздвигается крапива, и прямо на Шурку выползает что‑то мохнатое, рыжее, сверкая круглыми горящими глазами.
— А — ай! — вскрикивает Шурка.
За спиной его грохочет выстрел из пугача.
Прижав к груди банку с сокровищами, Шурка шарахается в репейник. Яшка на брюхе карабкается из ямы. Оба друга визжат поросятами.
И, опережая их, из ямы выскакивает перепуганный кот Васька. Задрав хвост набок, он стремглав летит по гумну.
Друзья бегут мимо риги в поле и долго не могут отдышаться.
— Кажется, это был кот, — нерешительно говорит Шурка, тревожно ощупывая штаны.
— Какой там кот, мели! — сердито отвечает Петух, потрясая пугачом, зажатым в кулаке. — Неужто я задарма стану пробку тратить? Ведьмак из крапивы лез… Кот это потом, кот из риги выбежал.
— Да… верно, — соглашается Шурка. — Я тоже видел. Весь кра — асный, а глазищи так и горят.
— Он хотел тебя сцапать. Уж лапу протянул. Когтищи — во! — Яшка растопырил насколько мог пальцы. — Тут я не стерпел и пальнул… Он и пропал.
— А штаны я изорвал! — жалобно говорит Шурка и собирается зареветь. Но у Яшки тоже просвечивают голые коленки, и Шурка успокаивается. — Обоим попадет. Наплевать. Давай смотреть банку!
Ее ставят на траву. С особыми предосторожностями, просунув в щелку кончик ножа, открывают жестянку. На дне ее лежит позеленелый пятак, грошики и копейки. Они осыпаны крупинками земли и гнилушками.
— Ты видишь… серебряный… рублик? — запинаясь, спрашивает Шурка.
Яшка старательно таращит глаза.
— Нет, не вижу. А ты?
— И я… не вижу. Нету серебряного рублика! — грустно признается Шурка, считая деньги. — Должно, щелку малу оставил, рублик‑то и не пролез.
— Сколько же у тебя припасено на гулянье?
— Двенадцать копеек и три грошика.
— У меня — гривенник. Эхма!..
— Я хотел купить ножичек с костяной ручкой.
— А я гармошку… знаешь, губную, со звонком.
Надув щеку, Петух наигрывает на губах, показывая, какая это могла быть замечательная гармошка. Он выводит рулады, насвистывает и нащелкивает языком. Шурка печально подтягивает, но скоро бросает — за Яшкой не угнаться. Тяжело вздыхает.
— Не видать нам, Яша, ни гармошки, ни ножичка с костяной ручкой… И квасу клюквельного не попить.
— Ну, на квас хватит. Я приценялся. Стакан — две копейки… А гармошки мне действительно не видать. Жа — алко… Эх, и поиграл бы я! И квасу не надо, и пряников не надо — только бы гармошку…
В поисках утешения друзья переправляются через Гремец. На глаза им попадаются телеграфные столбы. Высокие, прямые, с подпорками, они, словно солдаты, шагают строем по полю, перемахивают через ямы и канавы и, выбравшись на шоссейку, уменьшаясь, точно врастая в землю, пропадают в лесу за поворотом дороги. По столбам протянута на белых чашечках ржавая проволока. По ней, сказывают, идут письма — телеграммы со станции в уездный город. Но пока что писем не видать. На проволоке густо сидят, точно бусы, нанизанные на нитку, ласточки, чешут носиками под крылышками и щебечут. Яшка прогоняет их палкой: ласточки могут помешать письму бежать по проволоке.
Друзья усаживаются возле одного облюбованного столба и ждут. Не первый раз они это делают, и все не счастливится: писем нет и нет. И сегодня не везет. Должно быть, в праздники письма по проволоке не отправляют.
Столб гудит, как улей пчел. Ребятам кажется, что они слышат дальний невнятный разговор. Может быть, и в самом деле по проволоке разговаривают? Вот бы послушать!
Они прижимают уши к шершавому столбу, но разобрать ничего не могут.
— Давай метиться в чашечку? — предлагает Шурка. — Кто скорее попадет?
В придорожной канаве нагружают карманы камешками. Целятся и, разбежавшись, швыряют камни.
Изловчившись, Шурка первый попадает в чашечку. От нее отскакивает изрядный кусок. Ребята с любопытством рассматривают. Нет, это не стекло, а вроде белой глины, из которой делают чайные блюдца и чашки. Шурка прячет осколок за пазуху — есть теперь что подарить Катьке.
Петуху завидно, он сопит, сердито толкает Шурку, говоря, что тот мешает ему целиться.
Вот уж неправда! Никто Яшке не мешает, он просто не умеет кидать камни.
— Надо камушек держать вот так, тремя пальцами, — показывает Шурка. И глаз зажмурить левый…
— Не учи ученого!.. — ворчит раздраженно Петух и продолжает кидать камешки по — своему.
Его преследует неудача. Злясь, он пуще прежнего горячится. Камни летят градом — и все мимо. Бывает же, не повезет человеку, хоть лопни!
Шурке жалко смотреть на Яшку, на его поспешные, неловкие взмахи руки. Так бы, кажется, и помог Яшкиному камешку лететь прямо — прямо в чашечку. И зачем Яшка врет, что Шурка мешает ему целиться? Очень обидно слышать такую напраслину от друга.
Шурка усердно и независимо бомбардирует телеграфный столб.
Не соблюдая очереди, Яшка швыряет свой камень вместе с Шуркиным. Два камня летят и жужжат, как майские жуки.
Дзи — инь!
Чашечка разбита.
— Попал! Мой камень! — радостно кричит Петух, кидаясь за осколками.
— Нет, я попал! — поправляет Шурка, думая, что Яшка в пылу недоглядел хорошенько. — Твой камушек во — он куда сиганул… мимо столба, в канаву.
— Это твой туда, а мой прямо в чашечку, — настаивает Петух.
— Да нет же… Честное слово, ты промазал!
Яшка показывает кукиш:
— На‑ка, выкуси!
Шурка уставился на друга. Зачем он говорит неправду? Ведь у столба валяется не его, а Шуркин, похожий на яичко, камень. Конечно, белые глянцевитые черепочки хороши, всякий скажет. В них можно играть, как в взаправдашнюю посуду. Но Шурка не жадный. Попроси по чести, и он уступит хоть все. Так нет, Петух чужое зажилить хочет, чтобы потом хвастаться перед ребятами, будто он метится лучше Шурки. Да друг ли он после этого?
Что‑то недоброе поднимается в душе Шурки. Он бежит к столбу с твердым намерением отнять черепки. Яшка, нагнувшись, подбирает их торопливыми, вороватыми движениями. Руки у него трясутся. И этот вид трясущихся рук щиплет Шурку за сердце.
— Мы вместе попали, Яша, вместе! — кривя душой, говорит он миролюбиво. — Давай делить чашечку.
— Делило в Питер укатило… Не трожь! По морде съезжу! — яростно угрожает Яшка.
Вдребезги, как чашечка, разлетается жалость.
— Попробуй тронь! — вспыхивает Шурка.
