— Чего уж тут не понять! Вы, конечно, имеете право образовывать всяческие комиссии. Но стоит ли этим правом пользоваться?
— Правами надо дорожить.
— Толкаете меня на нарушение партийной дисциплины. Я согласился с Нажимовым о нецелесообразности перемера площадей и сам же возглавлю комиссию?
— Вы не райкому дали слово, а Нажимову. Районный комитет партии не может запретить проверку площадей, как не может брать под защиту очковтирателей и аферистов. Но я не заставлю вас нарушать слово. Партком комиссии не создает. Создаю я и прошу вас, Палван Мамутович, возглавить ее. Если не можете взяться за дело, скажите прямо. Не обижусь, не стану требовать невозможного. — И, подождав, добавил:- Вижу, непосильную задал задачу.
— Отчего же непосильную? Одолею как-нибудь. — И Мамутов вдруг рассмеялся: — Воевать так воевать! Издавайте приказ! Когда приступать к обмеру?
— Сегодня. Лучше сейчас.
— Считайте, что он начат!
Только теперь, когда замысел Даулетова стал реально осуществляться, к Даулетову пришло настоящее волнение. Он проводил Мамутова до машины и, усаживая его рядом с шофером, дважды пожал ему руку. Нет, не прощаясь, а ободряя его и самого себя.
Мамутов уехал на бригадные участки, прихватив с собой плановика и двух учетчиков, хорошо знавших посевные карты. Даулетов вернулся в кабинет, намереваясь поработать. Бумаг накопилось немало.
Однако поработать не удалось. Начались звонки. Из райпотребсоюза, райгаза, дорожного управления, милиции. На все вопросы надо отвечать обстоятельно, спорить, даже ругаться. Закончится один разговор, начинается другой. Самый неприятный звонок раздался в два часа дня. Его ждал Даулетов, хотя втайне надеялся, что обойдется, минует, что не будет этого звонка, не успеют пожаловаться на директора «Жаналыка». Успели. Звонок был грозен и официален: «Прибыть сегодня же секретарю парткома совхоза «Жаналык» Мамутову и директору совхоза Даулетову в районный комитет партии к товарищу Нажимову».
Все! Сражение перешло рубежи совхоза и приняло районный масштаб.
Надо было вызвать Мамутова, найти его в поле и передать телефонограмму. Поначалу Даулетов так и решил поступить. Но не вызвал, не послал за секретарем нарочного из конторы. Дал возможность председателю комиссии кое-что сделать в поле, обмерить хотя бы одну-две карты. В райком надо явиться с документом, только он даст возможность повернуть разговор в нужную сторону.
Что и говорить, тревожно стучало сердце Даулетова. Думал заняться бумагами, не получилось. Читал сводки, отчеты, видел, но не понимал. Заставлял себя сосредоточиться, вникнуть, тратил на это уйму усилий, результат тот же — пустота. Наконец бросил все, встал из-за стола, принялся расхаживать по кабинету. От стены к стене, от стены к стене. За этим занятием и застал его вернувшийся с поля Мамутов, весь запыленный, измученный, ровно не машина его везла, а он тянул машину.
— Ну что?
— Порядок! — довольный неизвестно чем, ответил Мамутов и плюхнулся в кресло у приставного столика.
— Есть?
— Есть… У Дал бая сто пятьдесят га лишних. И посевной материал перерасходован почти вдвое.
Даулетов весело потер руки.
Оба радовались и смотрели друг на друга, как именинники. А чему было радоваться? Тут бы печалиться впору, а они улыбаются.
— Теперь можно спокойно ехать в райком, — сказал Даулетов.
— Зачем? — удивился Мамутов.
— Вызывают. Нажимов вызывает.
Погас Мамутов. Коротка оказалась радость.
— По какому вопросу?
— Не объявили, но думаю, все по тому же. Поедем через час. Пока составьте акт на дополнительную площадь, представим Нажимову, если начнет прижимать.
С трудом поднялся Мамутов с кресла, ноги не слушались. Он шел к двери качаясь.
— Да что вы, право? — встревожился Даулетов. — Возьмите себя в руки! Нельзя же так!
Мамутов не ответил. Вышел, тихо затворив дверь.
Секретарь райкома встретил их приветливо, совсем по-дружески. Вышел из-за своего огромного, чуть ли не в полкомнаты, стола, отполированного до зеркального блеска, и, протянув руки, направился навстречу, басовито воркуя:
— Наконец-то… Наконец-то… Не браню за опоздание, знаю — дела. Уборочная на носу. Кто сейчас прохлаждается по кабинетам? Все в поле!
Он пожал обоим руки. Первому пожал, правда, Мамуто-ву, подчеркнув этим, что вызывал секретаря парткома, а директор к нему просто автоматически пристегнут.
— Вы правы, Нысан Нажимович! — кивнул Даулетов. — Главное сейчас — поле. Даже секретарь парткома у нас с рассвета в бригадах.
— Хвалю.
Мамутов кашлянул: знал бы Нажимов, зачем с рассвета помчался в бригады секретарь парткома!
— Присаживайтесь, товарищи!
Приглашая, Нажимов и на этот раз проявил внимание прежде всего к Мамутову. Взял его за локоть и подвел к стулу. Усадил почти что. Сам устроился в кресле у огромного стола.
— О самочувствии не спрашиваю, — продолжал басить Нажимов. — Вижу, полны сил и энергии. Завидую в некотором смысле. Мы вот тут дряхлеем в четырех стенах, стареем, седина наступает по всему фронту… Эх, эх… — он потрогал свои виски, они действительно были белыми. Правда, не та еще была седина, чтобы очень-то сокрушаться, и конечно же приглашал он их не для обсуждения проблем геронтологии.
— Седина всех берет, — счел полезным поддержать тему Мамутов, чтобы продлить беседу в мягких тонах и отсрочить момент перехода на строгую официальность.
— Да не скажи, — покачал головой Нажимов. — Для нашего Ержана-ага времени не существует. Цветет, хотя ему уже под шестьдесят…
— Почти шестьдесят, — тактично уточнил Мамутов.
— Видишь, шестьдесят. Нам еще дожить надо до такого возраста. Нервы… Треплем их по поводу и без повода. Больше — без повода…
«Вот и момент перехода, — подумал с тоской Мамутов. — Сейчас начнет разнос».
Но разноса не последовало. Миролюбиво был настроен сегодня Нажимов.
— А почему треплем? Да потому, что не понимаем друг друга или не хотим понять. Вот на носу страда, соединить бы усилия всего района, чтобы выйти с честью из борьбы, трудной борьбы за урожай. А на местах не шевелятся, не проявляют должной оперативности, настойчивости. «Жаналык» исключение. Вы и партком провели, и мероприятия наметили, пытаетесь во всеоружии встретить уборочную кампанию. Если даже не на всех участках дело идет гладко, вы знаете, куда направить усилия, на что обратить внимание. Это — уже половина успеха. На днях думаем созвать бюро райкома и заслушать секретарей первичных парторганизаций: как готовятся к осени, что уже сделали, что собираются сделать, в какой помощи нуждаются. Первое слово тебе, Мамутов. По традиции «Жаналык» в авангарде и, надеюсь, сохранит это место за собой и в новую страду…
«Что происходит? Верить ли собственным ушам? — поразился Мамутов. — Или ничего не знает о наших делах, или не придает им значения».
«Направляет нас по тихой тропе, — решил Даулетов. — Пошумели, помахали кулаками, поиграли в войну, теперь сбрасывайте доспехи и, засучив рукава, принимайтесь за обычную работу. Обычную, которую делают все нормальные люди».
— Подготовь материал, собери данные по основным отраслям хозяйства и бери обязательство. Не слишком высокое, но и не слишком скромное. Резерв чтоб был для перевыполнения. Сержанов это умел…
— Данные я соберу и расскажу, что делают коммунисты совхоза для успешного проведения уборочной, — пообещал Мамутов. — Но вот обязательство… Я же не хозяйственник…
— От имени руководства «Жаналыка» или по поручению, — настаивал Нажимов.
«Упорно обходит меня, — сделал вывод Даулетов. — Уволил меня из директоров, что ли? Не смотрит даже в мою сторону».
— А я не могу дать обязательство… Пока не могу, — вмешался Даулетов.
— «Не могу» и «не хочу» — вещи разные.
— С моим «хочу» вряд ли кто-нибудь посчитается. Не могу! Бригадиры еще не установили, сколько именно получают со своих участков.
— В канун страды не установили? — Нажимов говорил с Даулетовым, а смотрел на Мамутова. С недоумением смотрел: как это секретарь парткома допустил такое? И вообще, что там творится, в «Жаналыке»? Недоумение-то было деланным. Знал Нажимов, все знал. И когда вызывал в райком, события совхозные, если их можно назвать событиями, были ему хорошо известны. Сержанов подробно обо всем доложил.
— Устанавливаем.
— Это каким же образом?
— Обмеряем участки…
— Все-таки обмеряете?
— Начали…
Нажимов с шумом поднялся и подошел к окну. Что ему нужно было у окна, неизвестно. Небо не померкло, дождь не хлынул, не бывает дождей в это время в степи, птицы шумной стаей еще не начали перелет. Огорчение свое, что ли, выразил или успокоиться хотел? Видимо, провинившиеся должны были понять, что гнев поднялся в душе и погасить его Нажимов может, только отдалившись от таких нечестивцев, как Мамутов и Даулетов. От окна, не оглядываясь, сказал:
