– Этот Ван китаец, что ли, был?
– Нет, он немец.
– Немец? – удивилась Росхинаут. – Фашист?
– Разные немцы есть, – ответил Айвангу. – Есть среди немцев и коммунисты. Тельман, например, тоже был немец. А ведь царь по национальности был русский человек. Ымэм, сейчас национальность никакого значения не имеет. Главное не в том, какой человек снаружи, а какой он изнутри.
– Знаешь, сынок, – задумчиво сказала Росхинаут, – ты стал многоречив. Не знаю – хорошо это или плохо. Ведь наш народ – люди молчаливые.
Но молчаливые люди вдруг заговорили. В каждом номере газеты «Советкэн Тэпкэн» помещались заметки и статьи, подписанные чукчами. На собраниях каждый старался высказаться. Появились ораторы, которые не пропускали ни одного митинга. Они умели построить свою речь так, что она звучала убедительно, хотя дельного в ней почти ничего не было. Правда, таких находилось немного…
На небо высыпали яркие зимние звезды. На северной половине неба зажглось бледное сияние, будто кто-то мазнул краской и задумался, продолжать рисовать или нет, уж очень холодно.
Как роскошно зимнее небо! Как велики и ярки звезды! Огромные жаркие солнца на таком далеком расстоянии от земли, что не могут согреть даже одинокого путника.
Айвангу подремывал на нарте. До утра он успел выспаться, и, когда на восточной половине небосвода, над замерзшим морем, зажглась яркая и долгая зимняя заря, нарты спустились на лед залива. Айвангу еще издали увидел Кытрын и мачты радиостанции. Над землей стлался низкий зимний туман – признак долгого и сильного мороза. Глухо тарахтел движок электростанции, будто колотили по мерзлой моржовой коже.
Дома утонули в снегу. Из больших сугробов торчали только крыши и трубы – множество труб, и возле каждой черный след, тянущийся с севера на юг. Глядя на этот след, можно, не расспрашивая жителей районного центра, догадаться о господствующем направлении здешних ветров.
Айвангу остановил упряжку на обычном месте – на берегу залива, где заботливое районное начальство вбило два столба, за которые можно было цеплять потяг.
Рабочий день только начался. К большому зданию райисполкома уже протоптали узкую тропинку. По ней торопливо шли люди, поскрипывая замороженными валенками. Прикрученная пружинным амортизатором дверь громко хлопала, будто заглатывала людей.
У Айвангу было поручение от Тэпкэнского почтового отделения – он привез целый мешок разных пакетов и писем. Все это он отнес на почту, а с одним письмом, которое дал ему Громук, он направился в районную торговую контору. Айвангу поручили привезти к новогоднему празднику в Кытрын два десятка литров спирта и ящик папирос. Груз был очень ценный, и Громук долго выбирал человека, которому можно было доверить его.
После долгих раздумий выбор пал на Айвангу.
– Ты у меня смотри! – погрозил Громук.
Айвангу не любил Громука, но выполнить его поручение согласился. В Тэпкэне давно не курили стоящего табака и не пробовали спирта, обходясь брагой, которую готовил пекарь Пашков.
Тэпкэнцы пытались найти замену табаку. В тундре собирали какие-то травы, сушили, резали, и все же это был совсем не тот дым, к которому привыкло горло курильщика. Некоторые упорно курили чай, иные мяли пальцами сухой заячий комет, потому что он походил видом на махорку. Тот, кому удавалось разжиться щепоткой табаку, считался счастливейшим человеком и старался надолго растянуть удовольствие. В Тэпкэне снова появились древние трубки с толстыми чубуками. Курильщик аккуратно нарезал дубовую стружку и заполнял ею чубук. Изо дня в день дубовая стружка пропитывалась табачным соком, и через некоторое время ее можно было положить в чашечку трубки. Когда с табаком стало трудно, Айвангу бросил курить.
В Кытрыне прибавилось земляков Айвангу. Некоторые из них занимали видные посты, как, например, эскимос Паля. Даже поговаривали, что он второе лицо в районном центре. Но важный человек предпочитал рано утром уходить на охоту к кромке льда, далеко обходя тропинку, которая вела к громким хлопающим дверям райисполкома. Многие чукчи и эскимосы работали истопниками, грузчиками, подвозчиками льда и угля. Несколько человек числилось каюрами, так как каждое уважающее себя районное учреждение обзавелось собачьей упряжкой. Лучшие упряжки были в райотделе милиции и у председателя райисполкома, но самая быстрая принадлежала Пале.
Айвангу знал почти всех чукчей и эскимосов, которые жили в Кытрыне, и поэтому каждый встречный пытался затащить его к себе в гости. Но ему хотелось только в один дом и видеть только одного человека. В райисполкоме Пряжкин сообщил Айвангу, что где-то далеко отсюда, в смоленских лесах, погиб Рахтуге – чукотский парень.
Странное дело: весть о смерти чужого человека, которого Айвангу видел раза два и то мельком и который доставил ему горе, отняв любимую женщину, по-настоящему его огорчила. В его мозгу тотчас возникло яркое видение: идет густой снег, свистят пули, сочно вонзаясь в живую древесину, откалывая от стволов желтые, пахнущие смолой и пороховым дымом щепки, а под огромным деревом лежит чукотский парень, и ветер шевелит его черные, цвета воронова крыла волосы.
Вот и знакомый длинный дом с темным глухим коридором. К входной двери в снегу прорыт туннель. Айвангу скатился по сглаженным снежным ступеням и вошел в темные сени. Он ощупью нашел дверь в комнату Раулены и несколько раз глубоко вздохнул. Громко стучала в ушах кровь, а из-за двери, обитой оленьими шкурами, слышался стрекот швейной машинки. Айвангу постучался – звук получился глухой и слабый. Послышались шаги.
Раулена похудела. Лицо вытянулось, зато глаза стали словно бы больше – черные, с легкой туманной дымкой, как утренний океан.
– Это ты, Айвангу? – тихо спросила Раулена.
В комнате все было по-прежнему. Только на книжной этажерке, прислоненная к зеркалу, стояла маленькая фотография погибшего.
– Я слышал новость, – тихо сказал Айвангу.
Раулена молча кивнула головой и закрыла лицо руками. Она плакала, а Айвангу сидел на полу и не знал, что говорить.
Да, когда умирает человек – это тяжело не только для близких. А каково потерять женщине мужа? Здесь, на Чукотке, человек уходил из жизни проторенными путями – он либо умирал от болезни, от голода, замерзал в море или в тундре или же его уносило в море на льдине. Рахтуге проложил новый путь к смерти. Он ушел из жизни путем войны, подобно своим далеким предкам, и от этого на сердце Айвангу было смутно и горько.
Раулена несколько раз всхлипнула, вытерла глаза тыльной стороной ладони и спросила:
– Какие новости из Тэпкэна?
Айвангу обстоятельно рассказал все, что произошло в Тэпкэне в этом году. Потом наступила очередь Раулены рассказывать о своей жизни.
– Когда пришла бумага о смерти Рахтуге, сколько народу заходило в эту комнату! – рассказывала она, горестно качая головой. – И Пряжкин приходил, говорил, что Рахтуге умер как герой. Об этом и в бумаге сказано. Говорят, что его пушкой убили, как кита.
Раулена снова заплакала.
Айвангу выждал некоторое время и погладил ее по голове. Она залилась еще горше.
– Не плачь, Раулена, – сказал Айвангу. – Слезами не вернешь прошлого. Надо думать о том, как жить дальше. Ведь есть человек, который тебя любит. Есть сын… А где он, Алеша?
– Ходит где-то, – вытирая слезы, ответила Раулена. – Он стал большой мальчик. Маленький мужчина. Разговаривает, как взрослый. Хороший мальчик, я довольна своим сыном.
– Я хочу его увидеть.
– Только не вздумай говорить, что это твой сын! – резко сказала Раулена. – Он знает, кто его отец, – это погибший героем Рахтуге.
– Ладно, – сгорбившись, ответил Айвангу. – Не буду говорить.
Раулена вскипятила чайник и угостила Айвангу чаем. Они сели прямо на пол, разостлав клеенку. Айвангу не спешил уходить. Он надеялся, что придет мальчик. Но Алеша не появлялся.
– Чем ты живешь, где работаешь? – спросил Айвангу.
– За погибшего дают деньги.
– Это как же? – удивился Айвангу. – Будто его купили у тебя. Вот не знал такого!
– Военная пенсия называется.
– Удивительное дело. – Айвангу покачал головой. – Чем дольше живешь, тем все больше и больше невероятного узнаешь. …Хватает тебе этой пенсии?
– Маловато, – призналась Раулена. – Ведь здесь все надо покупать за деньги. Подрабатываю – шью рубашки для районных работников. Они похожи на военные гимнастерки, только из шерстяной материи. На груди обязательно большие карманы. Ничего зарабатываю. Хватает покупать и уголь, и еду, и лед.
– И лед покупаешь? – поразился Айвангу.
– Как же без воды? Тут возят на собаках коммунхоза в каждый дом, и все жители платят.
– Я понимаю, когда русские покупают лед. Я сам, бывало, продавал его. И за деньги и за песни… Но чтобы чукча покупал лед или снег…
