Думаю: «Ведь и эту тоже я позволяю ему обворовывать! « А после того как она попросила прощенья, все они принялись хлопотать и стараться, чтобы я почувствовал себя как дома и понял бы, что я среди друзей. А я чувствовал себя такой дрянью, таким мерзавцем и негодяем, что решил твёрдо: украду для них эти деньги, а там будь что будет.
И я ушёл – будто бы спать, а сам думаю: погожу ещё ложиться. Оставшись один, я стал это дело обмозговывать. Думаю себе: пойти, что ли, к этому доктору да донести на моих мошенников? Нет, это не годится. А вдруг он расскажет, кто ему сказал? Тогда мне от короля с герцогом солоно придётся. Сказать потихоньку Мэри Джейн? Нет, лучше не надо. По её лицу они, конечно, сразу поймут, в чём дело; мешок с золотом у них – они, не долго думая, возьмут да и удерут с деньгами. А если она позовёт кого-нибудь на помощь, меня тоже в это дело запутают, когда-то ещё там разберутся! Нет, только и есть одно верное средство: надо мне как-нибудь украсть эти деньги, и украсть так, чтобы на меня никто не подумал. У короля с герцогом тут выгодное дельце, они отсюда не уедут, пока не оберут дочиста и этих сирот, и весь город, так что я ещё сумею выбрать удобное время. Украду деньги и спрячу, а потом, когда уеду вниз по реке, напишу Мэри Джейн письмо и расскажу, где я их спрятал. А красть всё-таки лучше нынче ночью, потому что доктор, наверное, не всё сказал, что знает; как бы он их отсюда не спугнул.
Ну, думаю, пойду-ка обыщу их комнаты. Наверху в коридоре было темно, но я всё-таки отыскал комнату герцога и начал там всё подряд ощупывать; потом сообразил, что вряд ли король отдаст кому-нибудь эти деньги на сохранение, на него что-то не похоже. Пошёл в комнату короля и там тоже начал шарить. Вижу, без свечки ничего не выходит, а зажечь, конечно, боюсь. Тогда я решил сделать по-другому: думаю, подстерегу их и подслушаю. И в это самое время вдруг слышу – они идут.
Только я хотел залезть под кровать – сунулся, а она вовсе не там стоит, где я думал; зато мне под руку попалась занавеска, под которой висели платья Мэри Джейн; я скорей нырнул под неё, зарылся в платья и стою, не дышу.
Они вошли, закрыли за собой дверь, и первым делом герцог нагнулся и заглянул под кровать! Вот когда я обрадовался, что не нашёл вовремя кровати! А ведь как-то само собой получается, что лезешь под кровать, когда дело у тебя секретное.
Оба они уселись, и король сказал:
– Ну, что у вас? Только покороче, потому что нам надо скорей идти вниз, рыдать вместе со всеми, а то они там начнут сплетничать на наш счёт.
– Вот что, Капет8. Я всё беспокоюсь: не нравится мне этот доктор, не выходит он у меня из головы! Хотелось бы знать, какие у вас планы. У меня есть одна мысль, и как будто она правильная.
– Это какая же, герцог?
– Хорошо бы нам убраться отсюда пораньше, часам к трём утра, да поскорей удрать вниз по реке с тем, что у нас уже есть. Досталось-то оно нам уж очень легко, сами, можно сказать, отдали в руки, а ведь мы думали, что придётся красть. Я стою за то, чтобы сматывать удочки и удирать поскорей.
Мне прямо-таки стало нехорошо. Какой-нибудь час или два назад было бы совсем другое дело, но теперь я приуныл. Король выругался и сказал:
– Что? А остальное имущество так и не продадим? Уйдём, как дураки, и оставим на восемь, на девять тысяч добра, которое только того и дожидается, чтобы его прибрали к рукам? Да какой всё ходкий товар-то!
Герцог начал ворчать, сказал, что довольно и мешка с золотом, а дальше этого он не пойдёт – не хочет отнимать у сирот последнее.
– Что вы это выдумали? – говорит король. – Ничего мы у них не отнимем, кроме этих денег. Пострадают-то покупатели: как только выяснится, что имущество не наше, – а это выяснится очень скоро после того, как мы удерём, – продажа окажется недействительной, и всё имущество вернётся к владельцам. Вот ваши сироты и получат дом обратно, и довольно с них: они молодые, здоровые, что им стоит заработать себе на кусок хлеба! Нисколько они не пострадают. Господь с вами, им жаловаться не на что.
Король так его заговорил, что в конце концов герцог сдался и сказал, что ладно, только добавил:
– Всё-таки глупо оставаться в городе, когда этот самый доктор торчит тут, как бельмо на глазу!
А король сказал:
– Плевать нам на доктора! Какое нам до него дело? Ведь все дураки в городе за нас стоят! А дураков во всяком городе куда больше, чем умных.
И они собрались опять идти вниз. Герцог сказал:
– Не знаю, хорошо ли мы спрятали деньги! Место ненадёжное.
Тут я обрадовался. Я уж начал думать, что так ничего и не узнаю, даже и намёка не услышу.
Король спросил:
– Это почему же?
– Потому что Мэри Джейн будет теперь носить траур; того и гляди, она велит негритянке, которая убирает комнаты, уложить все эти тряпки в сундук и спрятать куда-нибудь подальше. А что же вы думаете, неужели негритянка увидит деньги и не позарится на них?
– Да, голова у вас работает здорово, – говорит король и начинает шарить под занавеской, в двух шагах от того места, где я стою.
Я прижался к стене вплотную и замер, а сам весь дрожу: думаю, что-то они скажут, если поймают меня! Надо придумать, что же мне всё-таки делать, когда меня поймают. Но не успел я додумать эту мысль и до половины, как король нашёл мешок с деньгами; ему даже и в голову не пришло, что я тут стою. Потом они взяли да и засунули мешок с золотом в дыру в соломенном тюфяке, который лежал под периной; запихнули его поглубже в солому, и решили, что теперь всё в порядке, потому что негритянка взбивает одну только перину, а тюфяк переворачивает раза два в год, не чаще, так что теперь деньги в сохранности, никто их не украдёт.
Ну, а я рассудил по-другому. Не успели король с герцогом спуститься с лестницы, как я вытащил мешок, ощупью добрался до своей каморки и спрятал его там, пока не подвернётся случай перепрятать в другое место. Я решил, что лучше всего спрятать мешок где-нибудь во дворе, потому что король с герцогом, как только хватятся денег, прежде всего обыщут весь дом. Это я отлично знал. Потом я лёг не раздеваясь, только заснуть всё равно не мог – до того мне не терпелось покончить с этим делом. Скоро, слышу, король с герцогом опять поднимаются по лестнице; я кубарем скатился с постели и залёг на верху чердачной лестницы – дожидаться, что будет дальше. Только ничего не было.
Я подождал и, когда все ночные звуки затихли, а утренние ещё не начинались, потихоньку спустился в нижний этаж.
Я подкрался к дверям и прислушался: оба храпели. Тогда я на цыпочках двинулся дальше и благополучно спустился вниз. Нигде не слышно было ни звука. Я заглянул через дверную щёлку в столовую и увидел, что все бодрствовавшие при гробе крепко заснули, сидя на своих стульях. Дверь в гостиную, где лежал покойник, была открыта, и в обеих комнатах горело по свечке. Я прошёл мимо открытой двери; вижу – в гостиной никого нет, кроме останков Питера, и я двинулся дальше, но парадная дверь оказалась заперта, а ключ из неё вынут. И тут как раз слышу – кто-то спускается по лестнице за моей спиной. Я скорей в гостиную, оглянулся по сторонам – вижу, мешок спрятать некуда, кроме гроба. Крышка немного сдвинулась, так что видно было лицо покойника, закрытое мокрой тряпкой, и саван. Я сунул мешок с деньгами в гроб под крышку, чуть пониже скрещённых рук, и такие они были холодные, что даже мурашки забегали у меня по спине, а потом выскочил из комнаты и спрятался за дверью.
Это была Мэри Джейн. Она тихо подошла к гробу, опустилась на колени и стала глядеть на покойника, потом поднесла платок к глазам, и я понял, что она плачет, хотя ничего не было слышно, а стояла она ко мне спиной. Я выбрался из-за двери, а когда проходил мимо столовой, дай, думаю, погляжу, не видел ли меня кто-нибудь из бодрствующих; заглянул в щёлку, но всё было спокойно. Они даже и не пошевельнулись.
Я шмыгнул наверх и улёгся в кровать, чувствуя себя довольно неважно из-за того, что после всех моих трудов и такого риска вышло совсем не так, как я думал. Ну, говорю себе, если деньги останутся там, где они есть, это ещё туда-сюда; как только мы отъедем миль на сто, на двести вниз по реке, я напишу Мэри Джейн, она откопает покойника и возьмёт себе деньги; только так, наверно, не получится, а получится, что деньги найдут, когда станут завинчивать крышку. И выйдет, что деньги опять заберёт король, а другого такого случая, пожалуй, и не дождёшься, чтобы он дал ещё раз их стащить. Мне, само собой, очень хотелось прокрасться вниз и взять их оттуда, только я не посмел: с каждой минутой становилось всё светлей, скоро зашевелятся все эти бодрствующие при гробе и, того и гляди, поймают меня – поймают с шестью тысячами на руках, а ведь никто меня не просил об этих деньгах заботиться. Нет уж, говорю себе, я вовсе не желаю, чтобы меня припутали к такому делу.
Когда я сошёл вниз утром, дверь в гостиную была закрыта и все посторонние ушли. Остались только свои да вдова Бартли и наша компания. Я стал смотреть, – может, по лицам замечу, не случилось ли чего-нибудь особенного, – только ничего не мог разобрать.
