Я смотрел на него. Что-то изменилось. Наконец до меня дошло: Бадди лишился нашивок, он вернулся в Париж рядовым.
— У тебя все в порядке? — спросил я.
— Теперь — да. Жизель сказала, что мы можем занять маленькую спальню, пока не найдем себе квартиру.
— Отлично. Я только уберу оттуда свои вещи.
— А как обстоят дела у вас с Жизель? Это серьезно? — поинтересовался Бадди.
— Думаю, да. Таких чувств я ни к кому не испытывал.
Улла улыбнулась, глядя на меня.
— Я так удивилась, увидев тебя. Я всегда думала, что ты такой же, как Бадди.
— В смысле, черный? — уточнил я.
— Да.
— Мы с ним во всем похожи. — Я рассмеялся. — Только он черный, а я еврей.
— В нашем городе нет евреев. Это очень маленький город. Там живут одни протестанты. Мой отец — лютеранский священник.
— А черные в вашем городе есть? — полюбопытствовал я.
Она все улыбалась.
— Если только приедут в составе джаз-бэнда. Конечно, мы их видим и на киноэкране. Но Осло гораздо более крупный город. Там много и евреев, и черных.
Кофе уже закипел. Я налил Улле полную кружку.
— С молоком? У нас есть хлеб и сыр.
— Хватит и кофе. А больше всего мне хочется спать. Утомила меня эта поездка.
— Тогда бери чашку и иди в спальню. Где туалет, я тебе покажу. Располагайся, как дома. — И вместе с ней я направился к двери.
Вернувшись, достал еще две бутылки пива, одну для себя, вторую для Бадди.
— Улла настоящая красавица. Вы действительно поженились?
Бадди достал какую-то бумагу.
— Как положено по закону. Со всеми подписями и печатями.
Я посмотрел на свидетельство о браке. Все по-норвежски. В углу — изображение короля Норвегии. Ниже — фамилии Уллы и Бадди. Я вернул бумагу.
— Такого я и представить себе не мог. Женатый Бадди!
— Когда закончится война, я хочу привезти Уллу домой.
— А сможет она там прижиться? Гарлем — не Норвегия.
— Возвращаться в Гарлем я не собираюсь. Поеду в Лос-Анджелес или Сан-Франциско. Мы хотим, чтобы у нас были дети.
— Не рано ли об этом задумываться?
— Да нет. — Бадди рассмеялся. — Улла уже беременна.
— Семья у тебя теперь есть. Значит, тебе потребуются деньги.
Он улыбнулся.
— А ты у нас на что? Прочитав в приказе, подписанном стариком, о специальном проекте, во главе которого поставлен ты, я понял, что о деньгах можно не волноваться.
Я кивнул.
— Сегодня ты отдыхай. А утром я введу тебя в курс наших дел.
Бадди поднялся, взял меня за руку.
— Я действительно люблю Уллу. И хочу поблагодарить тебя от нас обоих.
На следующий день Поль нашел для Бадди однокомнатную квартиру. К тому же он взял Уллу в «Голубую ноту» официанткой. Бадди этому очень обрадовался. Тревожило его только одно: недостаток денег. Того, что он получал, ему не хватало. Не прошло и недели после его возвращения из Норвегии, как Бадди вновь организовал казино.
Сержант Фелдер, под непосредственным руководством которого ремонтировали джипы, покатил на Бадди бочку. Он пришел ко мне, жалуясь, что Бадди втягивает солдат в азартные игры. Солдаты, говорил Фелдер, не только теряют деньги, но и отвлекаются от основной работы.
Я вызвал Бадди. Объяснил ему, что он вредит нам всем и что вызывал его не для того, чтобы он ставил палки в колеса.
Бадди мрачно выслушал меня.
— От карт и костей я в день получаю больше денег, чем мы все зарабатываем за неделю. Я могу отдавать тебе двадцать пять процентов. Столько получает и полковник.
— Ты ведешь себя глупо, — отрезал я. — Тут задействован не только полковник, но и французы, и корсиканцы. — Я достал сигарету. — Ты женился. Твоя жена работает у Поля. Поль — корсиканец. Один из тех, кто устроил эту сделку. Корсиканцы — та же самая мафия. Они контролируют практически все. И именно по их приказу полковник дал добро на увеличение численности механиков. Иначе ты так и сидел бы в Норвегии. Хочешь их разозлить? Хочешь, чтобы нас всех убили?
— Я уже имел дело с мафией. Мафиози не такие уж и крутые. Ниггеры из Гарлема держали их в узде, — упрямился Бадди.
— Ты дуреешь с каждой минутой. — Я покачал головой. — Прежде всего, в Париже нет ниггеров, которые могут поддержать тебя. Тут лишь африканцы, а работают они только дворниками да грузчиками в ресторанах. Французы даже не берут их в армию. И второе, не забывай, что здесь ты — белый.
— А если я не буду допускать к игральным столам наших солдат? Среди французов тоже много желающих.
— Если твои игрища не будут мешать работе — пожалуйста.
— Тогда я буду отдавать тебе твою долю.
— У меня и так хватает хлопот. Пусть играют, но только не в казарме. И я не хочу иметь к этому никакого отношения.
— Полковник берет у меня деньги, — ухмыльнулся Бадди.
— Мне плевать. Его дела меня не касаются.
Наша с Жизель жизнь вошла в размеренное русло. С понедельника по четверг народу в клубе было немного, особенно геев, поэтому Жизель возвращалась домой относительно рано. Зато в пятницу, субботу и воскресенье ей приходилось трудиться на полную катушку. Геи любили ее, и в эти ночи она работала до упора. После выступления ее приглашали посидеть чуть ли не за каждый столик. До четырех или пяти утра ждать ее в клубе я не мог. Все-таки в семь утра мне нужно было быть в мастерских.
И вновь Поль пришел нам на помощь. На неделе он разрешил Жизель выступать только в одном шоу.
Нас это вполне устроило. Я дожидался ее в клубе, а потом мы вместе шли домой.
К концу февраля работа в мастерских кипела. Синий и Серый костюмы получали по джипу через день. Бадди и Фелдер выпрыгивали из штанов, чтобы узнать кто получал эти автомобили, но мы с Полем разработали систему, которая не давала осечек. Вечером я подгонял джип к клубу. Там толстяк называл мне адрес, всякий раз новый. В указанном месте меня поджидал рядовой французской армии, которому я вручал ключи, получая взамен конверт со своей долей. Мы обходились без слов. А минуту спустя подъезжал толстяк в стареньком «рено» и отвозил меня в клуб. В те дни, когда Жизель освобождалась рано, я приносил конверт домой и только утром клал его в сейф. По уик-эндам заскакивал в мастерские и сразу запирал деньги на замок.
В первой половине апреля я открыл сейф и сосчитал свои деньги. Получилось двенадцать тысяч долларов. Примерно столько же получил и сержант Фелдер. Остальные — поменьше, но тоже приличные суммы. Бадди, конечно, основной доход имел от своего казино. Сколько он там заработал, я не знал, ню как-то он упомянул, что собирается отослать Уллу рожать домой, дав ей двадцать тысяч баксов.
Все говорили о том, что немцы слабеют с каждым днем и война вот-вот закончится. Но мы в это не верили, видя, в каком состоянии привозят к нам с фронта джипы.
Как-то вечером, когда мы с Жизель ужинали все в том же маленьком семейном ресторанчике, она завела разговор о том, что нас ждет после войны.
— Я вернусь в Лион. Парижская жизнь не для меня. — Она встретилась со мной взглядом. — А ты собираешься улететь в Штаты?
Я пожал плечами.
— Скорее да, чем нет. Армия вывезет нас туда, чтобы демобилизовать.
— Ты можешь остаться во Франции. Я бы хотела быть с тобой.
— Я тоже этого хочу. — Я запнулся. — Но что мне тут делать? Я же не знаю французского.
— Ты мог бы взять меня в Штаты. Я говорю по-английски.
— Все не так просто. Я тебя люблю, но будущее мое слишком неопределенно. Давай не будем загадывать, пока не закончилась война. Вот тогда мы и решим, как жить дальше.
Она накрыла мою руку своей.
— Я люблю тебя, Джерри. И не хочу расставаться с тобой.
Я поцеловал ее руку.
— И я не хочу расставаться с тобой, Жизель.
Я сидел за маленьким столиком в каморке у дальней стены мастерских. На этой неделе мы отправили последний джип, все парни получили свою долю. Я сосчитал лежащие в сейфе деньги. Семнадцать тысяч долларов. Никогда у меня не было таких денег. И я не знал, что с ними делать. Ситуация складывалась аховая. Если б я предъявил такую сумму, армейское начальство отправило бы меня за решетку, чтобы выяснить каким образом мне удалось разбогатеть. А если бы я попытался провезти эти баксы в Штаты, те же вопросы задали бы мне на таможне.
В шесть часов в каморку вошел Бадди и сел напротив меня.
— Наша служба близится к завершению.
— Похоже на то, — кивнул я.
— И что ты собираешься делать потом?
— Меня демобилизуют, и я вернусь домой.
— Я слышал, многих отправят на Тихий океан. Япония все сопротивляется, и вроде бы сил у нее еще много.
— Не знаю, что тебе и сказать. — Я усмехнулся. — Президент не успел поделиться со мной своими планами.
— Я не доверяю Трумэну, — насупился Бадди. — По крайней мере с Рузвельтом мы знали, куда плывем. Я рассмеялся.
— Ничего мы не знали. Все делалось через наши головы.
— Одно я знаю наверняка. Я не хочу воевать еще и с Японией.
— Ты несешь чепуху. На войне мы с тобой не были. Только и делали, что ремонтировали джипы. А боролись разве что с грязью, въевшейся в кожу.
